Сидели, трепались, пили чай. Набухались им почти до изнеможения...
Борис расстегнул ворот рубашки и усердно пару раз промокнул платком искрящийся каплями лоб. В натертом техничкой бабой Шурой боку старого электрического самовара эти капли блестели невыносимо ярко, словно при торжественной подсветке.
«Когда дворец освещают, — подумал Борис. — И премиленько»…
Его напарник и верный собутыльник Николай вытащил из-под стола поллитровку. Огляделся. Вроде никто не видит… Да и некому. Ночь-полночь… Все спят давно. Они тут вдвоем, сомнительная охрана дворца-музея.
Про свою сомнительность они умалчивали, как водится. Скрывали, как могли. Пили потихоньку. Начальство не замечало или делало вид, что не замечает. Бывшие службисты, могучие когда-то, накаченные, поднаторевшие в спортивной борьбе. И в борьбе вообще. Конечно, охранниками их взяли тотчас — два друга, два бойца.
Днем музей верно оберегали седенькие старушки в старых обвисших кофтенках и обношенных юбках. Толковали о музейных ценностях, о росписи на стенах, о близости Кремля… Вообще об искусстве. На входе болтались дневные охранники. К ночи подваливали Борис с Николкой. И все шло чин-чинарем: народ мирно разгуливал по залам, рассматривая ценности, старушки зорко вглядывались в лица посетителей — а вдруг вор какой? Охрана переговаривалась по мобилкам. Все отлично…
Премиленько…
Приятели разлили водку по стаканам. Как всегда весело стукнули ими друг о дружку — звонкие бока! — и выпили. Закусили привычной колбасой из бумаги или из сои, что, в общем, без разницы.
— Не, мяса в ней нет! — в который раз убежденно повторил Николка. — И даже близко она к нему не лежала! В пост лопать можно. Вот как мы — все время на посту. С колбасой вместе.
— Но уж в водке спирт есть! Типа градус! Премиленько! — хохотнул Борька и вдруг встрепенулся. — Слышишь? Ходит кто-то…
Николай безразлично вытер рот и полюбовался на себя в самовар.
— Крысы бегают. Или тараканы. Вот и топочут.
Борис юмора не оценил.
— Сам ты таракан! Я эти шаги здесь не впервой слышу. Тебе не хотел говорить… В прошлый раз ты дрых, как старая галоша. А еще раньше куда-то отчалил, я один сидел…
Николка нехотя оторвался от самовара:
— Кто тут ходить может? Ты с дуба рухнул?
— Шаги такие тяжелые, — не слушал его приятель. — И вроде кто-то палкой постукивает… Типа трости.
— Хромой, значит, крыс попался, — заржал Николай. — А что? Они животные умные. Нашел себе палку и топает помаленьку. Давай еще выпьем.
Выпили. Заели непропеченным лавашом.
— Вот всегда так: либо пережарят, либо сырой, — недовольно сказал Николка. — Нормы не знают.
— А кто ее знает, норму? Мы тоже вот, блин… — Борис выразительно покосился на пустые стаканы. — Ну, слышишь?..
И впрямь где-то далеко, в подвале, по плитам кто-то постукивал палкой. И ступал — тяжело и мерно.
— Кажется, — уверенно сказал Николай и тоже покосился на стаканы.
— Давай посмотрим. Чтобы типа не казалось, — И Борис решительно встал, зачем-то, словно невзначай, проверив оружие.
Охрана дворца была вооруженная — так, на всякий случай, чтобы не лезли особо ретивые куда не просят. Но никто и не просился. Два года тут прослужили приятели — ни одного случая покушения на дворцовые ценности.
«Может, они и не нужны никому? — порой задумывался Борис. — И зря мы сидим? Ни фига не стоят эти безделушки? Хотя зарплата идет, и пускай себе… Да и бабки наши, старушки исторические, все образованные, попусту говорить не будут. А они шепчут, что здесь все бесценное».
— Ты идешь? — спросил друга Борис.
Николка нехотя поднялся, жалобно глянул на вторую бутылку, им припасенную.
— Бо-орь… — проныл-простонал он.
Придуривался, поганец.
— Ну, двигайся! — скомандовал Борис. — А сбежит твой крыс — вот и весь сказ!
