Милая сердцу излучина Москвы-реки в самом центре города… От храма Христа до Новодевичьего монастыря – чуть менее 4 километров. От Фрунзенской набережной до набережной Саввинской – 2 с половиной. И две улицы, как две путеводные нити, ведут от Кремля на юго-запад: Остоженка и Пречистенка. На Садовом кольце без всяких затей переходят они почти по прямой: Остоженка в Комсомольский проспект, Пречистенка в Большую Пироговскую.
Текст: Павел Васильев, фото: Александр Бурый
Ха-мов-ники… Причудливое, неповторимое, а теперь и элитное место Москвы!
Посчастливилось провести здесь две полновесные пятилетки.
Собираясь вновь, без всякой надобности, в эти места, заранее радуешься и на погоду внимания не обращаешь. Хорошо здесь в любое время года.
А если что – транспорт давно отлажен. С юности знакомые номерки троллейбусов и автобусов – 15, 31, 28, 64… Эти не подведут.
И станции метро – «Кропоткинская», «Парк культуры», «Фрунзенская», «Спортивная» – не подведут тем более.
А теперь еще на Хамовническом Валу, где кажется, что как раз тут, вот на этом самом, таком длинном холме, Москва и заканчивается, станция МЦК появилась. «Лужники» называется. Садишься, когда устал… 15 минут – и ты дома, на родной 5-й Кожуховской…
Нет ничего лучше, дорогие граждане, чем ходить и гулять здесь пешочком, никуда специально не стремясь, и вспоминать, сравнивая времена, да поглядывать по сторонам.
Ха-мов-ники… Не встречал человека, который бы не любил эти места. Да и зачем мне встречать такого?
***
Впервые оказался здесь поздновато, в 17 лет… Отдав 2 копейки в справочной на Савеловском вокзале, выяснил адрес Московского педагогического института – Малая Пироговская, дом 1. Ничего мне это название не говорило, но добродушная дама из окошечка подсказала: «Это у метро «Фрунзенская», а там рядом, спросите…» Так на метро и приехал.
А сразу за метро, слева, – справа-то проспект привычно шумит, а напротив знакомые физиономии у вывески «Котлетная» толпятся – за оградой обнаружил парк, абсолютно мною неожидаемый.
Огромные старые липы, сосны, березки, яблони, вишни, удобные скамейки-диваны… И горбатые мостики перескакивают через изгибающийся небольшой пруд. А в пруду – лебеди, черные и белые, с длинными шеями и безусловно аристократы в душе. А рядом работяги – утки, эти простых кровей… И воздух, на фоне горячего московского лета, тут совсем иной, иные ароматы, звуки, тени. И никто никуда не торопится – пенсионеры с газетами и шахматами, симпатичные девушки с книжками и конспектами, молодые мамы, чинно беседующие у детских колясок…
Имеется эстрада – на воздухе. На такой эстраде чуть позже выступит Аркадий Велюров в «Покровских воротах» Михаила Козакова… А вот и футбольное поле с песочком и железными воротами. Наметанным глазом прикинул: метров 40 в длину, 15 в ширину, семь на семь в самый раз играть можно.
