Знаете, о чём я всерьёз жалею?
Не за себя, за детей?
О том, что у них нет детства.
Хотя нет, не так. У них нет деревенского детства.
Такого, когда утро начинается со стука в окошко и приятеля за окном.
И, пока ты одеваешься, он танцует там от нетерпения.
Потом кусок хлеба на бегу, и вот вы уже куда-нибудь мчитесь. Или бредёте. Или направляетесь.
Можно пойти на курган. Туда ходить нельзя, потому что далеко и мимо алко-притонов.
Но мы всё равно ходим.
Курган очень высокий. С него видно почти весь наш город. Кроме второго микрорайона - он на такой же горке.
Виден мой дом, дом моей бабушки и старая школа, и станция, где работали бабушка с дедом.
А ещё на кургане рос чабрец и куча всякой разной сухой травы.
Там можно было лежать и смотреть в небо.
Небо было близко, куда ближе, чем с дороги или из двора. И пахло степью.
А ещё, когда ты был дома, то было видно, что на кургане кто-то есть.
Ещё там была "могила". А может, не могила, но на ней нельзя было сидеть и из-за неё на курган не ходили ближе к ночи.
Можно было уехать кататься на великах, если дед разрешал взять велосипед. Велосипед стоял у него в обувном сарае и был очень высоким. Там пахло курами, пылью и старой обувью.
Там было полно разного хлама и старых туфель с круглыми странными носами и квадратными тяжёлыми каблуками.
Если удавалось взять велик, то мир расширялся до почти невообразимых границ.
Калитка у деда скрипела ржавой пружиной, и ты мог выбирать, куда поехать.
Можно было рвануть на вокзал - недостроенный и огромный, там было круто играть в салки.
Можно было поехать на маленькую речку под курганом. Или на большую возле автодрома и покататься на автодроме, пока никого нет. А можно было поехать вдоль ручья или к кому-нибудь из дальних.
У Дашки была настоящая Барби с серёжками и гнущимися ногами, у Ольги были котята, у Светки была злая собака и пьяный отец, у Ирки пьяными были все.
На великах мы перемещались быстро и с места на место.
Можно было поиграть на пешеходном мосту через ручей. Он был вровень с водой и булькал, если на нём прыгать. На дне ручья был ил и головастики, а ещё пиявки и плавунцы, и куча всякой гнусной живности. Там можно помочить ножки, если не пускали на речку.
Можно было поехать под бетонный мост и ловить там улиток. Большие медлительные прудовики.
Можно было рвануть на реку или на асфальт на перекрёстке, или на асфальт к церкви, и там можно было играть в квадрат, в классы или просто во что-нибудь.
Вечера наступали быстро и нужно было кому за коровой, кому поливать огород, кому бабушке помогать с курами.
Расходились, чтобы после снова выйти на лавочку. Там болтали, выносили с собой жаренные семечки или просто семечки, играли в вышибалы, в цвета, в песни. В лапту.
Иногда мамка успевала озадачить в магазин, или собирать смородину, или огород полоть. Или картошку чистить.
Самые верные ждали, помогали, а потом все вместе шли снова гулять.
Но смородина росла у всех на улице и собирать её нужно было в одно время - неделе две.
Выбираешь куст, берёшь ведёрко - и вперёд. Одну веточку обобрал, вторую.
А она пахнет, в ней, как в целом мире, полно всякой живности, живущей по своим делам. Муравьи ползут и кусаются, если долго стоять. Бегают деловито по листочкам и веткам. Бабочки пролетают и мотыльки. Всякие мошки, тли, гусеницы. И ты среди них.
А если поехать на большую речку, на городской пляж, там стрекозы. Разные. Яркие, как ёлочные игрушки. Зелёные, бирюзовые, фиолетово-синие. Иногда пролетают красно-чёрные, но это редкость и не очень красиво.
Гудят крыльями, быстрые, глазастые. Садятся на травины, на тебя, если ты не шевелишься. Красивые!
Есть ещё слепни, эти кусают жгуче, больно, как удар хлыстом, если метко попал.
А есть ещё лягушки, ласточки на проводах и чиркающие вдоль улицы, сороки, маленькие быстрые соколы, кукушки, соловьи, жаворонки в полях. Петухи и куры, не замолкающие ни на минуту.
Собаки, постоянно шарахающиеся вместе с нами. Кошки, таскающие мышей, птиц и лягушек.
Сугробы выше тебя и вкусно пахнущие дрова, чтобы топить печь и титан для ванны.
И если вдруг тебя не выпускают, можно вылезти в окно.
А если вдруг хочется одиночества - можно взять кучу книг и забраться на сеновал у деда. Правда, если он уберёт за какой-нибудь надобностью лестницу, слезать придётся по деревьям.
А ещё можно залезть на чердак в доме. Там хранились старые вещи. И плакатики о пожарной безопасности: "Не захламляй чердак!"
В старых вещах можно было найти вышитый розовым шёлком комплект в коляску и старое мамино белое платье, дедушкины журналы с фантастикой и папины катушки с музыкой.
На чердаке всегда держали старые одеяла на случай потопа - когда пруды срывало, ручей разливался и топил наши дома.
Такое было два раза, но все помнили и весной ходили смотреть ручей. По ночам.
"Чтобы не было, как тогда".
А как тогда, больше не было. А у некоторых - и не будет.
С вами был поток Мартокошачьих мыслей.
Да, я бы хотела вот такого детства для моих детей.
В траве по колено и с головою в небе.
