Что изменилось в воспитании детей за последние 30 лет? Стало ли родителям проще с появлением мультиварок, интернета и гуру психологии? Каких ошибок старается избегать новое поколение? «Наша Нина» попросила молодых мам и пап сравнить современные подходы к воспитанию с тем, как растили их самих. Три семьи — три разные истории.
Сегодняшнее интервью — с актерами Купаловского театра Кристиной и Андреем Дробышами. Их сыну Глебу три года.
Разговор с Кристиной и Андреем зашел о роли мужчины в семье, о мамах-истеричках, об «удобных» детях и о том, как воспитывать ребенка, если родители перестали жить вместе.
«В Беларуси не любят детей». Директор «Кинаконга» Андрей Ким и его жена Надежда — о воспитании сына
«В 99% семей плохой полицейский — мама». Основатель Symbal.by Павел Белоус и его жена размышляют о современных родителях
О своем детстве, патриархате и дисциплине
Кристина: Конечно, правила в семье тогда сильно отличались. Мы были очень самостоятельными. Родители много работали, ведь в 1990-е иначе было никак. Мама отправит меня одну в детский сад, помашет из окна. А забирал уже брат, он старше меня на 5 лет.
Андрей: В нашей семье был патриархат. Абсолютный лидер — отец: всё, что он говорит, должно выполняться безоговорочно. Мы росли в строгости (хотя и понимали, что нас сильно любят). Если где-то провинился, то получал ремня. У меня отец — военный травматолог, а это и дисциплина, и обязательный распорядок дня: подъем, зарядка, водные процедуры, завтрак. А еще у него всё должно быть чисто, педантично, точно.
Кристина: Зато у тебя был бонус.
Андрей: Отца в 1989-м отправили служить в Германию. Если здесь перестройка началась и люди сами варили джинсы и жевали жвачку одну на троих, то мы жили в шоколаде: сникерсы, видик, плееры. Мы это могли себе все без проблем позволить.
Но у меня сложилось впечатление, что мы, дети, были скорее приложением для окружающих к общей успешной картинке жизни: (поставленным голосом) «Вот моя семья, это мой ребенок, посмотри. Андрей, скажи: кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» И ты должен заученными словами мысли родителей выдавать за свои.
«НН»: Родители оказывали на вас давление при выборе профессии, жениха/невесты?
Кристина: Нет. Хотя было время, когда мама мечтала, чтобы я занималась в художественной школе, поступила в колледж имени Глебова, стала дизайнером. На тот момент я еще сама не решила, чего мне хочется, и только перед самым поступлением в колледж осознала, что этого не хочу точно. Мама, конечно, с некоторой болью — поскольку была затрачена часть сил, — но приняла мое решение. В остальном мне просто не мешали. Хочешь в актрисы? Ну и черт с тобой, иди.
Андрей: Конечно, давление оказывалось. Должна была быть идеальная картина во всем — от оценок в школе до остальных внешних атрибутов. Ты должен быть во всем лучшим. И если ты получаешь четверку, значит, ты где-то недоработал — получаешь ремня и идешь работаешь.
Кристина: Такое ощущение, что у тебя там просто концлагерь был (смеется).
Андрей: Отец очень хотел, чтобы я пошел по его стопам. Стал или стоматологом, или травматологом. Но обязательно врачом, без вопросов. Однако со временем отец стал понимать, что меня не очень-то тянет в медицину. У нас дома было много книг по медицине, я с детства рассматривал эти картинки, и мне было крайне неприятно то, что я там видел. И я об этом сказал отцу. Он принял это со временем, но не оставлял надежды повернуть меня в направлении медицины.
Меня постоянно с кем-то сводили, кого-то сватали. И поэтому, когда я вырвался от родителей в Минск, в академию, здесь уже начал свою жизнь.
О свободе выбора, самостоятельности и роли мужчины в семье
Кристина: От родителей я переняла определенную свободу. Свои ошибки. Свои шишки. Но это очень полезно.
Андрей: Главное в воспитании сына — обеспечить его максимальной заботой и любовью. Это не значит, что мы ему в попу дуем. Я считаю, что наша задача — приучать его к самостоятельности с раннего детства. Он сам должен уметь выбирать и нести ответственность за свой выбор.
Кристина: Ну вот, он мусор ходит собирает (во время разговора Глеб подбирает бумажки во дворе и относит в урну. — «НН»).
Для меня еще главный принцип — что бы он ни делал, даже если он не прав, не такой, как все, но он должен чувствовать, что мы рядом. Никакого физического наказания, никаких сравнений с другими детьми.
