К 140-летию "дедушки" Бажова
К древним Богам за сказками....
Из письма П.П. Бажова к Е. А. Пермяку
9 января 1946 г.
...В избирательный округ входят Полевской, Северский, Ревда, Дегтярка и другие "сказовые места". В ближайшие дни надо будет отправляться в Красноуфимск, а оттуда по районам, которых не мало. Видимо, это должно дать какой-то и творческий поворот. Особенно меня интересует старая крепостная линия Киргишан, Кленовая, Бисерть, Гробово, а также Манчажский район... А дальше Ачит, Атиг, Барда, Арти, положившие начало геологическому понятию, Артинский ярус, Арти-Шагирт и целый кусок заводского Урала с акающим говором, так называемые "гамаюны". Чувствую, что все это могло бы дать материал для новой книги, если бы не приближающиеся шестьдесять семь лет.
Как все-таки обидно, что жизнь такая коротенькая, а спешить нельзя. По подстрочникам не поймешь марийский фольклор и по трем-пяти книгам не станешь в курсе особенностей края. Требуется более длинный промежуток времени, а будет ли он? Пока же полон надежд, что "может быть на мой закат печальный блеснет улыбкою прощальной Кереметь". В кавычках, как видите, не одно пушкинское взято, но ничего, - в письме можно. Эти старые марийские боги, между прочим, имеют какое-то сходство с "Хозяйкой горы", в них так же теряются грани мрачного и веселого. Помню, мне о них приходилось писать, как о "первонасельниках края". Выходит - поворот к давней теме, которая может оказаться тем увлекательней, чем глубже в нее войдешь. Поэтому считайте меня в длительной командировке в "Кереметьстан" за сказками.
АРТИНСКИЙ ЯРУС. Роман.
Глава 20
Жертвоприношение. Невеста Керемети.
Свердловская область, Артинский район, д. Верхний Бардым
Октябрь, 2020 г.
За день Роза натерпелась ужаса – сначала минут десять билась в багажнике собственного авто на дорожных выбоинах, потом с полчаса, когда машина где-то остановилась, слушала разговоры на незнакомом наречии. Машина остановилась, о чем-то перетолковали, потом нова двинулась. Поняла, что захватившие ее люди марийцы, потому как отдельные слова были знакомы – все ж таки родная ей деревня Бишково поблизости от марийский деревень стоит. Определила, что марийцы, но о чем говорят – не поняла. Бивший Розу страх постепенно превратился в конвульсии паники. Роза обмочилась. Даже дважды. И похитители, как будто ждали именно этого, тотчас же извлекли ее из машины и, набросив на нее какую-то простыню, затолкали в дом. Закрыли в какой-то кладовке, заваленной плотно набитыми мешками. Поставили оцинкованное ведро – «сюда ссать будешь».
Роза присела на мешки. Невероятно хотелось курить, но сигареты остались в машине. Порылась по карманам и обнаружила зажигалку. Щелкнула ей безрезультатно – зажигалка была мокрой и огоньку давать не хотела. Даже не заискрила. Обнаружила еще брикетик жвачки, остро пахнущий мочой. Отбросила его в сторону. И внутренне взвыла. Утробно и до сблева жутко.
В кладовке было темно, лишь какие-то отблески света проникали через дощатые стенки. Роза, трясясь от страха, стянула с себя обоссанные джинсы и стринги. Стринги отбросила в сторону, а джинсы попыталась отжать. Отжала как уж получилось. Вытерла руки простыней, обтерлась и натянула джинсы. Колотило то ли от страха, то ли от холода. Метались мысли: - Что им нужно? Машину? Так и без того уж машину забрали. Грабить? Так чего у ней брать? Изнасиловать вдесятером? Выкуп с родителей? Рабыней сделать, чтоб полы им мыла? Или чтоб пожрать готовила? Зачем?!! И зачем, вообще, она из дома выехала?!!
Было слышно, как мужики во дворе бряцают каким-то железяками, чего рассуждают и много матерятся. Между собой переругиваются. Собрались могилу копать и баню топить, да еще какую-то баню разбирать. Какую баню? Чтоб Розу отмыть? Для кого могилу? Для нее? Так могли бы прямо на трассе бросить, вся трасса нынче трупами завалена, на каждом километре трупы лежат. От безысходности и рухнувших на нее непоняток Розы кинулась на мешки и зарыдала.
