Сверхспособности потому так и называются, что мы их получили «сверху», как аванс. Чтоб использовать и реализоваться через них. Не даром множество исследований подтверждают: надо развивать не слабые стороны, а усиливать сильные.
Долгое время я считала, что никаких особых способностей у меня нет. И с удивлением отмечала: рядом со мной люди не видят явных аллюзий, образов и волшебства метафор. Потом поняла, что это способность. Может врожденная? Хотя откуда? Родители – технари… Скорей не через кровь, а через долгие вечерние рассказы, чтение сказок перед сном и молчаливые вечера, когда предоставлен сам себе, рассматриваешь рисунок на ковре, бахрому заплетаешь и образы сами приходят в твои детские сны.
Позже в школе и в бытность мою рекрутером и управленцем, мне очень помогала эта способность.
В случае, если мне казалось, что кто-то не прав, и я не могу на него повлиять прямым образом, я представляла себе, как мы снежным январским днем отправляемся в возках на дуэль. Достаем пистолеты из оружейных лакированных ящиков, которые нам подают секунданты. Расходимся. Выстрел. Мой противник мажет. А я стреляю в воздух. Жмем руки друг другу. Это была та самая пауза, которая давала передышку эмоциям, и вместо агрессии, позволяла подумать об аргументах.
В переговорах с клиентами на первых порах мне было страшно. Вдруг я не очень знаю продукт? Вдруг я не смогу ответить на каверзный вопрос? И тут воображение приходило на помощь.
Я представляла себе своего собеседника ребенком или стариком, в зависимости от того, на кого он больше похож. Я всех людей делю на «вечных детей» и «вечных старцев». И тогда человек освобождался от статуса, от значимости, и становился обычным зайчиком на новогоднем утреннике или старым рыбаком на завалинке деревенского дома, который неспешно достает кисет и сворачивает папироску… Он становился уязвим, как и я. И происходило чудо. Мы разговаривали, как добрые друзья, переговоры выходили из тупика и сотрудничество было долгим и теплым. Непосредственность рождалась благодаря образам. А собеседник ее зеркалил.
В моей голове, независимо от меня, слова играют, перестраиваются, пятнают друг друга, передавая смыслы. В выражении «сто зим» - я слышу «стог зим» и представляю себе вьетнамцев, которых привозили на фабрику «Красный Перекоп» работать в советское время. Они так мерзли, что покупали себе в детском магазине по 3-4 пальто разных размеров одно больше другого, и выходили на улицу такими вот многослойными матрешками. Когда про человека говорили, что он «подпитой», я представляла его под пятой большой аптекарской бутыли. А за словом «брошюра» до сих пор для меня скрывается «брошь Шуры» и переливается изумрудно, а Шура подмигивает.
Мелочи россыпью, стоит лишь закрыть глаза: пузатая красная ваза, надколотая у самого горлышка, шуршащая папиросная бумага для воздушного змея, запах проявителя, металлическая молния на платье, холодящая спину, строки из стихов Йетса, в книге, которую читает мой попутчик-американец в самолете, летящем из Новосибирска в Москву: «Turning and turning in the widening gyre»….
А над всем этим любовь к ускользающей жизни, которая вот-вот скроется за поворотом, но пока она здесь. И ты успеваешь увидеть бревна в обхват, из них построен был 120 лет назад тот дом, в который тебя принесли из роддома. ... Успеваешь увидеть прежде, чем они исчезнут под обшивкой из сайдинга.
А образ останется с тобой и подарит надежду.