Лилит
Это было давно. Целую жизнь назад. Но он помнил всё, словно это было вчера. Вот уже семьдесят лет он не мог забыть тот обычный летний вечер, который определил его судьбу, его смысл жизни…
Солнце опустилось так низко, что уже грозило зажечь верхушки кустов шиповника. Кроны лип и дубов отпылали и обуглились, наглядно демонстрируя кустам их участь, если не случится чудо. И чудо не заставило себя долго ждать: показалась луна. Хозяйка ночи уже начала накидывать своё серебряное покрывало на изумрудную траву, от земли потянуло прохладой. Ещё немного и шиповник сможет полюбоваться ещё одним рассветом. Кое-где, в глубине парка, серебром залило целые поляны. Глубокое, как море на закате, тёмно-синее небо меняло на горизонте свой цвет на ярко-алый, окаймлённое густой малиновой пенкой.
Старушки сидели на скамеечках, вязали, сплетничали и любовались своими внучками. «Внучки» возились в траве, играли в прятки между деревьями, а наиболее терпеливые возводили рыцарские замки из постоянно рассыпающегося песка. Старички играли в шахматы, теребили в руках давно прочитанные газеты и громко ругали целующуюся молодёжь. А молодёжь, мало обращающая внимание на стариков, играла в самую популярную игру всех молодых, и не только – любовь. Солидные папы бродили по двое, по трое, потягивали холодный сок или минералку и чинно беседовали о политике, экономике и любимой работе. Папы не солидные литрами поглощали ледяное пиво, дулись в карты или домино и обсуждали плохих политиков и хороших женщин. Молодые мамы утюжили разнокалиберными колясками асфальт.
Всё было тихо и мирно. Обычный вечер обычного летнего дня.
И вдруг, что-то неуловимо изменилось. Толи солнце вспыхнуло на последок ярким чистым светом. Толи поток свежего ветра пронёсся по парку и разбавил липкую духоту июльского вечера. Толи… да, чёрт! Нельзя это было выразить словами! Что-то непонятное случилось с ним тогда. Только что он рисовал белым мелком на мягком асфальте, а в следующую секунду его сердечко отчаянно трепыхнулось в груди, словно сидящая в клетке птица внезапно осознала, что создана свободной. Он накрыл грудь ладошками, боясь, что его сердце упорхнёт. Горло перехватило, это молодые лёгкие не справлялись с участившимся дыханием. Он тяжело, преодолевая многотонное давление атмосферы гравитации своей планеты, поднял голову и … увидел её.
Она шла, нет, летела по самой середине парковой дорожки. Сам воздух светился вокруг неё. Или это ему только так показалось? Деревья и кусты склонили перед ней свои ветви, словно челядь, приветствующая императрицу. Мелок выпал из руки, в глазах потемнело, ноги отказались слушаться. Перед ним стоял ангел, самый настоящий, о которых так любила рассказывать бабушка. На секунду ему даже показалось, что он видит белоснежные крылья, двумя водопадами стекающие от плеч до лодыжек. И не важно, что у ангелов не бывает таких чёрных, как безлунная ночь, волос. Не важно, что у них не бывает таких светло-карих, медовых, глаз. Не важно, что у ангелов не бывает такой бронзовой кожи. И уж совсем, не важно, что скромные и целомудренные ангелы не носят мини-юбки, открытые блузки и туфли на шпильках. Его ангел выглядел именно так.
И он влюбился. Влюбился сразу и на всю жизнь. Тогда, в восемь лет он даже слова такого не знал, но смог почувствовать нечто, что и спустя семь десятилетий не мог описать словами. Кто-то из великих сказал: « Любовь не имеет определения в человеческом языке, ибо это божественная субстанция ». Он на себе почувствовал правоту этих слов.
