Найти тему
Дмитрий Ермаков

Гвоздь Господень

О творчестве Мамеда Халилова

«Дыханием земного мига

Бездушная согрета вечность,

Но уходящим ранит книга:

За каждым словом – человечность…»

Мамед Халилов.

Совсем недавно я впервые услышал имя Мамеда Халилова, прочитал его стихи и прозу…

Язык, слово – инструмент писателя. Фразы достаточно, чтобы понять владеет ли автор своим инструментом и в какой степени. Для меня, несомненно, что Мамед Халилов – мастер. Уроженец Дагестана – он в совершенстве владеет русским языком. То, что на его стихи написаны песни, ещё одно тому подтверждение…

Живём в такое время, что о писателе давно и серьёзно работающем в русской литературе, живущем в соседней с моей Вологодчиной Ярославской области, узнаю почти случайно. Впрочем, я верю, что ничего случайного не случается в этом мире…

Передо мной двухтомник Мамеда Халилова – том прозы «Сокровища из хурджина» и том поэзии – «Тень журавля»…

* * *

Открывается прозаический том повестью «Дом окнами на восток»…

Читал я эту повесть – и чем дальше, тем более знакомым казалось мне то, о чём пишет Мамед Халилов. Пишет он о том, как человек родившийся в Дагестане, в горном селе и давно живущий в России, ставшей родиной и для него и уж тем более для его детей, едет туда – в родное село… А напомнило мне это повесть Василия Белова «За тремя волоками» и повесть Валентина Распутина «Последний срок». Я не буду здесь пересказывать содержание этих уже классических произведений русской литературы, не буду пересказывать и повесть Мамеда Халилова… Повесть его, как в стихотворении, что я поставил в эпиграф – «ранит уходящим», но за каждым её словом – человечность.

При всей схожести с названными произведениями Белова и Распутина – она, конечно, оригинальна. Просто тема затронута та же – вечная и общечеловеческая. И с точки зрения вечности и человечества – не важно, возвращается ли человек в северорусскую деревушку, в сибирское село или дагестанский аул…

И конечно же, вспоминается и «первоисточник» (хотя все три автора, при написании своих произведений вряд ли думали о нём) – евангельская притча о блудном сыне…

Безусловно, Мамед Халилов работает в традиции писателей почвенников, названных в 70-е годы прошлого века «деревенщиками», писателей и в те атеистические советские годы следовавших традиционной для них по праву родства и памяти христианской, православной нравственности. Халилов – человек исламской культуры, но его творческое родство с русскими «деревенщиками» лишь подчеркивает единство традиционной нравственности в этих двух великих религиях.

А стихотворение из второго тома ещё подчеркивает сходство уже не литературное, а жизненное (подобное стихотворение вполне мог написать, например, Василий Белов, да и писал). Разве читая о родине Мамеда Халилова, не думаю я о своей родине?.. Как и автор предисловия к тому поэзии – Магомед Ахмедов, я приведу это стихотворение полностью, оно даёт понятие об одной из граней поэтического таланта Мамеда Халилова и хорошо иллюстрирует его прозу.

МОЙ АУЛ

Из странствий дальних возвратясь домой,

Нашёл я те же горы и дома.

Но мир предстал иным: он был не мой,

Иным был воздух и страна сама.

Цвели отроги гор – была весна,

Всё было, как и тридцать лет назад,

И над аулом старая сосна

Корнями уцепилась за базальт.

Стареют горы – постарел и я,

И лабиринты улиц мне тесны.

Разъехались родные и друзья.

Среди руин витают только сны.

Всё было тем же, но найти не смог

Того, за чем пришёл издалека:

Был камень мостовых – не стало ног,

Их стёрших за минувшие века.

Пугали окна глубиной пустот,

Осиротели скотные дворы.

Иное время, и аул – не тот:

Скелет печальный золотой поры.

Душой озябнув на чужих ветрах,

Чужого дома сосчитав углы,

Я думал, что найду костёр в горах…

Но самя лёг золой на слой золы.

И разве же не ложится и моя память золой на слой золы уже былой, минувшей жизни?..

* * *

Мамед Халилов не стесняется затрагивать и «неудобную» тему межнациональных отношений.

Для меня, жителя города, в котором есть представители, пожалуй, всех кавказских республик России и независимых ныне государств, тема эта близка и понятна. Я, мои знакомые, друзья, земляки – периодически возмущаемся засилием «чёрных» (что скрывать, именно так и называем), поведением некоторых из них… Много раз я слышал примерно такие слова (да ведь произносил их и сам!): «Если бы я себя так вёл у них, меня бы тут же зарезали!» И разве нет правды в этих словах? Есть, но это не вся правда, потому что не лучшим образом ведёт себя, зачастую, и наша, русская, молодёжь (в этом она мало отличается от молодёжи кавказской); потому что мы – коренные местные жители, часто стесняемся или просто боимся поставить на место зарвавшихся хулиганов, какой бы национальности они ни были. Но ведь правда и то, что среди выходцев с Кавказа, живущих в наших русских городах – много хороших людей. Я даже уверен, что их больше, чем плохих (они, как всегда, не так заметны).