С трудом из парка ушел – вуз искать. Но вуз, а точнее, его внутреннее убранство добило меня окончательно. Теперь атриум бывшего МПГИ и его лекционные аудитории, полные света и дерева, не знает только ленивый – их показывают во многих фильмах и сериалах, начиная, кажется, с шахназаровского «Мы из джаза»… Попав в это архитектурное дворянское великолепие после родной кирпичной школьной пятиэтажки – я просто обалдел. Потерял дар речи. Я сразу понял, что хочу учиться только здесь и нигде более. А винтовая лестница в полумраке на третий этаж? А венские дореволюционные стулья в читальном зале? А заброшенный вестибюль – «собака», где в подвале архив? А буфет под сводами? А могучие двери с именными табличками и учеными званиями первого этажа? А курилка на входе? Изгиб самого здания, вроде и не слишком высокого и большого, но полного воздуха, выводил на две улицы сразу…
Да и дворик приметный. Слева от нас учатся врачи, справа – «тонкие химики», а в самом центре, для всех студентов – обыкновенная, знакомая «стекляшка-пельмешка», очередь от входа… Три здания, а в серединке дворик, деревья кругом, кустики, скамейки – отдельный такой мирок, куда надо еще поступить, вписаться. По соседству – троллейбусный парк, тоже неплохо…
А кругом – много военных, в том числе из дружественных стран Африки, Азии и Латинской Америки. Они всегда сосредоточенны и серьезны, и мундиры их кажутся почему-то смешными, сказочными, как из мультфильмов. Они учатся здесь в академии. И ходят они по Хользунову переулку с дипломатами или строгими папочками черного цвета.
И дворянские усадьбы – посольства, и причудливая архитектура многих зданий на Пироговке, и скверы Девички, и неожиданный тихий дворик из знакомых серых пятиэтажек, где в самом центре сушится на веревках свежестираное белье, и стадиончик «Буревестник», и Дом культуры завода «Каучук», и близость башен Новодевичьего монастыря, и молчаливые стены архивов – все это вместе создавало уникальную, радостную атмосферу. Надо было лишь суметь разглядеть, почуять ее.
Сказать ли? Многим из нас, наверное, не так уж хотелось учиться педагогике и истории, но всем хотелось пожить, побывать, насладиться, встретиться с этим неповторимым, единственным в Москве мирком.
Мы редко прогуливали занятия, которые начинались в 8.00, а в 13.30 уже заканчивались. И частенько после занятий мы шли играть в футбол в Парк Мандельштама, названный так не в честь поэта, а в честь местного революционера.
***
Избранность этих мест я ощутил сразу. И дело не только в конкурсе в институт – семь человек на место. По-моему, избранность поселилась в Хамовниках очень давно.
Еще с тех пор, как царь Михаил, первый из рода Романовых, расселил здесь ткачей из Твери, расселил потому, что изделий из льняного полотна (хама, как тогда говорили) в столице существенно не хватало. Ткачи высокой квалификации обслуживали не только царский двор, но и всю Москву, имели особый статус и привилегии.
Хамовный двор, Хамовная слобода – отсюда и пошли Хамовники. Поселиться на жительство в Хамовники было невозможно. Государево ткацкое дело охранялось от пришлых. Но и жители Хамовников не имели права покидать эти места или выдавать своих дочерей и сестер замуж в иные московские слободы. По мнению историков, само слово «хам» попало в Москву из Новгорода или из других северо-западных районов Руси, которые и были основными поставщиками льна на государев Хамовный двор.
Ткачи, поселившиеся на Девичьем поле и у стен монастыря, называли себя хамовниками. Знаменитый храм Николы в Хамовниках выстроен в честь покровителя ткачей на средства местных жителей в 1676–1678 годах.
Теперь, чтобы уточнить месторасположение храма для приезжих, местные жители прибавляют: «Храм Николы? Это у метро «Парк культуры», направо».
Хотя исторически, скорее, наоборот – это метро появилось неподалеку от храма. Причем сравнительно с храмом – недавно.
Таковы причуды времени.
Государевы ткачи-хамовники дали название одному из самых престижных районов Москвы. Теперь и Остоженка, и Пречистенка входят в административный округ Хамовники. А при советской власти это был Ленинский (тоже избранность!) район столицы.
***
Ну а для меня лично Хамовники – это литературный и артистический край. Смотрите! Сам Лев Николаевич Толстой живет в Хамовниках аж десять лет, правда в основном зимой. Именно в Хамовниках его навещает молодой писатель Иван Бунин.
«– Как прикажете доложить?
– Бунин.
– Как-с?
– Бунин.
