Часть третья.
...Марина всегда была неравнодушна к кольцам. Она писала Ариадне Берг, своей знакомой, которая очень много и деятельно помогала ей: «У нас с кольцами в семье — роман: моя мать, шестнадцати лет от роду, проезжая на пароходе по месту гибели Людовика Баварского и явственно услышав подводную музыку (все завтракали в каюте, она была одна на палубе, и музыка была для нее) бросила ему, т. е. в воду, свое первое, обожаемым и обожающим отцом подаренное, кольцо. Моя сестра Ася, тех же шестнадцати лет, в ответ на какое-то слово ее 18-летнего мужа (он погиб двадцати одного), слово, разверзшее бездну непонимания глубже того озера, при мне сбросила с пальца — далеко в зеленую херсонскую степь — из окна курьерского поезда — свое первое кольцо — его подарок.
А я — всю жизнь — дарила, надевала на все руки, это был мой рожденный жест. Рожденный жест. Романный. Единственное кольцо, которое Марина сберегла, это кольцо из сердоликовой розовой, крупной бусины, которую ей подарил Сергей Яковлевич Эфрон, встретив её на коктебельском пляже, недалеко от дома Волошина.
Она загадала на розовый этот цвет, на дымчатость на прозрачность, на что то еще. На глубоко закатный, гранатного вкуса. Какие оттенки и прожилочки имеет сердолик, кто знает? Загадала, едва взглянув на Эфрона, что если найдёт он сердолик, генуэзскую бусину, то она выйдет за него замуж. Он и нашёл. Вложил ей в ладонь. Худощавый юноша, с огромными глазами, бездонными, со всеми оттенками морской бездны. Она поняла, что пропадает в них, пропадёт, что «их встреча - чудо и они никогда не расстанутся!» ( Из письма МЦ - В. Розанову)
Марина, своевольная, как пена морская, вышла замуж за Сергея Эфрона. Обвенчалась с ним в церкви. Сражена была им сразу, в воле или - поневоле, никто теперь не узнает. Она попала в омут истории семьи Эфронов, главным кредо которых было всегда странное, до боли, но присущие и сестрам Серёжи, и родителям, и братьям: эфроновский, неустанный жар в любом деле, пламенность и открытость души, любовь к человеку близкому, плененность им и ошеломленность навсегда.
***
Если только - входил в их круг, если принимали. Марину приняли не сразу, насторожились, считали сперва взбалмошной, непонятно – капризной чудачкой, но на венчание присутствовали, разглядев ее заботливость о Серёже, почти материнскую.
Для родных он был всего лишь странный мальчик, хрупкий, гимназист, не докончивший курса, а Марина писала о нем пылко и страстно, в дневнике, как о рыцаре, версальце: «Красавец. Громадный рост; стройная, хрупкая фигура; руки со старинной гравюры; длинное, узкое ярко-бледное лицо, на к<отор>ом горят и сияют огромные глаза — не то зеленые, не то серые, не то синие, — и зеленые, и серые, и синие. Крупный изогнутый рот. Лицо единственное и незабвенное под волной темных, с темно-золотым отливом, пышных, густых волос. Я не сказала о крутом, высоком, ослепительно-белом лбе, в к<отор>ом сосредоточились весь ум и все благородство мира, к<а>к в глазах — вся грусть.
А этот голос — глубокий, мягкий, нежный, этот голос, сразу покоряющий всех. А смех его — такой светлый, детский, неотразимый! А эти ослепительные зубы меж полосок изогнутых губ. А жесты принца!»
Да. Марина всерьёз и прочно очаровалась Серёжей Эфроном, может быть, еще и потому, что его имя – наоборот- читалось ею, как магическое заклинание, как некий Орфеус, Орфей – символ Поэта, музыканта, покорителя душ, сердец, воображения.
Для Марины имя Орфей было более, чем мистическим. Оно было неотвратимо знаковым. Волшебным. И стало судьбой. ( Версии мистического знака в имени Сергея Эфрона придерживается исследователь М. Полянская).
Сердоликовую, «генуэзско – венецианскую бусину,» оправленную в серебро массивного перстня Марина иногда использовала как печать, «поцелуй» для письма, как украшение, не расставалась с ним. И кольцо потемнело от времени. Писали даже, что оно не сохранилось. Но о его странной и горькой судьбе рассказывал Юрий Зыслин, эмигрант, поэт, писатель и страстный собиратель - коллекционер, создатель авторского цветаевского музея в Нью – Йорке.