Недолго рыдала, потому что на нее обрушился спасительный обморок. Из забытья вышла, заслышав грохот десятка сапог. Мужики тяжело топотали, словно стадо коров, и чего-то гоготали. Опять бряцали железом и матерились. Роза началась биться в дощатую дверцу кладовки, крича, что замерзла. Умоляла, чтоб открыли и хоть что-нибудь объяснили. Дверь открыл какой-то мужик, осветил Розу фонариком, хмыкнул и подал ей засаленную телогрейку. Больше ничего не сказал. Пинком вбил дверь и громыхнул засовом. Роза криком поблагодарила его – решила, что с похитителями ругаться не стоит, лучше уж добром попытаться договориться. В ответ – тишина. Ни ответа, ни привета. Уж лучше бы матом покрыл.
Натянула поверх куртчонки довольно-таки распашистую телогрейку и прилегла на мешки. От телогрейки пахло свинячьим дерьмом. Роза ненавидела не только запах свинячьего дерьма, но и вообще запах свиньи. Даже когда на базаре мясом торговала, перчатки натягивала, если со свининой дело приходилось иметь. И парней, которые сало на закусь ели, очень не любила, иногда и от секса с ними именно поэтому отказывалась. Сейчас же грязная рабочая куртка с неистребимым запахом ненавистного дерьма казалась ей уютной. Потому что обещала хоть какую-то безопасность – если бы убить хотели, то и телогрейку бы не дали.
Попыталась уснуть, ничего другого не оставалось. Только ждать. Все равно же когда-нибудь откроется дверь, кто-то придет и объяснит ей, чего от нее требуется. Быть может, Роза сумеет с ним договориться. Ведь должны же они понимать русский язык, хотя и говорят меж собой по-марийски. Должны они хоть что-нибудь понимать. Для чего-то ж она им нужна, коль уж похитили. Спать? Но какой сон, если страх скручивает нервы жгутами? И все же уснула. От страха.
От мешков пахло мукой и какой-то крупой. В углу кладовки кто-то возился и пищал. Мышь, наверное. Розе зверски хотелось курить, возможно, поэтому обострилось обоняние. А, быть может, и просто от страха. Обрушился шквал запахов. Доносился стыдный запах стрингов, которые Розы куда-то за мешки забросила. Из дома, к которому была пристроена кладовка, несло крепким устоявшимся перегаром и отвратительными магазинными пельменями. Пахло чудовищным дешевым табаком и грязными мужиками. Еще подгоревшей яичницей и каким-то вареным мясом. Розе стукнула мысль «Людоеды?!». И от этого она резко проснулась. Присела на мешки, подумала и успокоилась: - Ну какие людоеды, жратвой весь дом пропах. Пусть очень херовой, но жратвой. Людей-то, наверное, только с большого голода едят. Или какие-нибудь маньяки специальные. Но откуда в марийской деревне маньяки, маньяки в городах обитают. От безделья и наркотиков заводятся.
Во дворе опять загрохотали сапоги, подошвы забряцали о крыльцо, хлопнула дверь, половицы заскрипели от тяжести шагов мужиков. От мужиков шел ядреный запах свежего пота, свежих пихтовых веников, березового листа и застоялого дыма. Тянула какой-то душистой, даже приятной гарью. Видимо, из бани вернулись. Банный день у них, наверное. Всеобщая марийская помывка. От этого Роза насторожилась – а вдруг после бани им женского тела захочется? Но тогда могли бы и ее в баню сводить. Роза бы не сопротивлялась. Расслабилась бы и потерпела. Да и поняла бы, наконец, чего этим мужикам от нее надо.
Мужикам же, похоже, Роза не требовалась – забренчали ложки-тарелки, пошел острый запах водки, брякнули стаканы, загоготали голоса. Табачным дымом напахнуло. А зря. Роза бы сейчас не отказалась от дикого разнузданного секса. Отнюдь бы не отказалась. Лишь бы все было ясно и понятно. Роза укуталась в свинячью телогрейку и попыталась заснуть.
Под вечер Толик подъехал к дому Ивана. Толкнул калитку. У забора на кургузой цепи крутилась абсолютно черная лохматая грязная и явно дворовая собака. Грызла чью-то кость. Заржала лошадь, явно где-то в огороде бродит. Из дома вышел Иван. Присел на лавчонку под сараем, махнул Толику рукой, приглашая. Толик присел, достал сигарету, поширкал зажигалкой и с трудом раскурил. Выдохнул дым.
