Куда бы я ни шел, за мной всегда ходила Смерть. Возможно, даже не за мной, а рядом, держа под руку. В глупости своей, чтобы я не касался мертвой земли, не падал в зыбучие пески времени. Как только я был рожден, она смотрела на меня своими стальными, цвета Вечной Зимы глазами и улыбалась, кривя алые губы. Я видел лишь зубы её, такие же острые и белые как пелена забвения, они цеплялись мне в шею то ли поцелуем, то ли последним укусом Черной Мамбы. Как бы то ни было, шея моя всегда была покрыта следами ее присутствия, как незримым ошейником, чей поводок крепился алой нитью к её руке. И мне было безразлично рай это или ад, я шел неотступно дальше, срываясь бежать от нее или за ней. Я никогда не знал — где она, моя строгая Мать.
Я бы описал тебе Смерть красивой, ведь на руках и на коже ее, темной как Последняя Ночь, расцветали созвездия. Белые пятна плыли молочной туманностью и стекли на землю, позволяя черной земле под ее ногами, рождать все новую и новую жизнь. Она буйствовала в ненависти к ней, тянулась стеблями, лапами, руками. Рычала и гудела и под ногами у Смерти всегда была Бездна, сестра ее, ее извечное украшение, как кости змей в браслетах знахарей.
Я бы сказал тебе, что Жизнь тоже всегда ходила рядом, но вряд ли я смогу это произнести из-за рвущегося из груди влажного и сиплого смеха.
Она и была Жизнью, глупец! Она всегда была Жизнью, Матерью, Светом, Любовью и всеми этими пошлыми мирскими словами, которые мог бы выдумать человек. Я не выдумывал, я смотрел на нее не отрывая взгляда, на безумие ее плясок, на безумие ее песен и держал в груди сердце,. Глупое оно рвалось за ней, лишь бы не стать частью Бездны. Давай-давай, вытяни мою карту, посмотри в глаза, в ее равнодушные и полные любви глаза. Смотри, как мы улыбаемся тебе, ведь наша любовь — это самая страшная благодетель, равнодушие наш самый сладкий грех.
Она ведь сама двойственность, сама дуальность, продолжение и начало, мать и убийца то, что мне никогда не давало покоя. И если я смотрю на рождение ребенка сегодня, то завтра я буду смотреть на смерть и дай Лоа, старца, а не этого самого ребенка. Она так учит ценить то, что у меня есть, идти по улицам Самого Темного Города с гордо поднятой головой, зная что я одарен величайшей ее милостью. Милость жизни прорастает во мне изгибами судьбы и бутоны на груди цветут алыми, как медь, розами. Капает с лепестков на ноги кровавый яд. Под моими ногами тоже чернеет земля, от бесконечных внутренних войн, там за горизонтом идут битвы за место под солнцем и я одновременно и тень и свет, так как она и хотела. Под моими ногами тоже бездна рожденных ошибок, заключенных договоров, последних слов полных ненависти и любви.
Она подарила мне умение говорить, она сделала меня болтливым мертвецом. Когда в груди моей зияла дыра, она разрезала нити на моих губах. Когда в ладонях моих были стилеты с ядом, она открыла мои глаза и заставила смотреть. Когда я умирал, она клала меня в ложе любви и заставляла оживать раз за разом, в изгибах влажного и звенящего звуком ее Последней песни тела. Там плавилась смерть в боль, там боль становилась любовью, а любовь рождалась в новой и новой Жизни. С умением говорить ко мне пришло умение петь, воспевать ее всей душей и делать ее если не своим солнцем, то помнить что течет в моей крови. Память о ней, о них, о тебе – это то, что никогда не покорится ей и не умрет во мне, кто бы не старался это стереть.
Бард Северного Сияния