— Сбежит сейчас — придет завтра! В другую смену. Оно легче. Бо-орь, иди лесом! Давай допьем!..
— Шагай, кому говорят! — гаркнул Борис. — Тут недавно бабки наши твердили, что в Кремлевском Дворце съездов типа призрак объявился… По ночам шастает.
— А это пить меньше надо! — разумно посоветовал Николай.
— Кому? Бабкам нашим музейным? Премиленько…
— Да не бабкам, дубина! А кто видел этого призрака. Допился, видать, до белухи…
Друзья дошли до лестницы вниз, в подвалы, и остановились. Что-то холодно им стало, тревожно и муторно.
Николка поежился.
— Бо-орь…
Борис грубо толкнул его в спину и шагнул следом, вниз по ступенькам, в темную сырую впадину, застывшую за лестницей. Обогнал.
— Я не хочу… — ныл сзади Николка. — Я боюсь… Бо-орь… Шел бы ты лесом…
Впереди слышались те же самые, мерные, тяжелые шаги, ставшие гораздо ближе, а оттого страшнее.
— Боюсь… — канючил Николка, охранник верный.
Борис толкнул его за угол и зажал рот пятерней.
— Молчи! — выдохнул прямо в ухо. — И смотри…
Где-то впереди желтым маячком помаргивал свет, дрожал и двигался вперед, по направлению к спрятавшимся охранникам.
«Свеча, — сообразил Борис. — Откуда здесь свеча? Кто принес и зажег? Воры, не иначе… Но почему не с фонарем? Придурочный грабитель пошел, дубоватый… А туда же, музеи грабить… Со свечой».
Шаги приближались. Неровные, старческие, шаркающие какие-то шаги.
Николка вытянул шею из-за плеча напарника.
Выдохнул:
— Художник…
Борис изумился:
— Почему это?
— Да ты глянь, Борь! Борода… Лохмы торчат… Взгляд дикий… Вылитый Молоканжело. Как две капли…
— Кто?! — прошипел Борис. — Какой еще Моло… как там его?.. Ты что, его видел? Типа живьем? Этого Моло… Силен ты языком молоть!
Палка застучала по камням, быстро приближаясь. Парни затихли, прижавшись друг к другу. Борис выхватил револьвер.
— Стрелять буду! — холодно предупредил он.
И вышел вперед. Прятаться не имело больше никакого смысла.
Странный был этот дед, очень странный. Прямо экспонат. Халат какой-то расшитый, блестел даже в темноте. Шапка на башке остроконечная. Борода клинышком. И посох в руке.
Старик сжимал этот посох судорожно, исступленно, словно был в нем для дедули некий тайный смысл. И смысл важный, глубокий. Какой еще там смысл бывает?
— Стыдно в таком возрасте воровать! — сурово сказал Борис. — О душе давно думать пора, а не о деньгах. Перепродать вздумал? Да это же антикварные вещи, экспонаты! Кто их купит, чудак-человек?
Старик молчал и смотрел хмуро, насупленно из-под лохматых бровей.
— Давай чего украл! И в полицию! Выйдет премиленько…
Воришка неожиданно грозно шарахнул посохом об пол, так саданул, что Николай сзади ахнул.
— Ты качок, дед! — крикнул он. — Но против лома нет приема! Поднимай лапы вверх — и айда в ментовку!
— Вызывай… — прошипел Борис. — Чего языком молоть? Через минуту наряд примчится! Тут рядом…
Николай птицей рванулся наверх к заветной кнопке-вызову.
Борис медленно двинулся навстречу малахольному, странному старцу. Держал его под круглым пустым глазом револьвера. Пока пустым…
— Украденное давай, блин! — повторил Борис.
Дед опять ударил посохом в пол. И что-то в этом ударе заставило Бориса насторожиться. Словно имел право на тот удар забавный и глупый незадачливый воришка-дедок. И все вокруг содрогнулось, и ахнуло, и призадумалось — стены темного подвала, ступеньки кривой лестницы и свеча в руке старикашки. Пламя ломалось, изгибалось, капризничало… Но свеча упрямо горела, будто заговоренная.
— Дед, отдай украденное, все равно ведь попался, — устало сказал Борис. — Сейчас наряд явится… И премиленько… Или обыскивать будем! Где спрятал?
