Сын поставил очередную игрушку «про войну» и спросил, за какую нацию воевать. Я ответил: А у тебя есть выбор? Он сказал, что есть. К примеру, за американцев, англичан, или немцев. Я ответил, что даже в компьютерной игре, у него нет выбора. Он усомнился в моих знаниях: «Что ты можешь знать о той войне, папаша???» Пришлось рассказать эту историю: «Мадьяр».
Пожилой венгр стоял на коленях и молился Божьей Мамочке. Стылый январский ветер шевелил его седые волосы, но ему казалось, это Она отвечает ему своей материнской любовью. Он молился на латыни, а Богородица отвечала ему на русском – колкой снежной крупой в лицо.
Откуда-то сверху, с затянутых хмурыми тучами небес глянул солнечный луч. Божье око – так называют это короткое явление набожные люди. На короткий миг оно осветило меловой косогор у хутора Дивногорье. И старика, молящегося в еле заметной ямке, бывшей стрелковой траншее, времен Второй Мировой Войны.
На той войне ему было 20 лет. Для него это была безымянная высота под индексом 16.39, линия фронта у излучины русской речки Тихая Сосна. Совсем рядом она впадала в реку Дон, который отделял неодолимой преградой пехотный взвод королевского полка Венгрии, от русских позиций.
Сегодня, спустя шестьдесят лет, он снова на своем последнем рубеже. Старик узнал это место и нашел свой окоп. Тут они варили гуляш, тут спали, а там, в рощице, недосягаемые для минометов, хоронили замерзших товарищей.
В январе 43 его года прошлого столетия эта щель в меловой круче, был для него всем: укрытием, постелью, домом. Едва не стала могилой, когда на позиции мадьярского корпуса, прямо через замерзшую реку Дон пошли русские танки. На броне сидели румяные и злые сибирские парни в теплых полушубках. В руках у них были автоматы. Остановить эту волну мадьярам было нечем. Они были плохо обучены, отвратительно экипированы, да и на восточный фронт мама-Венгрия отправила не лучших своих сынов – криминальный сброд, политически неблагонадежных, и «рассово неполноценных».
До войны этот мальчик учился в университете на юриста, да и отец у него был еврей. Высшее образование уже давало право подозревать его в политической неблагонадежности, а уж отец - жидяра…
Для стелящейся под фашистов власти он был дважды подозрителен. Ему, когда вручили повестку, так и сказали: «Выбирай, либо ты тут отправишься за решетку, либо на войну». Концлагерю он предпочел фронт.
Их офицеры часто оставляли позиции, и на санитарном грузовичке ездили в расположенное неподалеку село Селявное. Местных жителей выгнали еще летом. Уходя, крестьяне закапывали в огородах продукты и свои пожитки. Если полить огород водой, то по цвету земли, сразу будет понятно, где зарыто. Офицеры откапывали вещи и продукты питания. Еду меняли у немцев на шнапс, вещи отсылали домой. Однажды в одном из домов венгры обнаружили двух старух. Те пришли в свой дом погреться и откопать хоть что-то покушать.
Несмотря на строгий запрет, женщины вернулись в свой дом. Жить в выкопанной в склоне оврага землянке они не могли. Мадьярские офицеры были сильно пьяны, они изнасиловали женщин, а затем отрубили им головы. Офицеры очень гордились подвигом, хвастались перед солдатами, потом показывали фотографии. Как же – казнили двух партизан!
И вот теперь на мадьярский корпус двигалась стальная лавина. Офицеры первые бросились бежать. Они подбегали к полупустым грузовикам немцев и пытались залезть в кузов. Но немцы пинками сапог в лицо вышвыривали бывших союзников. Звучали и выстрелы. Полупустые немецкие автомобили уезжали на Запад.
А мадьяры оставались.
В той обезумевшей от страха колонне, что отступала от Дивногорья к Острогожску, а затем к Алексеевке перемешались рода войск и нации. Мадьярские пехотинцы и итальянские горные стрелки, немецкие артиллеристы и румынские саперы. Сплошная серая, смертельно уставшая, напуганная, до звона стылых костей замерзшая, грязная масса. Они брели среди глубоких снегов России по единственной, кажущейся им спасительной дороге.