Скажу более – среди моих знакомых, приятелей, учеников (а я долгое время работал тренером по борьбе) много выходцев с Кавказа. Все они – хорошие люди, надёжные, честные…

Но это всё взгляд с одной стороны. И мне, русскому, интересно (и полезно) узнать взгляд с другой стороны. Вот диалог дагестанцев в повести «Дом окнами на восток»: «… Один сезон проработал в Москве с бригадой – натерпелся стыда, набрался злости. К нам, дагестанцам, там относятся хуже, чем к неграм из Африки. За тех хоть их государства заступаются, а мы в своей собственной стране, как изгои – не нужны мы России и лишние у себя в Дагестане. Недаром мой сосед Ахмед говорит, что лучше быть в Германии собакой немца, чем в России дагестанцем…

- Ну, не знаю, - перебил его Багаудин. - У нас в Вологде, например, хорошие отношения с местными…

- Вы, наверное, давно там живёте? - посмотрел на него Эмирхан.

- Давно. Лет двадцать пять.

- Тогда понятно. Вы для них уже не дагестанец, а свой, местный. Они просто привыкли к вам…»

Вот как они о нас говорят… Тем значимее, важнее для меня, русского читателя, слова главного героя повести Алибека, давно живущего в России и приехавшего в родной аул, которые говорит он своим землякам: «То, что здесь у вас творится с вашего молчаливого согласия, по мне бьёт сильнее, чем по вам. Вы не знаете, каково это – смотреть в глаза русским матерям, чьи дети гибнут на Кавказе от рук фанатиков, экстремистов. Вы не можете представить себе тот стыд и то унижение, которое мы, живущие в центральной России, испытываем, читая объявления о сдаче квартир, - в этих объявлениях люди пишут: «Дагестанцев просим не беспокоить»…»

Вот о чём думает и говорит приехавший после долгой отлучки на малую родину дагестанец, дом которого, семья, дети – давно на севере, но окна всегда смотрят на восток.

«Одного только до сих пор не мог сделать Алибек – зайти в тот старый дом, где он родился и вырос. Какая-то неведомая сила удерживала его от этого… Но в глубине души твёрдо решил, что на следующий год приедет сюда со Светланой и сыном Русланом, что отремонтирует, приведёт в порядок саклю своего детства»… Не об этом ли мечтают и тысячи, тысячи людей в России (а и не во всём ли мире) – русских, татар, дагестанцев… Вернуться на свою землю, вместе с сыном привести в порядок саклю своего детства.

А дагестанцу Алибеку надо ещё и исполнять завет муллы (бывшего когда-то парторгом): «… ты, сынок, делай своё дело – сближай народы в меру своих сил. Без этого нам не выжить…»

Впрочем, сказал он это не только Алибеку…

* * *

Вторая повесть сборника – «Куда ты ушла, Аминат?»

И опять животрепещущая, больная тема – уход молодёжи в экстремистские организации. И опять Мамед Халилов смело вскрывает важную и страшную тему. Что, разве и по сей день не опасаемся мы этих женщин в широкой чёрной одежде, памятуя трагедию «Норд-Оста», взрывы в метро и самолётах?..

Общество потребления, двуличие царящее в нём, забвение традиционных нравственных ценностей, коррупция власти – вот причина неверия молодёжи официальной пропаганде. Одна из причин…

Вот Махачкала, увиденная глазами горца: «За последние десять лет облик города неузнаваемо изменился: откуда ни возьмись появилось множество богатых, вычурно разукрашенных особняков. Огромные супермаркеты соседствовали с ветхими одноэтажными домами старой постройки; магазинчики, кафе и всевозможные салоны, теснясь друг к другу, лезли поближе к проезжей части улиц и проспектов, загребая под себя пешеходные тротуары и детские игровые площадки. Засилье безвкусной, неграмотной рекламы превратило город в абсурдную инсталляцию, словно сотворённую сумасшедшим художником. И всюду текли машины, машины, машины…»

Знакомый «пейзаж», не правда ли? «Пейзаж» в котором, магазины и машины, вытесняют живую жизнь, человека, личность, оставив место лишь для толпы. Одиночество в толпе, бездушие, безлюбие – вот причины толкающие молодёжь в лапы сектантов, уголовников, экстремистов.

Как молодые, современные, образованные девушки и юноши попадают в сети радикалов показано на примере Аминат, выбравшей радикальное исламское движение и смерть… Ещё страшнее и горше от того, что показана история Аминат глазами её матери – Марьям. Что же это за сила такая – религиозный экстремизм, если даже материнское слово бессильно против него?..

Мамед Халилов не даёт однозначного ответа. Но тема эта, не менее остро, почти публицистически, раскрывается и в стихотворении «Режим КТО», некоторые строфы, которого я приведу сейчас:

«<…> Страшно, зная время,

С болью тайной сознавать:

Поутру в программе теленовостей

Вдруг бандитом могут

Мальчика знакомого назвать.

<…>

Он убит, как те,

Что без суда осуждены,

Брошенные кем-то

В подлых игр круговерть,

Дети Дагестана –

Наши дочери, сыны.