Узкие глаза старика, спрятанные под густыми бровями, смотрели мрачно и угрожающе. Почему-то Борису стало страшно.
— Дед, ты кто? — прошептал он. — Ты откуда свалился на наши головы? Тебе чего тут надо, чего ты тут ищешь? И вообще… ты как сюда попал?
Борис вдруг в замешательстве вспомнил, что другого входа в подвал, кроме как мимо них, охранников, по той самой лестнице, в музее нет. И как мог этот патлатый дед оказаться в подвале? Как сумел проскользнуть мимо них темной таракашкой или пролететь мелкой мушкой? Да никак не мог!
У Бориса вспотели лопатки и стали противно мерзнуть руки, которые мгновенно начало покалывать иголками. Да что же это творится такое, что происходит, в конце концов?!
— Дед! — рявкнул Борис. — Ты немой, блин?!
По лестнице загрохотали бодрые башмаки полицейского наряда. Борис обернулся к ним и совершил непросительную ошибку.
— Где?! — заорал старлей.
Борис дернулся назад, к старику, и ахнул — перед ним чернел пустой подвал. И только осторожно развеивался слабый запах свечки…
— Где?! Где этот ваш чертов старикан?! — надрывался старлей.
Николай, примчавшийся вместе с дежурной бригадой, ошеломленно молчал. Тупо молчал и Борис, разглядывая пустой подвал.
— Ты! — старлей сунул под нос Борису здоровенный кулак. — Шутки шутить вздумал?! Доиграешься, охранник хренов! Чего вам, двум мудакам, неймется? Кто вам тут спьяну померещился? Тоже призраки у вас шляются, как у бабулек неподалеку?
— Дыхнуть? — заорал в ответ Борис, забыв, как рискует.
— Да был он тут только что, был! — заголосил обретший вдруг речь Николай. — Бородатый этот! С посохом! Вон, видите?..
Он наклонился и поднял с пола старинную монету.
— Вот ее он и слямзил!
Старлей взял монету и стал рассматривать.
— И верно, старинная, — уважительно протянул он. — Века два ей, поди…
На следующий день специалисты определили, что монету отлили в царствование Ивана Грозного и что в музее такой никогда не было и в помине. Видно, таинственный дед принес ее с собой.
Дальше жизнь пошла по косой загадке.
Начальство супилось, старушки музейные шушукались, два друга мрачнели с каждым днем… И даже пить реже стали. С перепугу.
С трудом проковыляла неделя, а потом… Потом ночью снова зашаркали те же шаги. Еще тяжелее и страшнее они стали.
Борис резко встал:
— Ну, все, блин… Либо мы его, либо он нас… Пошли, трусоватый! И чтоб никаких «иди лесом» я больше не слышал!
На деда друзья выскочили быстро. Да тот и не пытался сбежать. Стоял в углу, странно раскачивался и тыкался лбом в стену. Борис подлетел и встал сзади.
— Ага, биться головой о стенку собрался? Премиленько! А чего типа не побиться? Самое оно! Но теперь не ускользнешь, старикан!
— Подари! — вдруг тоскливо простонал дед.
И столько было в его просьбе муки мученической, что друзья растерялись.
— Чего подарить? Бутылец, что ли? — справился Николай. — Это запросто! И давай на троих!
— Ее… подари… — прошептал дед. — Ее…
Друзья в замешательстве переглянулись. И подумали одинаково: «Чокнутый…»
— Я в тот раз деньги приносил, купить хотел… Здесь охрана кругом, куда идти, не знаю…
— А-а, я въехал наконец! — заржал Николай. — Она — это шлюха. А идти тебе надо к девкам, в публичный дом. Я провожу, дедуля, дорога знакомая! Только хватит ли твоих денег? Странные они у тебя. Да и с девкой- задачкой ты справишься? В твои-то годы…— и он снова заржал.
— Да заткнись ты, блин! — рявкнул Борис. — Дедушка, этого придурка слушать не надо. Она — это кто?.. И как мы можем ее типа подарить?
Дед повернулся к нему. Даже во тьме подвала была заметна горечь неизбывная в старческих выцветших глазах уже не пойми какого цвета.