По этому шоссе на передовую подвозили подкрепления и снаряды. Чтобы оно не так страдало от артналетов, путь прорубили в сплошной снежной массе, укрепив кюветы отвесным пятиметровым снежным бруствером.
Молодой венгр прибился к этой колонне одним из последних, поэтому одним из первых увидел танки. Русские недавно стали получать эти машины. Много позже венгр узнал, что это были за машины – американский «Генерал Грант». Двухбашенное чудовище, полученное русскими по Ленд Лизу.
Эти машины проектировались специально как полицейский танк – для разгона пьяных мексиканских солдат, бунтующих индейцев и ирландских рабочих. У танка было два орудия и пять пулеметов. Танки неспешно догоняли бегущих.
Деваться беглецам было некуда. Танки катились, словно бильярдный шар по узкому желобу. Обезумившие люди толкались, падали и давили друг дружку. Кто-то пытался вскарабкаться на бруствер. Но солнце растопило отвесные склоны, а мороз превратил их в непреступную твердыню. И тогда танки стали стрелять. Профессора ударило взрывной волной о стену, и он потерял сознание. Ему повезло, гусеница танка прогремела в нескольких миллиметрах от тела, вмяв в мерзлый грунт полу его шинели.
Одинокий он брел по дороге. Это было месиво из дымящихся человеческих внутренностей, раздавленных лошадей и повозок, покореженных орудийных лафетов и сгоревших автомобилей. В середине пути у русских танкистов кончился боезапас, они поставили танки елочкой и давили бегущих гусеницами. Уничтожив колонну до самого последнего человека, они развернули машины и прошли железным катком еще раз.
Мадьярскому профессору до сих пор снится, как вечерняя поземка заметает останки человеческих тел.
Он оказался одним из немногих, спасшихся в той мясорубке.
Едва ли не единственным….
Сын поставил очередную игрушку «про войну» и спросил, за какую нацию воевать. Я ответил: А у тебя есть выбор? Он сказал, что есть. К примеру, за американцев, англичан, или немцев. Я ответил, что даже в компьютерной игре, у него нет выбора. Он усомнился в моих знаниях: «Что ты можешь знать о той войне, папаша???» Пришлось рассказать эту историю: «Мадьяр».
Пожилой венгр стоял на коленях и молился Божьей Мамочке. Стылый январский ветер шевелил его седые волосы, но ему казалось, это Она отвечает ему своей материнской любовью. Он молился на латыни, а Богородица отвечала ему на русском – колкой снежной крупой в лицо.
Откуда-то сверху, с затянутых хмурыми тучами небес глянул солнечный луч. Божье око – так называют это короткое явление набожные люди. На короткий миг оно осветило меловой косогор у хутора Дивногорье. И старика, молящегося в еле заметной ямке, бывшей стрелковой траншее, времен Второй Мировой Войны.
На той войне ему было 20 лет. Для него это была безымянная высота под индексом 16.39, линия фронта у излучины русской речки Тихая Сосна. Совсем рядом она впадала в реку Дон, который отделял неодолимой преградой пехотный взвод королевского полка Венгрии, от русских позиций.
Сегодня, спустя шестьдесят лет, он снова на своем последнем рубеже. Старик узнал это место и нашел свой окоп. Тут они варили гуляш, тут спали, а там, в рощице, недосягаемые для минометов, хоронили замерзших товарищей.
В январе 43 его года прошлого столетия эта щель в меловой круче, был для него всем: укрытием, постелью, домом. Едва не стала могилой, когда на позиции мадьярского корпуса, прямо через замерзшую реку Дон пошли русские танки. На броне сидели румяные и злые сибирские парни в теплых полушубках. В руках у них были автоматы. Остановить эту волну мадьярам было нечем. Они были плохо обучены, отвратительно экипированы, да и на восточный фронт мама-Венгрия отправила не лучших своих сынов – криминальный сброд, политически неблагонадежных, и «рассово неполноценных».