- Все готово. Деваху доставили, яму выкопали там, где ты сказал. Нашли в деревне две бани по- черному. Из одной бревна выкатили, хоть старуха и шибко ругалась, во второй попарились.
- Хорошо попарились?
- Да куда там! Банька маленькая, печка древняя, полдня топили, но угаром вовсю тянуло. Не выстоялась баня. Так, заскакивали по три человека, с приотрытой дверью вениками помахали, выскочили да ополоснулись из ведра. Когда последние в баню ходили, так она уж совсем холодная была.
- Ничего, если так уж приспичило, то завтра в баню нормальную сходите, там кости распарите. Деваху, как я говорил, ничем не кормите. Не надо ей этого. И приглядите, чтоб опросталась. Перед тем, как в гору подниматься будете. Сами водки много не пейте, чтоб никто не падал. Здоровые и крепкие вы там нужны, да еще здоровье и крепость будут вам там дарованы. Часам к восьми вечера будьте готовы.
- Тебя с собой сейчас забрать?
-Нет, сам приеду с помощниками. К восьми часам и приеду. Потемнеет к тому времени. К месту пойдем пешком. Повторяю – с собой ни фонариков, ни факелов не брать. Идем в полной темноте. Пусть даже на ощупь. Ноги сами к месту приведут. А с собой вот эту собаку заберите. В мешок, что ли, давай ее засунем, а то сбежит еще сдуру.
Иван сходил в сарай, вытащил оттуда старый дыреватый картофельный мешок. Собака, конечно, пыталась сопротивляться, но Иван с Толиком запихали ее в мешок вместе со цепью. Мешок завязали и забросили собаку в багажник. Псина пыталась сопротивляться и лаять.
- Ничего, недалеко, довезете. Если насрет в мешок так и фиг с ним. Главное - глядите, не упустите. Нужна нам черная собака, обязательно нужна. И вот эту сосенку, что в ведре стоит, тоже можешь прямо сейчас в машину загрузить. Осторожней с деревцем, не повредите. Я полдня ее выискивал и каждый корешок отдельно выкапывал. Нежно с ней обходитесь.
- Буду стараться.
- Да уж расстарайся, недолго все дело испортить, обряд, если что не так пойдет, может и не получиться. Все нужно делать именно так, как старые знающие люди делали. А они ведали, по настоящему ведали. Езжайте, готовьтесь, меня ждите.
- А на гору оружие с собой брать?
- Еще раз повторяю – никакого оружия! Не с кем там воевать будет. Силенок у вас не хватит с ним воевать. Да, еще, перекурите дома перед обрядом, потом и на ходу, и на месте никакого огня зажигать не нужно. Темнота нам нужна. Темнота – друг молодежи, так в моем детстве говорили.
- И в моем тоже.
- Ну, вот и вспомним детство, - сказал Иван. – Езжайте!
Прикрыл за Толиком калитку. Двинулся в дом. Там за столом сидели два племяша, сыновья старшего брата, давно уж от какой-то долголетней болезни сгинувшего. Племяши были уж в возрасте, люди семейные и даже на зоне побывавшие. Тертые, в общем, мужики.
- Ну, спровадил клиента, - сказал Иван. – Наставление дал, вечером обряд совершим. Вы, главное, делайте все, как я сказал – выполняйте роль помощников. Сам не знаю, чем все это дело обернется, но матушка рассказывала, что обряд удачу и большую силу дает. А сила нам в это сложная время очень нужна, сами понимаете. Матушка говорила, что последний раз в наших краях такой обряд делали в деревне, уж не помню какой, под Красноуфимском. Давно, когда еще гражданская война была. И люди получили силу необыкновенную, большую удачу, многих эта сила да удача и от смерти спасла, многих и от краснопузых бесчинств прикрыла. Дерево на месте обряда выросло, так долго к нему кланяться ходили, за силу и удачу благодарили. Может, и у нас получится. Давайте сейчас отобедаем, отдохнем и к вечеру чтоб в готовности быть. Ножи подточите! Водки пейте в меру, чтоб быть уверенными в деле нашем и ничего не бояться. Разливайте, ребята!
Ребята разлили, выпили, закусили. Один из племяшей спросил Ивана:
- А почему обряды, уж считай, целый век не совершались?