— Портрет ее у вас тут висит… В зале… Любил я ее… Одну и любил… Да померла рано… И детишек не оставила. Как уж она к вам попала, не знаю. Только нужен мне этот портрет… У себя бы повесил… И все бы на нее любовался… Как живая она там…
— Это… куда бы ты ее… у себя повесил?.. — в недоумении пробормотал Николай. — Ты где живешь?.. В Люберцах или в Люблино?
— Проглоти язык, — недобро посоветовал Борис. — Дедушка, да ведь это музей… Ценности здесь всякие… Государственные. Типа реликвии. И мы не вправе ими распоряжаться.
— Любви одной ради… — прошептал старикан.
И вдруг упал на колени.
Друзья переминались с ноги на ногу. Не знали, что говорить и что делать. И смотреть на старика просто боялись. Вот когда им стало страшно по-настоящему…
Где-то рядом в подвале капала вода. Аккуратно и скромненько постукивала по плитам, боясь нарушить тишину вокруг.
— Блин… — растерянно пробормотал Борис.
— А чего? Давай слямзим портретик? — живо отозвался Николай. — На то место другую какую картиночку приспособим — и все дела! Пока наши бабки прочухаются… Нас-то не заподозрят!
— И впрямь ты мудак… Верно старлей говорил, — мрачно буркнул Борис.
— Сигнализацию ведь отключать придется…
— Ну и чего? Отключим ненадолго. Борь, в чем загвоздка? Одни мы здесь… Вставай, дед, чего зря колени мозолить! И топай за нами!
Борис поколебался мгновение, плюнул и решил идти до конца. Вот только до какого…
Старик тяжело поднялся, опираясь на свою палку. И они пошли по залам, выискивая тот портрет. Дед хорошо знал дорогу, постукивал посохом впереди и ни разу не остановился. В одном из дальних маленьких залов он внезапно страшно застонал и ударил палкой об пол.
— Украли! Унесли портрет! Нету!
На стене и впрямь зияло пустующее место. И краска там была потемнее, чем вокруг. Висела картина, это точно, — и не стало…
— Знаю, знаю, кто украл! — тосковал старик. — Нехристь! Дьявол! Враг рода человеческого! Он тоже ее любил! Сох по ней прямо! И мне объявил, что украдет жену мою! Да померла она…
— Чего же это у тебя, дед, все ее так любили… — начал Николай и осекся.
Старик плакал. Он бессильно опирался на посох, не вытирая слез, и казался совершенно невменяемым.
— Что делать будем?.. — прошептал Николай. — Картинки бы перевесить надо… Борь… И какая здесь к чертям сигнализация, если спер этот нехристь свою любовь за милую душу… И ни звука, ни шороха…
Но как только он подошел к стене, чтобы закрыть пустующее место, рев сирены оглушил даже крыс подвальных.
— Отключай, блин! — рявкнул Борис. — Быстрей! Иначе схлопочем!
Дед тихо плакал. Он словно ничего не слышал.
Сирену выключили, картинки перевесили и снова подключили сигнализацию.
— Пошли, дед! — хмуро сказал Борис. — Здесь нам делать больше нечего…
На душе было как-то погано-поганенько.
«Муторный дед, — тоскливо думал Борис. — Дьявол его принес на наши бошки… Замутил тут всех, раскурочил со своей любовью… Жили мы без нее и слыхом о ней не слыхивали… И премиленько…»
Старик не тронулся с места.
— Борь, а ты этот портрет помнишь? Какая она была? Видать, красивая…
Посмотреть бы… Одним глазком взглянуть… — размечтался Николай. — Я вообще эти картины не запоминаю…
— Я тоже, — буркнул Борис. — Пошли, дед! Блин, оглох, что ли? Поешь там типа колбасы с нами, чайку попьешь… Можешь водки хлебнуть. И премиленько…
— Убью! — вдруг страшно прохрипел старик и снова шарахнул посохом об пол. — Убью нехристя и портрет отберу!
— Да ладно тебе, батя! — попытался снивелировать ситуацию Николай. — Куда в твои годочки в бой за бабу бросаться? Да и где найдешь?
Но старик с неожиданными силой и злобой саданул Николая палкой по плечу и исчез. Только серый дымок закрутился в воздухе и быстро растаял.
Больше дед не появлялся. Синяк от его посоха у Николая не проходил долго. А портрета так и не хватились: никакого строгого учета ценностей в музее не было.