«НН»: Сейчас некоторые мамы полностью отдают себя ребенку, подчиняют свой график ему. Вы же вышли на работу уже через несколько месяцев после родов. Значит не приемлите такого полного погружения?
Кристина: Пробыв в декрете обязательные два месяца, пока я просто физически не могла работать, я поняла, что нет, это не моё. Тяжеловато психологически. Работа мне помогала чувствовать, что жизнь не закончилась. Я сына очень люблю, но хочется еще понимать, что ты сам у себя есть. Только у счастливых родителей может вырасти счастливый ребенок.
«НН»: Еще одна тенденция — отец в семье не только добытчик, он наравне участвует в воспитании. А как у вас?
Кристина: Мы с самого начала понимали, что оба должны принимать участие в воспитании.
Андрей: Это как-то само собой сложилось. Ты не можешь иначе: это же твой ребенок, которого ты любишь, ты сам хочешь проводить с ним как можно больше времени. Поэтому не было так: «Всё, дорогая, моё время истекло, пока-пока. Теперь — сама».
Кристина: Для мальчика папа как главный авторитет и первый человек, на которого он будет равняться. И для девочки воспитание отца важно, иначе впоследствии она может испытывать определенные проблемы в личной жизни, в отношениях с противоположным полом.
О книгах по воспитанию, советах психологов и о том, как говорить о сексе
Кристина: Первая моя книга была «На стороне ребенка» французского психолога Франсуазы Дольто. А из последнего — доктор Курпатов, российский психотерапевт. Он простыми словами рассказывает, что происходит с твоим ребенком.
Андрей: А я смотрел доктора Комаровского. Первые год-два лично мне он очень помогал. Успокаивал как отца, мол, те или иные изменения в здоровье сына — это норма.
Кристина: О нет, все эти раскрученные дяди — не мой формат.
Самое главное, что я для себя усвоила: то, что твой ребенок — это не твоё имущество, которое должно быть удобным. Это человек — такой же, как ты. Просто он пока что меньше знает и меньше понимает, и твоя задача — ему всё объяснить.
Поэтому мы относимся к Глебу как к взрослому. Мы с ним советуемся, например, когда идем в магазин. И пришли к тому, что, когда спрашиваем, не хочет ли он сладкого, он уже в этом возрасте спокойно отвечает: ничего.
«НН»: Как выдержать баланс между свободой и избалованностью?
Кристина: А вот здесь я не знаю.
Андрей: Когда сын начинает капризничать, стараемся выслушать его, разобраться, в чем причина. Любая истерика — это попытка что-то сказать. В то же время нельзя идти на поводу. Спокойно объясняем: сейчас мы не можем сделать то, что ты просишь, но потом постараемся.
Ни в коем случае нельзя решать вопрос силой. Чтобы ребенок не думал, что применять силу — нормально.
Кристина: Я не прибегаю к методу «не разговаривать». Ведь ребенок иногда нервничает и психует как раз таки от беспомощности. И уж точно не для того, чтобы взорвать вам нервы. Я даю сыну возможность прокричаться и успокоиться. Нужно обнять и объяснить, что истерика не сработает. Если не удается, то он уходит в свою комнату. Научиться побыть с самим собой — очень нужная штука.
«НН»: В каком возрасте можно начинать с ребенком серьезные разговоры — о вреде наркотиков, безопасном сексе?
Кристина: Все так меняется быстро, что я боюсь лишь одного: начну разговор — а он уже поговорил об этом с кем-то. И хорошо, если просто поговорил. Мне кажется, воспитание ребенка — это такой процесс, где не существует общих правил, всё очень индивидуально.
Мне важно до подросткового возраста наладить контакт. Я знаю, что он не будет моим другом — друзья это другое, — но я буду пытаться выстроить доверительные отношения. Чтобы он в трудный момент пришел и спросил: «Мама, вот такая вот херня. Подскажи».
Раньше родители не поднимали эту тему. Мне брат с двоюродной сестрой подбросили книжку: помню, мне было 8 лет, и я, сидя под столом, ее читала. Это, конечно, рановато.
Но какой возраст подходящий, не знаю. У кого-то в 12—13 лет наступает момент сексуального осознания, а у кого-то ближе к 20.
«НН»: Какие вызовы перед современными родителями возникают?
Андрей: Я считаю, что интернет. Вот сын, начиная со школы, залезет в сеть и будет смотреть всё: и хорошее, и плохое, и правду, и неправду. Пока планшетов и телефонов в его жизни нет.