А в тот день он, не отрываясь, смотрел на неё. Восторг и счастье переполняли его молодую душу. Мир изменился. Для него. Остальные не обратили никакого внимания на ангела. Старушки всё также судачили, старички играли в шахматы, папы спорили и «забивали козла», а дети играли в свои детские игры.
Ангел уже почти прошла мимо, но внезапно остановилась, присела рядом на корточки, взяла прохладными пальцами его подбородок и сказала:
- Какой милый мальчик. Как тебя зовут?
Весёлый лесной ручей, маленькие колокольчики, хор соловьёв и звуки неземной музыки – вот что слышалось в её голосе.
- Миша, - с немалым трудом выдавил он.
- А меня – Лилит. Кого ты рисуешь?
- Ангела.
Лилит пригляделась, и серьёзно сказала:
- Они не такие.
- Да, теперь я знаю, как вы выглядите.
Лилит улыбнулась.
- А ты льстец.
Она поднялась и сказала:
- Не забывай меня, и мы ещё увидимся.
Михаил провожал её взглядом до самого выхода из парка. Выйдя за ворота, Лилит обернулась и послала ему воздушный поцелуй. Правой щеки Михаила коснулось, что лёгкое и прохладное…
Он сейчас ощущал на щеке тот воздушный поцелуй. В жару от него шла прохлада, в мороз – тепло. Как, как, скажите на милость, он мог забыть её, постоянно ощущая на щеке её губы. Напрасно родители и врачи пытались объяснить это самовнушением. Для него это было реальностью. Все его мысли и чувства были о ней. Он грезил Лилит. Он рисовал её, он писал о ней, он искал её. Друзья уговаривали забыть о ней. Но Михаил не мог, да и не хотел этого. Ведь только если он всегда будет помнить о ней, они снова встретятся вновь. Он ждал этой встречи, он мечтал о ней. Он не раз представлял себе, как это произойдёт, подбирал слова, перебирал варианты. Но время шло, шли дни, месяцы, годы, а Лилит не появлялась. Он с завидным упорством искал любые упоминания о ней. Любые источники легенд, мифов и слухов подвергались тщательному анализу. К двадцати восьми годам он знал о ней больше кого бы то ни было. Но это никак не помогло ему.
- Брось, Миха, - говорили друзья. – Ну какая ещё Лилит? Ведь это легенда. Сказка.
- Это не сказка, - упрямо повторял тот. – Ведь она сама назвала своё имя.
- Да она пошутила над тобой.
- Точно! Просто взрослая баба посмеялась над впечатлительным ребёнком.
- Ага! Наверно поругалась со своим хахалем, шла разозлённая. И тут ты подвернулся...
-… вылупился как дурак на неё.
-… Она и решила приколоться над тобой. Отомстить всем мужикам, в твоём лице.
- Нет, нет и нет! – Отвергал любые их слова Михаил. – Она не такая.
Товарищи махнули рукой на уговоры и пошли не раз проверенным путём. Пологая, что природа возьмёт своё. Но Михаила не интересовали сверстницы.
- Ты не Лилит, - вот приговор, который слышала любая брюнетка ещё на первом свидании.
Со временем друзья оставили его в покое.
- Ну и жди свою Лилит!
- Ну и дождусь!
И он ждал, искал, любил и верил…
Он почти каждый вечер гулял в том самом парке, не зависимо от погоды и времени года. Он отказался от массы перспективных предложений, сулящих повышение и мировое признание. Он отказывался с постоянством непонятным коллегам и подчинённым, но хорошо понятным его не многочисленным друзьям. Профессорский оклад вполне удовлетворял скромные потребности Михаила. В то время как коллеги получали научные степени, звания и солидные премии благодаря его работам, он тихо сидел на скамеечке или прогуливался по центральной дорожке парка.
Пока Михаил был маленьким, он регулярно подправлял или рисовал заново того самого «ангела», который изменил его жизнь. Это занятие развило у него фотографическую память. Повзрослев, он стал переносить его на бумагу, холст или страницы своих тетрадей и книг. За эти работы ему предлагали неплохие деньги, но он рисовал их для себя и лишь иногда дарил хорошим друзьям.