- Может быть, конечно, и совершались, да я ничего про это не знаю. Закон же прост: нашел – молчи, потерял – молчи, украл – молчи. Мы, марийцы, не просто на Урале живем, мы еще и в лесу живем, наособицу. Лишний глаз нам помеха, лишний шум других привлекает. Большому Белому Богу обряды совершали постоянно и ежегодно, бычков, баранов да козликов по лесам забивали в каждой марийской деревне. Никто этому не препятствовал, советская власть считала чудачеством и не более. А обряды Керемете… Кереметю не почитали, черное ведовство грехом считалось да бабьим баловством. Бабы и порчу наводили, и проклинали, и сглаз накладывали на тех, кто их обидел. Совершали, конечно, и жертвоприношения, но, опять же, черными козлами, собаками и кошаками. Но языком про это не чесали на каждом углу. Матушка моя, бабуля ваша, в этом деле большой толк знала, на всю округ ведовала да знахарила. Может, чего и мне передалось, да и вам по родственной линии. Все сегодня ночью и узнаем. Не суетитесь!
Роза в очередной раз проснулась от холода – никакая телогрейка не спасет от липкой нервности, жгучего страха и проникающего со всех сторон в дощатую кладовку осеннего морозца. Снег, конечно, еще не выпал, мелкий ледяной дождь порой накрапывает, но часами сидеть в какой-то темной кладовке в плену у непонятных мужиков – от одного этого мороз по коже пойдет. Тем более, если на улице не май месяц, а целый октябрь, фактически в ноябрь переваливающийся. Роза дрожала и зубами постукивала. Сквозь щели видно было, что на улице стемнело.
- Быть может, мужики темноты ждут, чтоб не белым днем со мной позабавиться? – с какой-то искренней надеждой подумала она. А мужики, так вовремя помянутые, как раз застучали дверями, вывалились в сеночки, опять загремели сапогами по крыльцу. Дверь в кладовку приоткрылась.
- Эй, блондинка, ты ссать не хочешь? Или, может, по-большому? А то в нужник могу сопроводить. Сходи уж, - хрипловатым голосом сказал ей какой-то мужчина.
Роза даже обрадовалась – вот и разговоры начались, быть может, и договориться с похитителями удастся. Ответила чуть ли не радостно:
- Схожу, схожу в туалет!
- Алга! – по-татарски сказал ей мариец. – Выходи во двор, провожу.
Роза вышла на двор, в полутьме мужик указал ей на дворовое свежесобранное из хорошо выструганных досок сооружение. Нужник там, поняла Роза. И направилась в сортир. Долго там не задержалась – не с чего было разгаживаться.
Когда вышла, обнаружила, что во дворе полно народа, человек двадцать, не меньше. Один из похитителей сбросил с нее ненавистную, но уже ставшую чуть ли не родной свинячью телогрейку, и накинул какую-то темную шуршащую куртку, объемистую, размерами на рослого мужика.
- Вот в этом уж точно не замерзнешь. Пойдем!
Вышли со двора и в стремительно нахлынувшей темноте пошли по деревне. Шли чуть ли не строем, окружив Розу. Один из мужиков вел на поводке какую-то собаку. Роза в своих легоньких кроссовках запиналась об застывшую в крупные комья грязь. По улице вышагивали недолго – похрустели немного по узкому асфальту и свернули в поле. Двинулись по бездорожью, сквозь заросли бурьяна и высохшей некошеной высокой травы, куда-то в гору. Шагали не торопясь, молча. Именно это молчание Розу особенно напрягало.
- Может, на расстрел меня ведут? – подумала она – Так были бы с ружьями. Безоружные они. Может, где-то специальные люди с ружьями ждут? Может, приняли за американскую шпионку, которая всех и отравила? Сейчас же все с ума сходят да гадают, отчего народ повымер. Хотя, если б на расстрел, то чего бы по горам водить, расстреляли бы во дворе. А то прямо на улице. Или не хотят деревню будоражить? Куда же ведут-то?
Хотела спросить у мужиков, но один из тех, что рядом шел, взял ее под локоть, чтоб удобней ей идти было, чтоб ненароком не запнулась. Взял молча, слова не говоря, но чувствовалось, что заботливо. Роза за сегодняшний день научилась чувствовать мужскую заботу. Очень быстро научилась. И Роза молча продолжила путь.