– Слушаю-с».
И дальше в своем знаменитом очерке «Толстой» нобелевский лауреат повествует:
«– Бунин? Это с вашим батюшкой я встречался в Крыму? Вы что же, надолго в Москву? Зачем? Ко мне? Молодой писатель? Пишите, пишите, если очень хочется, только помните, что это никак не может быть целью жизни… Садитесь, пожалуйста, и расскажите о себе…»
Все это происходит в Большом Хамовническом переулке, ныне улице Льва Толстого, зимой 1894 года.
А 9 мая 1840 года неподалеку, чуть западнее, на нынешней улице Погодина, происходит одна из многих встреч Николая Гоголя с писательской Москвой. На ней присутствует и Михаил Лермонтов, читавший «самому» Гоголю «Мцыри». После этой встречи Лермонтов уедет на Кавказ и не вернется. Гоголь же будет жить в доме Погодина еще много раз, причем не один, а даже и с сестрами. Именно здесь, на окраине Девичьего поля, он впервые прочтет москвичам отрывки из «Мертвых душ», будет работать над «Тарасом Бульбой» и «Портретом». Городская усадьба историка Михаила Погодина, один из литературных центров столицы, будет разрушена бомбежкой в годы Великой Отечественной войны. Уцелела только изба, игравшая роль флигеля. Но и она нынче знаменита.
А на Большой Пироговской улице, в доме 35, будет проживать с 1927 по 1934 год, мучаясь и творя, любя и ненавидя, Михаил Афанасьевич Булгаков. Именно в этом доме придет к нему третья любовь. И именно из него он переедет в писательский дом в Нащокинском переулке. О новом доме он напишет Вересаеву не без иронии:
«Замечательный дом, клянусь! Писатели живут и сверху, и снизу, и сзади, и спереди, и сбоку. Молю Бога о том, чтобы дом стоял нерушимо. Я счастлив, что убрался из сырой Пироговской ямы. А какое блаженство не ездить в трамвае! Викентий Викентьевич! Правда, у нас прохладно, в уборной что-то не ладится и течет на пол из бака, и, наверное, будут еще какие-нибудь неполадки, но все же я счастлив. Лишь бы только стоял дом».
На Пироговке у Булгакова была квартира из трех комнат, с кухней и ванной, но в цокольном этаже, отсюда, видимо, слова о сырой Пироговской яме.
Дом №3 в Нащокинском переулке (улице Фурманова) снесут в конце 70-х годов XX века. От дома на Пироговке, уверяют булгаковеды, осталась одна стена. Тем не менее заявили недавно о создании здесь в самом скором времени музея писателя.
А вот на Остоженке недавно открылась после ремонта «усадьба Тургенева». Надо бы зайти…
***
В начале 2000-х я работал на московское правительство. Служил в департаменте спорта. Хорошее было время. Редакция принимала на 3-й Фрунзенской улице.
Целых пять лет я вновь входил и выходил из метро «Фрунзенская», где напротив, вместо «Котлетной», красовалось кафе с искусственной черно-белой коровой при входе, в Парке Мандельштама запретили сначала выпивать, а потом и курить, где выстроили Дворец молодежи и показывали мюзиклы, исчез троллейбусный парк, но в целом пейзаж сохранился, как говорится, без больших изменений.
Проживающие здесь люди сумели укоротить даже городские власти, решившие однажды существенно расширить Комсомольский проспект.
Куда там!
Лично наблюдал, как носились в поту телевизионщики, поправляя на ходу микрофон и камеру и снимая одно тревожное собрание жителей за другим. Комсомольский проспект улучшить не удалось! Он все так же красив, как был. Он толково спланирован властью, которую за последние десятилетия в чем только не обвиняли!
Великолепные сталинские дома и великолепные квадратные дворы, удачно вписанные в них аккуратные домики «эпохи развитого социализма» из желтого кирпича... Пройтись по этим местам и позавидовать местным жителям – в нашей редакции завидовали все!
