Дайте мне поспать! Еще немного поспать! Да что это такое. Кто-то настойчиво светил мне в глаза, наверно зеркалом пускают солнечные зайчики. Кто? Испугавшись этой мысли я просто подскочила на кровати. Трость!
Вчера я ее прислонила к стене рядом с кроватью. А сейчас, удивительное дело! Оказывается, в трости были камни, наверняка стекляшки, но- глаза причудливых птиц украшены синими и зелеными камнями, а крылья разноцветными. Там и красные и оранжевые, желтые, фиолетовые. И эти камни пускали яркие, вспыхивающие всеми цветами радуги зайчики! Которые и светили мне в глаза.
Вот это палка! Не понимаю, только, как я сразу не заметила этого великолепия?
Как же она красива! Словно настоящими драгоценностями украшена. Я взяла ее в руки и мне она показалась... Как бы это объяснить, теплой и живой, ощущение как от руки... Материал какой мягкий и наверное нагрелась на солнце! Интересно, из чего она сделана? Из кожи? Наверно, обклеили мягкой кожей... Только такой мягкой я никогда не видела, словно кожа человека... Да, что за мысли опять? Я поставила трость на место, и не могла все же отвести глаз. Завораживающее зрелище, вот это находка! С большим сожалением я все же решила покинуть комнату и немного подкрепится. Наверняка, бабулечка моя уже наготовила вкусненького.
-Бабуля!
- Небось проснулась лежебока? Иди что-ль ешь вона. Пирогов напекла с утречка, то.
- Здравствуй, моя родная бабулечка! Я поцеловала ее в обе морщинистые щеки.
Я села напротив, а бабулечка подперев щеки маленькими сморщенными кулаками, смотрела как я уплетаю наивкуснейшие ее пироги и запиваю молоком.
- Ба, а ты не знаешь, что там Веркина мать думает делать с Алисой? Она вздрогнула, глаза погасли и посмотрела на меня серьезно.
-А тебе пошто знать?
- Бабулечка, но это же дочь Веры, я хочу помочь в память о ней.
-Чем ты поможешь? Свечку сходи в церьковь поставь, помолись за нее, вот и помощь. А в душу людям не лезь, поди и без тебя тебя там натоптано.
- Она теперь будет жить? C тетей Галей?
- Пошто мне знать то? Я чай сплетнями не занимаюсь. Знаю, не любит её Галька, ой не любит. Может в интернат дитё отправит.... Может стерпит.
- Ну как же так, не любит свою внучку?
- А знамо как, чужачка она, не ко двору ейному. Да и вся как неживая. О такой поди Галя то мечтала? Ей перед людями стыдно. Ой Веточка, деревня это организмь живой со своими уставами.
- Бабуль, ну как так можно? Девочка же не виновата!
- Ну как енто, на отца родного люди то кажут, как на убивца. Кукла то енто не виновна поди, только Галька её сразу невзлюбила! Все енто знают, да Галька-то говаривала внучка приваживала, вареньем там аль конфетами, угождать . А сама она её боялась как енто чужое дитя, непонятое. Ко мне хаживала, плакалась - дома находится ей страшенно, от куклы грит прям не по себе ей. Сдаст девку в интернат, сдаст. Без Верочки не сможет её в доме терпеть.
-Бабуленька я схожу к Вязенцевым, с соболезнованиями.
- Сходь, лапка, сходь... Горе-то какое в их дом нагрянуло, здеся без людского слова болезного сгинуть можно...
Я пошла по знакомой с детства тропинке. Вчера известие о смерти Веры меня проткнуло острой болью, и ещё долго в груди болело. А утром уже как затянувшееся рана. Веру, я очень любила, и даже от того, что жизнь нас раскидала и долго мы не общались, тёплое чувство не пропало, не стерлось временем. Такая страшная смерть, даже незнакомого человека, не то что подруги, ужаснёт любого человека. Поначалу я не могла принять, а сейчас как-то странно смирилась и теперь мне хотелось узнать больше, уж очень дело тёмное!
Во дворе Вяземцевых были слышны кудахтанье кур и тупой стук топора. Вот так, как будто ничего не произошло. Жизнь продолжалась дальше.