- Брось ты к чёрту этот институт, - советовали ему. – Займись рисованием!
Но он лишь качал головой. Работа в институте позволяла ему всегда быть в курсе последних научных разработок и исследований. Он шестым чувством выделял из них наиболее перспективные и далее самостоятельно их развивал. Но ни одна разработка, ни одно изыскание, ни на миллиметр не приблизили его к долгожданному результату. Лилит не находилась.
Михаил Егорович лежал в отделении кардиохирургии. В отдельной палате. Больше десятка приборов поддерживало и наблюдало за состоянием его здоровья. Он не жалел о прожитых годах, об упущенных возможностях, о несостоявшейся семье. Нет. Ни о чём таком он не жалел. Он жалел только об одном. О том, что так и не смог найти свою единственную, свою Лилит. Или она его. Ведь это для неё он взлетел так высоко. Это для неё было получено множество наград. А ещё больше отвергнуто, скандальная слава тоже слава. Всё для того, чтобы её было легче найти его. Но злодейка-судьба, видимо, решила кинуть карты несколько иначе.
Он лежал и медленно умирал. Операция могла бы спасти Михаила Егоровича, но его уже порядком изношенный организм не выдержал бы её. Когда врачи сказали ему об этом, он долго не колебался. Он всё решал быстро. Особенно жизненно важные вопросы.
- Я не хочу тихо угасать под присмотром умных приборов, - сказал он своему врачу. – Хемингуэй застрелился. Ему не мешали, чем я хуже?
- Во времена Хемингуэя не было такого оборудования, - врач обвёл рукой палату.
- Во времена Хемингуэя ещё жили настоящие люди.
- Но это же конец, - прошептал врач.
- Именно об этом я вас и прошу.
- Неужели вам нисколечко не страшно? – Спросил врач после некоторого молчания.
- Молодой человек, надеюсь, вы не собираетесь жить вечно? – Врача передёрнуло от откровенной иронии в голосе умирающего Михаила Егорович. – В противном случае должен вас огорчить – все умрут. Вы согласны?
Врач молчал. Это был хороший врач и человек.
- Решайте быстрее, молодой человек, мне некогда ждать.
Что оставалось врачу после этих слов? Принятый пятнадцать лет назад закон «о праве на жизнь и добровольный уход из неё» позволял лежащему перед ним человеку требовать укола, а не просить о нём.
- Хорошо, Михаил Егорович, - слова давались врачу с трудом. – Я соберу симпозиум. Завтра. Вы подождёте?
- Ну вот, вы уже можете шутить, - улыбнулся Михаил Егорович. – Таким вы мне больше нравитесь.
Врач кивнул и взялся за ручку двери. Стоя одной ногой в коридоре, он услышал:
- Не переживай так, Витя.
Иисус Христос был богом, и всё равно умер!
Врач пришёл вечером. Таким было пожелание Михаила Егоровича, умирая видеть закат.
- Вы готовы? – Спросил он, видя, что Михаил лежит с открытыми глазами. – Мы можем подождать или вообще отменить процедуру.
- Незачем, Витя, - сказал старый усталый человек.
Минуту они смотрели друг другу в глаза.
- Действуй, - подбодрил Михаил Егорович врача, понимая, каково тому сейчас приходится.
Виктор вздохнул и аккуратно, как делал это всегда, ввёл иглу от капельницы.
- Простите, - он опустил глаза.
Михаил Егорович похлопал его по руке.
Виктор открыл кран.
- Спасибо.
У врача выступили слёзы. Он пять раз проводил эту процедуру, но ни разу не чувствовал ничего подобного. Боль и отчаянье. Чувство невосполнимой потери.
- Иди, Виктор. Дай мне побыть одному. Не могу обещать быть здесь, когда ты вернёшься.