Зыслину, на одном из своих авторских вечеров в публичной библиотеке Нью – Йорка, удалось напасть на след кольца, владелицей которого, по воле Анны Саакянц, биографа Марины Цветаевой и друга её дочери Ариадны, стала некая Майя Саркисян, художница и фотограф из Нью – Йорка.
По словам самой Майи, «тётя Аня», с семьей которой была хорошо знакома ее подруга, Наташа Гончар-Ханджян, сначала подарила кольцо самой Наташе, а та , уже спустя некоторое время преподнесла его Майе, рассудив, что оно у неё лучше сохранится. Обе девушки - подруги хорошо знали и ценили творчество Марины Цветаевой. Восторгались ею.
Зыслин прилагал к статье – интервью и фото кольца, мне удалось его разыскать в интернет архиве, но я не уверена, что это именно оно. Юрий Зыслин описывает кольцо, как «чрезвычайно маленькое, изящной формы», и далее в статье высказывает свои предположения по поводу того, как оно могло попасть к Майе Саркисян:
» По словам чешской подруги Цветаевой, Анны Тесковой, Марина любила дымчатый цвет ( именно, примерно такой цвет имеет сердолик кольца, который находится у Майи Саркисян. – Ю.З. ).
***
«Сестра Марины Анастасия Ивановна Цветаева вспоминала, как они с Мариной в юности рылись «в Сокровищах Сердоликовой бухты, показывая друг другу добычу, вскрикивая при каждом розовом, алом, почти малиновом камне, подёрнутом опаловой пеленой ( опаловый – это молочно-голубой цвет. – Ю.З. )».
Когда же я позвонил во второй раз в Ереван Наталье Александровне Гончар, на счёт кольца она была весьма категорична: «Это выдумка девчонок. Школьницы что-то видели, говорили, хвастались, преклоняясь перед Мариной Цветаевой. Я знаю, что у Анны Александровны был медальон с фотографией молодого Сергея Эфрона, остальное она отдала в музей. Не могла Анна Александровна подарить им такую ценность. Это исключено», -
Но Юрий Зыслин имел свой твёрдый и ироничный взгляд на эту историю. Он излагает свою версию в статье. Читаем далее:
«А почему же , собственно, Анна Саакянц, не имевшая своих детей, не могла растрогаться жаждой девочки-подростка, дочки любимой ереванской подруги, иметь на своей руке кольцо, которое ей приглянулось? Обычная жизненная ситуация. Анна Александровна, насколько я знаю, не была лишена удали и размаха, была женщиной, как говорится, бедовой. Я вполне допускаю такой крик души с её стороны. А почему бы и нет?.. Ведь сама Марина Цветаева так любила дарить свои кольца другим! Кроме того, по заключению ювелира, которому я показал цветную фотографию, кольцо не представляло собой особой материальной ценности, корпус кольца скорей всего не серебряный и это не авторская работа.
В этом нет ничего удивительного: видимо, были и такие кольца-перстни в коллекции семьи Марины Цветаевой. Например, на Цветаевской выставке 1992 года в ГМИИ им. А.С.Пушкина демонстрировался перстень: 1910-е, металл, сердолик. Кстати, на этой выставке были экспонаты с пометкой «Собств. А.А.Саакянц, Москва» ( хотя её московская подруга Гречанинова В.С. утверждает, что у А.А. не было цветаевских колец ).» (Стиль и орфография Ю. Зыслина сохранены.)
А далее уже я сама продолжаю размышлять.
Почему же всем надо было такое утверждать? Я не могу сказать твердо, но, видимо, еще и для того, чтобы не возникло вокруг лишних разговоров, претензий, сплетен?
***
Как понятно теперь из интервью Зыслина, кольцо это не было передано в музей в девяностых годах. Оно попало туда немного позже. Может быть, попала одна из копий кольца. Майя утверждает, что копии такие - были. О них, копиях, и о судьбе еще некоторых украшений Цветаевой, я расскажу в четвертой части статьи.
Замечу только, что у драгоценностей Цветаевой путь к ней самой и от неё, поистине волшебный и горький. Терпкий. Как и у всех Волшебниц. Путь одиночества к одиночеству.