До войны этот мальчик учился в университете на юриста, да и отец у него был еврей. Высшее образование уже давало право подозревать его в политической неблагонадежности, а уж отец - жидяра…
Для стелящейся под фашистов власти он был дважды подозрителен. Ему, когда вручили повестку, так и сказали: «Выбирай, либо ты тут отправишься за решетку, либо на войну». Концлагерю он предпочел фронт.
Их офицеры часто оставляли позиции, и на санитарном грузовичке ездили в расположенное неподалеку село Селявное. Местных жителей выгнали еще летом. Уходя, крестьяне закапывали в огородах продукты и свои пожитки. Если полить огород водой, то по цвету земли, сразу будет понятно, где зарыто. Офицеры откапывали вещи и продукты питания. Еду меняли у немцев на шнапс, вещи отсылали домой. Однажды в одном из домов венгры обнаружили двух старух. Те пришли в свой дом погреться и откопать хоть что-то покушать.
Несмотря на строгий запрет, женщины вернулись в свой дом. Жить в выкопанной в склоне оврага землянке они не могли. Мадьярские офицеры были сильно пьяны, они изнасиловали женщин, а затем отрубили им головы. Офицеры очень гордились подвигом, хвастались перед солдатами, потом показывали фотографии. Как же – казнили двух партизан!
И вот теперь на мадьярский корпус двигалась стальная лавина. Офицеры первые бросились бежать. Они подбегали к полупустым грузовикам немцев и пытались залезть в кузов. Но немцы пинками сапог в лицо вышвыривали бывших союзников. Звучали и выстрелы. Полупустые немецкие автомобили уезжали на Запад.
А мадьяры оставались.
В той обезумевшей от страха колонне, что отступала от Дивногорья к Острогожску, а затем к Алексеевке перемешались рода войск и нации. Мадьярские пехотинцы и итальянские горные стрелки, немецкие артиллеристы и румынские саперы. Сплошная серая, смертельно уставшая, напуганная, до звона стылых костей замерзшая, грязная масса. Они брели среди глубоких снегов России по единственной, кажущейся им спасительной дороге.
По этому шоссе на передовую подвозили подкрепления и снаряды. Чтобы оно не так страдало от артналетов, путь прорубили в сплошной снежной массе, укрепив кюветы отвесным пятиметровым снежным бруствером.
Молодой венгр прибился к этой колонне одним из последних, поэтому одним из первых увидел танки. Русские недавно стали получать эти машины. Много позже венгр узнал, что это были за машины – американский «Генерал Грант». Двухбашенное чудовище, полученное русскими по Ленд Лизу.
Эти машины проектировались специально как полицейский танк – для разгона пьяных мексиканских солдат, бунтующих индейцев и ирландских рабочих. У танка было два орудия и пять пулеметов. Танки неспешно догоняли бегущих.
Деваться беглецам было некуда. Танки катились, словно бильярдный шар по узкому желобу. Обезумившие люди толкались, падали и давили друг дружку. Кто-то пытался вскарабкаться на бруствер. Но солнце растопило отвесные склоны, а мороз превратил их в непреступную твердыню. И тогда танки стали стрелять. Профессора ударило взрывной волной о стену, и он потерял сознание. Ему повезло, гусеница танка прогремела в нескольких миллиметрах от тела, вмяв в мерзлый грунт полу его шинели.
Одинокий он брел по дороге. Это было месиво из дымящихся человеческих внутренностей, раздавленных лошадей и повозок, покореженных орудийных лафетов и сгоревших автомобилей. В середине пути у русских танкистов кончился боезапас, они поставили танки елочкой и давили бегущих гусеницами. Уничтожив колонну до самого последнего человека, они развернули машины и прошли железным катком еще раз.
Мадьярскому профессору до сих пор снится, как вечерняя поземка заметает останки человеческих тел.
Он оказался одним из немногих, спасшихся в той мясорубке.
Едва ли не единственным….
Что я знаю о той войне, сын?
Дочитали? Жмакните палец вверх. У меня еще есть рассказы.