Врач кивнул и, не сдерживая больше слёз, стремительно вышел в коридор.
А Михаил Егорович вновь обратился к окну. «Какой закат, - подумал он. - Совсем как тогда». Теперь он действительно лежал и тихо умирал. Один. Не потому, что друзья не пришли к нему в его последний час. Нет. Друзья и коллеги были рядом, за стенкой палаты. Просто… просто он так захотел. Захотел побыть один.
Он закрыл глаза. Но дыхание его ещё оставалось ровным, а великолепный мозг продолжал работу. Мысли его были о ней. О той, которую он так и не смог найти за свою немаленькую жизнь.
Но вот уже и эта мысль начала затухать.
Багровый луч солнца в последний раз мазнул по его лицу.
Грудь резко поднялась и стала медленно опадать…
Внезапно, веки его дрогнули. Он собрался с силами, глубоко вздохнул и открыл глаза, с чётким намерением крепко обругать, впервые в жизни, того, кто мешает ему спокойно уйти в Долину Большой Охоты.
У постели. Стояла. Она.
Лилит.
Такая же молодая и красивая, как будто для неё и не было этих семидесяти лет. Впрочем, для неё их и не было.
Раздался писк, затем ещё один и ещё, и ещё. Это умные приборы сигналили о нарушении в работе сердца, лёгких, мозга пациента. Краешком, вновь проснувшегося, сознания Михаил Егорович отметил, что доктор не отключил аппаратуру. «Почему? Хотел наблюдать, как я буду умирать? Хотел помочь, если что-то пойдёт не так? Теперь уже неважно».
Михаил Егорович не чувствовал нарушений, он чувствовал ликование. Он дождался. Она нашла его. Нашла сама и пришла. И пусть он умирает, пусть. Теперь можно. Теперь ему не страшно. Теперь он ни о чём не жалеет. Ведь он снова её увидел. Увидел такой, какой она была в ту, первую и до сего момента единственную их встречу. «Она прекрасна! Разве могут сравниться с ней жалкие потомки Адама и Евы? Нет! Ни одну женщину нельзя и рядом поставить с ней – первой, созданной Богом. Созданной для себя, и отданной Адаму. Почему? Непонятно. Но она была первой, и не пожелала быть второй. Она не стала подчиняться мужчине, существу, созданному после неё. Лилит ушла. А Богу пришлось слепить Адаму новую жену, покорную и неприхотливую. Он пытался вновь завоевать любовь Лилит, но не смог. Как не смог и Адам.
Мы умираем, как умирали наши предки и умрут наши потомки. А Лилит живёт. И будет жить дальше. После моей смерти. Ведь она не нарушала заветов Бога. Она бессмертна и могущественна. Но это проклятие, если нет никого рядом».
- Ты пришла, - раздался тихий старческий голос. – Пришла ко мне.
Он забыл все слова, которые хотел сказать ей. Он просто сказал ей то, что было у него на сердце.
- Я люблю тебя, Лилит.
Она упала на колени и прижалась мокрой щекой к его высохшей руке.
- Не плачь, любовь моя. Я сдержал слово, - он почти не слышал, как она шептала ему признания. Признания своей любви. – Я дождался. Я всегда помнил о тебе. Я искал тебя.
- Я знаю! – Слёзы душили Лилит. – Я всё знаю. Я следила за тобой. Прости, что заставила тебя так страдать. Но теперь всё будет хорошо. Мы будем счастливы! Вместе.
- Только недолго, - у него ещё остались силы иронизировать над собой.
- Нет! – Воскликнула Лилит. – Мы будем счастливы ВЕЧНО!!!
Свет, чистый и сильный, как в Первый День, озарил больничную палату. Всё утонуло в нём: стены, кровать, умные приборы. Не стало ничего. Только свет.
Секунду спустя в центре сияния возникли две обнажённые фигуры.
Высокий крепкий мужчина обнимал стройную черноволосую женщину.
Они улыбались.