Новая версия «Короля Льва» сделала ужасное — своим реалистичным изображением поведения животных разрушила красивую метафору о «Шекспире для детей». Животные предстали в ремейке неожиданно живыми, а значит вновь появилась причина поговорить о том насколько реалистична история в своей иносказательности.
Хищники и жертвы
Хищники иерархически стоят выше травоядных. Львы, как самые сильные хищники саванн, находятся на вершине иерархии. В истории они —аристократия, которой все остальные звери должны подчиняться. Травоядные подчиняются по умолчанию, гиены по праву сильного.
Если аристократия хочет жить, то мораль и общественный договор говорят, что она вольная отбирать жизнь у тех, кто стоит в иерархии ниже. Убивать, ради собственного выживания.
В реальной жизни иерархические отношения работают точно так же: один распоряжается, другим распоряжаются. Человек — всего лишь ресурс. Феодал способен обобрать тебя до нитки своими налогами, отправить на войну или воспользоваться правом первой ночи с твоей женой.
Акуна-матата
На первый взгляд, мировозрение (или идеология?) Тимона и Пумбы может показаться простым «хочу» вместо «надо». Но не всё так уж и просто. Все их реплики — сплошной дискурс: от идеологии потребления до крайнего индивидуализма и отказа от тесных межличностных контактов. В ней нет как таковой системы, но именно поэтому эта эклектика и оказывается столь яркой.
Лично меня поразило то, что слова акуновцев (декларируемое, нормативное) весьма противоречат их поведению (практике). В конечном итоге, они же отправляются вместе с Симбой свергать Шрама. И прямо говорят, что их «философия» требует уточнения.
Но куда как интереснее рассматривать их взгляд на жизнь сквозь призму тех отношений, в которых они живут. Совершенно ясно, что ни о какой монархии в их реальности речи и быть не может. Они близкие и понятные нам обуржуазившиеся наёмные рабочие.
Тимон и Пумба питаются жуками, но в иерархии они находятся там же, где и травоядные. По нашим меркам они — не более чем мелкие буржуа (всё-таки они не траву едят). Они противостоят не вертикальной системе феодальных отношений, а «чистому» рынку. И у них нет силы, чтобы противостоять в достаточной мере «хищникам» капитала (и самому капиталу как хищнику).
Их в любой момент могут «съесть», то есть они лишатся имеющейся работы, не смогут найти новую, их дом могут снести, а их вклады могут сгореть в горниле очередного экономического кризиса. Если они владельцы мелкого бизнеса — то уж очень быстро они могут прогореть.
У живущих своим трудом нет защиты от непредсказуемости рынка. Поэтому они находят для себя такую объяснительную модель для существования, в рамках которой им не придётся испытывать постоянный страх за свою жизнь и жизнь тех, кто им дорог (но на словах они не признают и этого — что и кто-либо дорог).
Они начинают «жить моментом», ведь только так они могут получить от этой жизни удовольствие. Они видят жизнь текучей, чертовски быстро меняющейся. Они не сосредотачиваются на ней, потому что любая статика для них черевата психологическими и экзистенциальными проблемами. Они не просто живут в текучей современности — они полностью с ней смирились и обосновали свой взгляд.