Шли в полной темноте, сопя и даже слегка задыхаясь. От мужиков пахло табаком и Роза ощутила неудержимое желание закурить. Но рядом никто не курил, а нарушать общее молчание Роза не осмеливалась. Вдруг мужики не так поймут или просто обидятся, вдруг они не любят курящих девушек? Поэтому послушно шла и даже слегка пыхтела. От ходьбы по пересеченной местности, да еще в горку случилась испарина. Наброшенная на Розы куртка отлично грела и уютно шуршала. Появилось ощущение легкого и приятного счастья. Захотелось даже из мультяшного детства благостно пробубнить «куда идем мы с пяточком – большой-большой секрет», но Роза, конечно, молчала. Молчание, когда все молчат, а лишь пыхтят, всегда золото.
В горку двигались с полчаса, затем остановились. Несколько мужиков прошли вперед, чего-то там осмотрели, что-то подвигали, затем вернулись. Тишину нарушал лишь ветер да гул деревьев. Рядом, похоже, был лес. Из группы похитителей выделилось двое – они подошли к Розе, один снял с нее уютную и ставшую уже почти родной куртку, а второй натянул ей на голову плотный черный полотняный мешок. Роза было дернулась, но крепкие руки ее удержали. Роза почувствовала, как ее начинают обматывать какой-то материей. Обматывали плотно, прижимая руки к туловищу и упаковывая ноги. «Как портянку на ногу мотают», - подумала Роза. Затем ее взяли и понесли.
Несли осторожно, явно несколько человек. Потом подняли и куда-то опустили. Роза ощутила спиной, что положили ее на какие-то достаточно гладкие бревно. Пахло дымом и землей. Запах был плотный и невероятно сытный. Розе стало все совершенно безразлично. Она поняла, что устала невероятно и хочется одного – полного покоя. И этот покой был близок, совсем рядом. Холодный, но долгожданный покой. Покой парализовал ее, не хотелось не двигаться, не кричать и даже дышать. Не хотелось ничего.
- Прими наш дар, Кереметя! – прозвучал надсадный старческий голос.
- Это твоя невеста, Кереметя! – громко и твердо заявили еще два голоса, более моложавых.
- Мы верим и ждем тебя, Кереметя! Приди к нам и помоги нам! Вот наш подарок! – хором, вполне слаженно сообщил целый хор мужских голосов. – Возьми свою невесту, Кереметя, дай нам удачу и силу!
- Кто невеста? – подумала Роза. – Чья невеста? Я – невеста?
И почувствовала, как сверху на нее обрушился какой-то ком. Еще один, еще один. Обвал.
- Это земля, - подумала Роза. – Это очень много сырой и холодной земли.
Комья сыпались и давили. Давили на все тело. Дышать стало невозможно, да и уже не дышалось. Не дышалось и не жилось. А, быть может, еще и жилось – по всему телу прокатилась волна необычайно приятной теплоты, полыхнула какая-то невероятная энергия, взбурлившая Розу. Хотелось отдаться, отдаться, отдаться! Эта дивная энергия перетекала из кончиков пальцев до мозга и обратно, плавными и горячими волнами. А потом собралась в какой-то замысловатый клубок и выплеснулась. Это было последнее, что Роза почувствовала.
Мужики бросали в яму подмерзшую землю, лопату за лопатой. Кидали фактически наощупь – ничего не было видно. Полная и мягкая темнота. И тишина, даже не нарушаемая порывами ветра. Слышно было лишь, как в яму падает земля. Бросали вшестером, очень ритмично. Комья сначала падали на мягкое тело девушки, а потом уже на землю. Это можно было определить на слух.
Иван запел: - Уга, джага, уга-уга!
-Уга, джага, уга-уга! – вторили ему помощники.
- Уга, джага, уга, уга! – хором подхватили бойцы Толика.
Этот протяжный напев заворожил всех, пели все громче и громче, каждый начал выкрикивать эти загадочные звуки чуть ли не надрываясь, но тщательно стараясь при этом, чтоб не выбиться из общего хора. Бойцы начали пританцовавать, грохоча по мерзлой земле берцами и резиновыми сапогами. Отбивали чечотку в ритм напева. Уга, джага, уга-уга! Психоз охватил всех единым порывом. Это был общий импульс, какой-то толчок и рывок.
Парни, работавшие лопатами, тоже рвали глотки «Уга, джага! Уга-уга!» и ритмично кидали землю до тех пор, пока над уже бывшей ямой не получился небольшой холмик. Бойцы воткнули лопаты в землю и влились в общий танец «Уга, джага, уга-уга!».