Новостройки от нового мэра и его команды пришлись на более тихие места – в частности, на улицу Усачева, улицу Ефремова. Там вдруг взлетели апартаменты до небес, как в прямом, так и в переносном смысле. Но Комсомольский проспект и дворы, прилегающие к Фрунзенской набережной, тронуть, повторюсь, не сумели. Не смогли.
А потому выглядят они так же прекрасно, как и тридцать, и сорок лет назад. И, гуляя в этих дворах, я встречал и Николая Губенко, с батоном в сеточке, и всегда усталого, но боевого Михаила Ефремова, изящного и задумчивого Игоря Костолевского, Ивана Бортника, в новом джинсовом костюме и с сигаретой, нагруженного снедью Михаила Кокшенова и много кого еще из нашего кинотеатрального мирка. И у мемориальной доски Евгению Леонову как не замедлить шаг? Многих молодых артистов и артисток я просто не знал по фамилии, но видел в бесконечных сериалах.
Время погулять по дворам было. Мы изготовляли культурный журнал о спорте, с периодичностью четыре номера в год.
В нашем журнале лишь первые 20 страниц рассказывали о достижениях департамента, остальные 70 отдавались чтиву. В героях номера у нас бывали барон Врангель, Айседора Дункан, Антон Чехов, Жерар Депардье, Стивен Сигал, Николай Рубцов, Владимир Высоцкий…
Мы печатали стихи и рассказы. Короче говоря, пытались продолжить забытые традиции журнала «Физкультура и спорт» 60-х… Заодно мы выпускали героический еженедельник на двух полосах, размещая его вкладышем в одну популярную городскую газетку. Департамент платил за это газетке немалую сумму.
Да и нам платили отлично, а в конце года давали премию, что лично мне напоминало советские времена…
И вдруг пришел новый мэр. Побежала в разные стороны волна назначений и отставок. Нашим департаментом командовал отставной капитан дальнего плавания. Новый мэр заменил его неким полковником или генералом из краповых беретов. Капитану дальнего плавания наш журнал нравился, краповому берету – нет. Его влекло телевидение больше, чем печатная пресса. Нас всех уволили в одночасье, выдав каждому по три оклада за проявленное благородство. Нас вышибли из Хамовников…
Когда я гуляю по Фрунзенской набережной, наблюдая генеральские дома, или качусь себе на троллейбусе №79 в сторону Лужников, всегда вспоминаю то славное время. «Тишина, покой, порядок» – так бы я его озаглавил. Схожие мысли ощущаю, прогуливаясь изредка по Новодевичьему монастырю.
***
В старых Хамовниках, за Садовым кольцом, нет площадей в точном значении этого слова. Зато здесь все удивительно пропорционально придумано и выстроено, всего тут в самый раз, без излишеств и чрезмерной московской вульгарности.
Здесь хорошо сочетаются камень и дерево, жилая застройка и скверы, дворы и переулочки. Знания и дела многих эпох словно уравновешены именно здесь. Нет, время здесь не остановилось. Оно просто никуда не спешит.
Если не верите, начните от Плющихи. Через сквер сверните на Пироговку. Затем, по Хользунову переулку, мимо МПГУ, в парк, а после, через проспект, вниз, наискосок, дворами – к реке, с открывающимся там видом на Нескучный сад и на Воробьевы горы…
Моя жена говорит: «Хамовники – это оазис. Но не для всех».
В Хамовниках хорошо гулять, работать, влюбляться, хорошо здесь учиться и очень хорошо жить. Эх, если бы вся Москва была бы Хамовниками…
Но, видимо, так не бывает. Потому и приходишь сюда – отдохнуть от иной, суетной, шумной, слишком многолюдной и перегруженной, от изрядно перестроенной и перестраиваемой, мегаполисной нашей Москвы.