О тех папах и мамах, какими не хочется быть
Кристина: Меня пугают мамы-истерички. Такие (повышенным тоном): «Пришел, сел, сандалии снял, не реви!» И ребенок не успевает даже понять, в чем дело.
На Октябрьской часто наблюдаешь женщин. Заходят в кафе — один лук на двоих, «смотрите, это моя дочь». Ребенок становится аксессуаром. Жалко таких детей.
Мы часто ходим на кастинги, и бывает, что сталкиваешься с детьми-актерами. Их родители — самые, кажется, суровые. Я таких только в очереди в детской поликлинике встречала. А дети как дрессированные зверушки. Они умеют правильно стоять, правильно улыбаться, говорить заученный текст. Это ужасно.
Андрей: Или, знаете, такие папаши: «Ну чо, здорово! Муж-и-ик. Пельмени, футбол, девочки нравятся?» Вот кем бы не хотелось быть.
А есть еще такие родители, которые слишком перестраховываются: «Не ходи туда! Куда полез, ты же упадешь!» Не надо ограничивать ребенка в познании мира. Ко всему, что не угрожает его жизни, наш сын имеет доступ.
Кристина: Я, например, очень любила играть со спичками в детстве.
Что сделал мой отец? Он просто дал мне зажженную спичку, и сказал: держи, сколько хочешь. И я держала, пока не обожгла пальцы. Зато я поняла на всю жизнь, что это не игрушка. Правда, до сих пор газовых плит боюсь, но это ладно (смеется).
Глеб, когда был совсем маленьким, захотел взять в рот песок. Ну мы позволили: рано или поздно он это сделает. Набрал лопатку. Говорю: «Вкусно?» — «Нет». С тех пор и не ест. Куличики только лепит.
«НН»: От некоторых родителей можно услышать, что сейчас ребенок — это невероятно тяжело.
Андрей: Ну да. Раньше дети были сами по себе, а теперь мы занимаемся ими постоянно.
Кристина: А мне кажется, тяжело сравнивать, поскольку разные времена и разное отношение к воспитанию. Я уверена, что наши бабушки или дедушки, если бы увидели, как мы занимаемся Глебом, покрутили бы пальцем у виска. У них просто не было столько времени.
Тут такая штука (о ней тоже писала Франсуаза Дольто): мы только сейчас начинаем учиться отношениям со своими детьми. Теперь, когда у нас есть условия, чтобы ребенок ел, спал, у него была своя комната, уже можно сосредоточиться на том, как с ним разговаривать.
В нашей семье, например, просто было не принято говорить, что мы любим друг друга.
Андрей: А у нас, наоборот, делали это очень часто. У меня в семье до сих пор принято, что надо позвонить родителям, сказать, что я их люблю.
Кристина: Вот поэтому вы жили в Германии, а мы здесь (улыбается). У меня такая потребность — чтобы мама сказала, что меня любит, — появилась лишь после 20 лет. А сыну мы 20 раз в неделю говорим, что любим его. Лучше лишний раз повторю, но хочу, чтобы он это знал.
Мне кажется, что ту любовь, которую ребенок вовремя не дополучит от родителей, он не получит больше нигде и никогда, и эта потребность будет существовать в нем и ощущаться.
О ситуации, когда родители больше не могут оставаться вместе
Кристина: Мы сейчас, ввиду обстоятельств, живем раздельно, но воспитываем ребенка вместе. И это одно из основных отличий нашего поколения. Мои родители, например, так и не разошлись, хотя хотели. Потому что так было проще: и с финансовой стороны, и с нравственной. Все считали, что так лучше для детей — родители мучаются, зато все вместе.
Думаю, где-то исходя из опыта моих родителей было принято решение, что лучше мы будем любить сына, но не доставлять ему страданий, когда бы он жил в этой атмосфере. Мне кажется, ребенок всегда чувствует такие моменты.
Андрей: Если очень напряженные отношения у родителей, но они вынуждены жить вместе, — это еще больше обостряет ситуацию.
Кристина: Как будто ты создаешь картинку: смотри, сыночек, как у нас все хорошо. А на подтекстах уже нервы обнажены. Дети чувствуют больше, чем видят.
Мы раз в неделю-две встречаемся все вместе, куда-нибудь ходим.
Андрей: Я часто забираю Глеба к себе, чтобы он понимал, что у него есть оба родителя и оба его любят.
Наталья Лубневская, фото Воли Офицеровой