К холмику подошел Иан, разгреб руками выемку и из ведра, трепетно и осторожно, перенес в на холмик маленькую сосенку. Сравнял вокруг ее землю, нежно заровнял ладонями. Один из племяшей Ивана подвел к холмику присмиревшую черную собаку, снял с ее ошейник и взял за шкирку. Собака не сопротивлялась. Племяш полоснул ей ножом по горлу и направил хлынувшую струю собачьей крови на корни свежепосаженной сосенки. «Уга, джага, уга-уга!» - ревели истошно два десятка мужицких глоток. Племяш сцедил с собаки кровь и положил парной остывающий труп пса в изголовье получившейся могилы.
- Уга, джага, уга-уга! – изуверски хрипели бойцы Толика.
И в этот момент из-под корней сосенки начали струиться какие-то зеленоватый искорки. Они поднялись на полметра каким-то хитроумно выкрученным снопом, взвихрились, закружились, образовали довольно плотное облачко. Облачко задержалось над холмиком, а затем растеклось, словно плотный зеленоватый туман. Туман окутал всех. Продержался какие-то доли секунды и исчез. Уга-джага умолкла как по команде.
-Ты принял наш дар, Кереметя! Ты пришел к нам! Ты нам поможешь! – уверенно крикнул Иван.
И наступила тишина. Молчали все. Даже деревья под ветром больше не гудели.
Иван, не говоря ни слова, махнул Толику рукой – уходим. Толик точно также махнул своим бойцам. Пошли все разом, молча и бесшумно. Не спотыкаясь о кочки и корни бурьяна. Шли так, будто видели в кромешной тьме.
Спустились с горы к деревне. В деревне было тихо и даже дворовые псы не лаяли. Прошли по улице, свернули в дом Толика – так сейчас все в деревне называли занятую бойцами усадьбу. Без разговоров расселись за столом, достали из- под стола картонный ящик с водкой и разлили выпивку по стаканам. Молча выпили. Выдохнули. Без разговоров начали из различной снеди-консервов создавать закуску. Закусывали тем, что под руку попалось. Жевали с хрустом печенья, шоколадные батончики, маринованные огурцы и прочую всячину. Прожевали и снова наполнили стаканы. Снова молча. Выпили и закусили.
Тишину прервал Иван: - Сегодня мы почтили нашего древнего Бога. Напомнили ему о себе. А он узнал нас – вы это сами увидели. Завтра будет новый день. И мы узнаем, что дал нам Кереметя.
Бойцы молчали. Иван поднялся и жестом показал Толику, что надо выйти во двор, есть разговор. Толик вышел. Молча протянул Ивану пачку сигарет. Тот не отказался. Закурили жадно, отчего-то хором закашлявшись.
- Через три дня нужно вновь совершить обряд. Ищи блондинку, - сказал Толику Иван. – Мы разбудили наше древнее божество. И сейчас нельзя останавливаться. Кереметя нам этого не позволит. Это все. Пусть твои люди отдыхают. А я с помощниками домой поеду.
- Понял, - Толик затоптал сигарету. – Будем искать. Сообщу.
Иван с племяшами загрузились в расхлестанную «семерку» - ее взяли потому, что Иван настоял. Заявил, что не нужно светиться в деревне на блестящих джипах-проходимцам, подобранными племешами на трассе. Поехали.
- Слышь, дядя Иван, а почему ты эту «угу-джагу» (*18) вместо заклинания придумал? – спросил племяш.
- А помнишь, ты недавно подсунул мне флешку с саундтреком из моего обожаемого Тарантино. Был там и этот мотивчик. Мне очень понравилось, помнишь ведь? Долго я напевал. Похоже на то, как филин темной ночью ухает. Есть в этом напеве что-то марийское. А заклинаний я не знаю и никогда не знал. Матушка этому меня не обучала, - ответил Иван. – Ей со мной не до заклинаний было.
- Шутник ты, дядя, - заржали племяши. – Вот так бы прямо сейчас эту флешку и включить, но в этом хламе с гайками никакой музыки нет. Хочешь, мы просто напоем?
- Дома споете, хором, - ухмыльнулся Иван.
*18 – Hooked on a Feeling. Песня попсовой шведской группы Blue Swede, в семидесятых годах прошлого около года была относительно популярной. Использовалась фрагментами в саундтреках к нескольким фильмам.