Это страшно, если люди

Привыкают

К слову «смерть».

Я страшусь представить новый,

Нарождающийся день:

Кровь невинных –

Порождает только кровь.

И не важно – кто убит, когда и где:

Торжествует смерть

И попрана любовь.

<…>

А того мальчишку

На коленях я качал.

И ему из ивы

Вырезал свистульки я.

Разве мог он стать убийцей?

Нет, убийцей он не стал,

Но убийцей назван теми

Кто в него стрелял.

Эти дачи на Рублёвке:

Краше теремов:

Генералы, депутаты

Строят их в ночи…

Ложь ложится кирпичами

В стены их домов,

И кровавые откаты,

Крепят кирпичи…»

Это им, строящим свои дворцы на кровавые «откаты» - нужно, чтобы русские и дагестанские юноши убивали друг друга. Но тот «мальчишка на коленях у меня» - русский или дагестанец – сын великой матери России…

«… Кончится безвременье

Сегодняшнего дня.

И тогда припомнят вам

И лживые слова,

И того мальчишку

На коленях у меня…»

Вторая половина сборника прозы: рассказы, эссе, публицистика…

Именно в короткой прозе, по-моему, наиболее органично переплетаются, сливаются в единое полотно лиризм, публицистичность, философичность и художественность Мамеда Халилова.

Его короткие рассказы, действительно, как сокровища из перемётной сумы – хурджина, щедро раздаваемые читателю. В этих рассказах и родной для автора Дагестан и уже не менее родная Россия, природа, люди… Прежде всего люди. Творчество Мамеда Халилова – это, прежде всего, напряжённая дума о человеке.

Сидящие на годекане старики, они ведь такие же, как и наши, сидящие на завалинках и лавках у изб (вернее, сидевшие ещё лет тридцать назад), и женщины, судачащие обо всё и обо всех у сельского магазина – такие же в горном ауле и в лесном поселке. И так же поминают пастуха Ивана, как и чабана Шихамира. «Старый чабан Шихамир, всю жизнь пасший коров, воспитавший десятерых детей, неграмотный, но по-житейски мудрый, никогда не зарившийся на чужое, кристально честный и прямой, - спи спокойно. Пусть успокоится душа твоя в садах Дженнета». А по-русски мы бы сказали: «Царствия Небесного»…

И разве мы, русские и православные, не верим в «небесный годекан», где ожидают нас родные любимые души?.. «Прав был Гаджи-Юсуф насчёт годекана – возвращается земное в землю, становится глиной сотворённое из глины, но не исчезают сущности, одухотворявшие глину. Они покидают прах и поднимаются ввысь к небесному годекану…»

* * *

В конце сборника, в очерке «Последний урок», Мамед Халилов уже напрямую обращается и обращает читателя к своим и нашим литературным учителям: Василию Белову и Валентину Распутину. Возвращается памятью (и я вместе с ним) в сиротливо притихшую заснеженную Вологду дня похорон Василия Белова… «… с Беловым ли мы приехали прощаться? Здесь было нечто большее – задним числом я начинаю понимать, что мы приехали, чтобы проститься с привычным нам миром, с эпохой, которая уходила от нас…»

А через несколько лет вслед за Беловым ушёл и его друг и соратник Валентин Распутин… «Мучительно трудно быть бесстрастным летописцем эпохи, трагична и тяжела судьба этих людей. Но счастливы народы, имеющие таких сыновей…»

Последнее эссе сборника – с длинным названием: «Слово о вере, или луч истины в неопеределённости серого». Начинается эссе словами: «Почти сорок лет – изо дня в день из года в год – я пытаюсь нащупать узенькую тропинку, ведущую к Богу…» «И вот я снова в Дагестане. И уже не надеюсь когда-нибудь получить ответы на мучительные вопросы о добре и зле, о свете и тьме. Стараюсь впитать в себя всю панораму жизни в целом, со всей палитрой красок – от белого до чёрного. Но дыхание моё сбивается, и я задыхаюсь без ответа на свой главный вопрос: как в серой бездне буден выйти на путь, ведущий к Аллаху?» И заканчивает: «В точке схождения начала и конца начинается дорога к истине. Мир вам!»

* * *

Я очень мало сказал о стихах Мамеда Халилова. Ничего не сказал о его замечательной любовной лирике… Ну пусть здесь будут хотя бы эти четыре строчки:

«Я пылью стал у ног твоих,

Но ты смела её устало,

Не зная, что твои следы

Лишь эта пыль и сохраняла…»

Отдельного разговора, а перед этим не только чтения, но и изучения требует поэма «Повесть неоконченная гор…», посвящённая истории Дагестана 17-18 веков.

* * *

А я эти свои скромные впечатления от чтения двухтомника Мамеда Халилова» закончу ещё одной его миниатюрой:

«Гвоздь

Человек не может удержаться на небе – сила тяжести навсегда пригвоздила его к матери-Земле. Но он может вобрать небо и удержать его в себе. Ибо он – Господень гвоздь, сшивающий воедино небесное с земным и придающий смысл как небесному, там и земному…»

Тут, пожалуй, и добавить нечего…