Я увидела отца Веры, он во дворе рубил лучины на чурке, как всегда в своей полосатой майке и кепке, в кирзовых сапогах. Летом. Неизменен был его стиль в независимости от погоды. Разве только зимой добавлялся тулуп, ушанка да валенки. Деревенский лук. Я несмело отворила калитку, она скрипнула… а он даже не повернулся. Немного потоптавшись на месте, я прошла во двор. Дядя Толя поднял на меня голову, кинул топор на землю.
-Пришла.
-Я хочу выразить свои соболезнования, по поводу трагедии. Проблеяла я, не зная, как правильно сказать.
-Ну че уж там, знамо дело. Он поднял свои выцветшие глаза, и я увидела, как он постарел, какими рытвинами исполосовано его лицо. Сколько горя во всем его облике, как он худ и стар. И как потерян, потерян смысл. Самое страшное горе пришло в их семью. И я, повинуясь порыву просто обняла его. Обняла, а он сник и зарыдал, беззвучно, по-мужски. Возможно впервые выбрасывая горе наружу, возможно впервые открывая себя. Мы стояли так, а из дома вышла мать Веры, Галина. Тетя Галя. Опухшая от слез, в черном платке, она просто подошла и тихо сказала:
- Спасибо Веточка, может полегчает отцу-то. Дядя Толя отпрянул, взглянул на меня:
-Подь Ветка, помянем. И вытер рукавом глаза. Закусил губу, сгорбленный пошел в избу. Жена за ним, скорбная, тучная и поникшая.
В доме были завешены все зеркала. На комоде стоял портрет Веры, молодой, задорной с рыжими локонами. С выпускного, наверное. Перевязанный черной лентой, а под ним стопка с водкой и хлебом. Как положено. Как должно быть.
Молча отец, потерявший самое дорогое, разлил в маленькие стопки поминальную водку, взял в руку свою-помолчал, подождал пока стопки разберут и опрокинул.
-Ну земля пухом.
-Земля пухом… Подхватили несмело мы.
И сели за стол.
Я решила, что пора, можно спросить.
-А что будет с Алисой?
Тетя Галя дрогнула. Посмотрела на супруга. Тот в своей привычной манере опустил голову.
- Ой Ветка, пошто на больное то? Да не знаю я, что с ней делать. Забрал бы её кто, не могу я с ней, понимаешь не могу! –прокричала, а скорее провыла Галина.
- Так давайте я заберу, сказала я и сама удивилась. Подскочила.
- А тебе пошто?
- Ну как, мы же дружили с Верой. А это ее дочь, кровиночка. Я заберу, в город увезу-а там решим. Поживет пока у меня. А потом все решим, вам сейчас же не до ребенка.
- Дура ты. Не ребенок это, а дьяволица натуральная. Думаешь сюси-пуси, бедная сиротка? Даже слезинки по мамке не проронила. Как ничего и не произошло. И смотрит своими глазищами. Больная она. Понимаешь? Тебе пошто больная-то? Ничего она и не понимает. Веркина мать уже больше не злилась, а говорила так монотонно, усевшись на стул. И вдруг, посмотрела на меня с надеждой:
- Аль, взаправду возьмешь?
- Возьму конечно. Да вы не переживайте, у меня же мама в городе-поможет. Я хоть и опыта с детьми не имею, но я ответственная. Да и не работаю сейчас, отпуск взяла… Да нет вру я, уволили меня. Но это ничего, мы проживем, голодать не будем, новую работу потом вмиг найду. Да и Танька у меня есть , подруга. И мама. И вообще, соглашайтесь. Никто вам больше не предложит такого. Куда вам ее, зачем. Давайте ко мне.
Галина посмотрела на мужа. Но тот молчал, опустив голову.
- Бери!- сказала она решительно. Иди и бери, а передумаешь назад не возьму. Понятно?
Я кивнула, сглотнув от страха. Что я творю то? Откуда эти безумные мысли в моей голове. Что происходит такое. Потом передумают Вязенцевы, мало ли что. Обвинят еще в чем-нибудь. Да зачем мне этот ребенок? Чужой, незнакомый, больной. Я детей то всегда опасалась.
- Вот, бери. Галина протянула папку. Документы это ейные.
- А там решим. Права ты Ветка, сейчас лишь бы из дома ее увезти. А там решим, что делать то. А в деревне, в деревне скажу к родственникам увезла ты ее. Вот и все.
Я схватила папку, засуетилась ища глазами дверь в комнату Веры, как-то испугалась что сейчас передумают они.
- Там она, в Веркиной комнате. Галя указала на дверь справа.