Некоторые семейские девушки замуж выходили "убёгом".
Чтобы понять, что это такое - предлагаю прочитать отрывок из книги "Белые гуси на белом снегу" писателя Елизара Мальцева - потомка семейских. Действие романа разворачивается в семейском селе Хонхолой Мухоршибирского района Республики Бурятия в начале 20-го века.
...У семейских свадьбы справляли или по любовному сговору, засылая сватов иногда в другие деревни, усмотрев подходящую девку, но чаще — тайком от родителей невесты, ее «воровали», или, как говорили, она выходила замуж «убёгом». Невесту брали на гулянке или «катушке», этаком пятачке, где неторопливо прохаживались девки в длинных, крытых серой чесучой, овчинных шубах, расклешенных, с просторными полами, а парни в куцых куртках лезли под крыло шубы, вроде бы погреться, а на самом деле прижимались к зазнобе и, обняв ее в поясе, шли вместе нога в ногу по кругу, слушая, как истомно бьется сердце. Случалось, жених подкатывал к месту гулянки, выхватывал с помощью дружков притворно визжавшую невесту из круга гуляющих, кидал в кошевку и увозил под смех и возбужденный гомон гульбища. Все это проделывалось по обоюдному сговору, ведь «украсть» было куда интереснее, чем просто свататься...
Бывало, что жених, будучи беспоповцем, выбирал в жены поповку, и тогда на молодых обрушивалась неминуемая кара и проклятье: породниться с верующими другого толка было в прежние времена страшным грехом, и отец с матерью отказывались благословить такой брак. Такое несчастье пережил в молодости мой дед Леон Терентьевич, нарушивший закон веры. Отец проклял его, выгнал из дома, и ему пришлось немало помыкаться, прежде чем свить свое гнездо. Всю жизнь он жил с отцом на одной улице села, на Краснояре, но, встречаясь, они никогда не здоровались, проходили мимо, глядя в землю или отворачиваясь. Отец не простил ему отступничества даже тогда, когда стали бегать по улице его внуки и внучки, и тут он остался непреклонным в своем убеждении, что сын преступил запретную черту и должен нести бремя отчуждения. Лишь перед самой смертью он позвал сына и уже пожилую невестку, всех внуков и внучек и отпустил им «грехи».
В тот знаменательный вечер Еленка вернулась с посиделок рано, в доме еще не спали — Леон Терентьевич подшивал старые валенки, а сын его Лаврентий валялся на полатях. Увидев раскрасневшуюся после гуляния дочь, отец приказал сыну, чтобы тот слез с полатей и сходил на улицу, сколоть наледь на окнах и закрыть ставни. Лаврентий поленился и отговорился тем, что уже разутый и в одном исподнем, и пусть-де сестра сама справится, раз пришла последней. Еленка обрадовалась, что у нее есть какое-то дела на улице, схватила топорик, быстро порубила наледь, засунула в сквозные дыры болты от ставней и, услышав, как отец взял их и закрепил чекой, нашарила в сенях заранее приготовленный узелок с бельишком и сарафаном, закрыла на засов калитку и опрометью, глубоко проваливаясь в наметах сугробов, бросилась через задний двор на гумно. За пряслами огорода ее уже ждал нетерпеливый, изнывший душой Лога на тройке лошадей, в кошевке, где тесно жались его дружки и прихваченная на ходу подружка Еленки — Паранька, так называемая «провожатка», которая должна была ехать с нею в дом жениха. Не успела Еленка опуститься на охапки свежей хрустящей соломы, как кони рванули в темень, завихрилась за кошевкой седая пыль, и родительский дом с ненавистной мачехой навсегда остался позади... В доме жениха невесту ждала вся семья. Хотя был полуночный час, горела лампада перед иконой, кипел самовар на столе, суетились родичи от мала до велика, даже старенькая, потерявшая счет годам бабка Арина Григорьевна, радовавшаяся свадьбе своего внука. Молодые, сделав несколько шагов от порога, повалились в ноги отцу и матери, Аввакум Сидорович, не поднимая их с коленей, снял с божницы икону, благословил, крестя, сказав: «Живите с богом», а потом передали невесту в руки бабки Арины, которой выпала честь наряжать молодуху. Еленку усадили на табуретку посредине избы, бабка Арина расплела ее толстую косу, разделила на две косички и уложила их, начиная с темени, полукружьем объяв голову и соединив на затылке. Затем вместо девичьего платка на голову водрузили бабью кичку — рогатую корону с бисером,— запрятав в нее часть кашемировой шали, а концы шали откинули за спину, нацепили на шею крупные, тускло горевшие огоньками янтарные бусы. Еленка, пока ее обряжали, тихо и беззвучно плакала, исходила слезой, и не только потому, что так повелось от старых времен; слезы лились сами, душа обмирала, поскольку с этой ночи ее ждала неведомая жизнь, и кто знал т— лучшая или худшая предстояла ей доля. Дружки, получив деньги на водку, ушли, исчезла и провожатка Паранька, и после краткого застолья жениха и невесту отвели в казенку — холодную кладовку в сенях, где хранилась не- нашавая одежда, стояли сундуки с добром,— там предстояло им провести первую брачную ночь...
Напрасно Леон Терентьевич поджидал свою дочь, отправившуюся закрывать ставни, он скоро затревожился и догадался, куда так нежданно могла скрыться Еленка, огрел кнутом взвывшего от боли Лаврентия, показавшегося ему главным виновником, вылетел во двор, покружился в бессильной ярости и вернулся в избу. Всю ночь он не сомкнул глаз, пока перед рассветом не дождался стука в ставень — то давали о себе знать загулявшие дружки жениха.
— Проспал дочку-то, Леон Терентьевич!—крикнули бесшабашно и весело с улицы.— Пропили мы твою Еленку у Мальцевых! Не горюй, старина, в хорошие руки она попала!
То было слабым утешением, что дочь очутилась в славной и работящей семье, во главе с известным балагуром-песенником и добрым работягой Аввакумом Сидоровичем, потому что теперь он лишился чуть ли не главной опоры в хозяйстве, хотя и понимал, что жизнь Еленки была в родном доме мытарной и тяжкой. Он видел и знал, что вторая его жена поедом ест Еленку, как мог останавливал ее нрав, но не в силах был уследить за всеми выходками злой Агрипены.,.
А в доме жениха, между тем, шла своя жизнь. Утром Лога с Еленкой явились из казенки, прочитали слова утреннего начала, Аввакум Сидорович, кривя в улыбке губы, спросил: «Как почивали, молодые?»— и они чуть ли не в голос ответили: «Спаси Христос, батюшка! Все слава Богу». После завтрака набежали подружки, молодуху стали обряжать в новый сарафан, новую кичку с атласной шалью, посадили в передний угол, и в дом повалили парни и девушки. Парням подносили на подносе по рюмке водки, девушек угощали кедровыми орехами, подружки пели одну печальную песню за другой, но, несмотря на хватавшую сердце боль и жалость и вроде беспричинную тоску, молодуха должна была крепиться, не плакать, а показывать всем своим видом, что счастлива и довольна судьбой. На третий день Лога катал свою жену с утра до позднего вечера по селу, лишь давая малый передых лошадям, заезжал в гости к своим дружкам и подругам Еленки, где им наскоро выставляли угощенье, и, подкрепившись питьем и едой, они снова садились в кошевку, и жених пускал на полный мах лошадей...
