Дневник. Запись номер двадцать три. Африка.
Скоро над хамадой вспыхнет розовое пламя зари. Через раскрытую дверь комнаты я слышу ровное, совершенно спокойное дыхание Марка. Послезавтра мы отправляемся с ним в путь. Мы покидаем лагерь. Мы поедем туда, на юг.
Теперь, даже если у меня и появилось бы такое желание, отступать уже поздно. И я, и Марк, мы оба работали над этим слишком долго. Добраться до места, пустить в ход всё что имел - и всё это только для того, чтобы ощутить затем страх и неохоту к задуманному предприятию… Нет!
Я упомянул о страхе. Но я знаю, что не боюсь. Однажды ночью, во время службы в Дагестане, когда боевики убили трех часовых, и я нашел несчастных солдат с отвратительными разрезами на горле, мне стало, действительно, страшно. Я знаю, каков страх на вкус. Вот почему теперь, когда я всматриваюсь в темное безграничное пространство, откуда сейчас быстро вынырнет огромное красное солнце, я знаю, что вздрагиваю не от страха. Я чувствую лишь, как во мне противоборствуют священный ужас перед тайной и ее неотразимое очарование.
Всё это, может быть, грезы. Воображение воспаленного мозга и напуганного миражами зрения. Настанет, без сомнения, день, когда я перечитаю свои записи со смущением и жалостью к самому себе, с усмешкой человека, читающего в сорок лет письма юности.
Грезы? Игра воображения? Но эти призраки, но эта игра воображения – мне дороги…
По общеизвестному плану, мы направляемся для изучения и определения стратиграфической связи между песчаниками и известняками. Они воспользуются этим обстоятельством, чтобы произвести раскопки в том регионе, разрешение на которые нам не дали местные власти. Если бы путешествие, имело в виду столь жалкий объект, то, я чувствую, что не поехал бы.
Вот почему я желаю того, чего страшусь. Я буду разочарован, если не столкнусь лицом к лицу с тем, что вызывает в моей крови странный трепет.
Я каждый день вспоминаю о Дане, о моей прекрасной Дане, как мне ее сейчас не хватает. Я очень жалею, что мы с ней так расстались, я надеюсь, она получила мои письма. Она поймет, как была не права, когда я достигну своей цели и открою тайну медальона.
В глубине уэда лает шакал. Время от времени, когда луч лунного света пронизывает серебряной стрелой вздувшиеся от жары облака и напоминает о восходящем солнце, горлица начинает ворковать в пальмовых рощах.
До меня донесся шум шагов. Я выглянул в окно. Кто-то, одетый в светлые ткани, скользит по глиняной террасе. Во тьме, насыщенной электричеством ночи, вспыхивает молния: силуэт выбил огонь для сигареты. Он присел на корточки, обратившись лицом к югу. Он курит.
Это – Эдвард Хэйтем, холодный, сухой англичанин, который нас сопровождает. Высокий и худощавый, светлые волосы которого были всегда аккуратно уложены назад, он мало разговаривал, выражение лица его всегда казалось печальным и задумчивым.
Из темноты вынырнул и пролетел мимо окна большой, мясистый жук, не обращая на меня никакого внимания, он скрылся в темноте противоположной стороны откуда появился, англичанин, тем временем, встал и легкой походкой направился к шатру, я вернулся к столу и продолжил запись.
Мы максимально продвинулись по местной инфраструктуре до искомого места, осталось небольшое расстояние, где машина и любая другая техника не проедет, кроме единственного местного транспорта - «кораблей пустыни». Нам предложили чистокровных мехари, особую породу верблюдов, употребляемых в Северной Африке исключительно для быстрого передвижения. Но для перевозки тяжестей они почти не пригодны, да и цена на них на порядок выше. Обдумав всё, мы решили принять предложение, уменьшив объёмы багажа.
Утром следующего дня мы начали сбор. Наша экспедиция насчитывала шесть человек, не считая меня с Марком и того англичанина, был местный проводник и двое археологов из команды Марка (Максим и Йозеф).
Никто не суетился, все укладывали и обвешивали своих верблюдов багажом и необходимым оборудованием. Путь предстоял, как говорил проводник, не большой, если не сбивать ход, к утру приедем на место. Мы поедем по старому торговому пути, который лежит через древний, разрушенный город, он то и является целью нашего путешествия.
Мы продвигались вдоль монотонных краев лежавшей на нашем пути себхи – обширных соляных пространств, которые тянутся на многие десятки верст. Обширный солончак отливал бледно-голубым светом под лучами встававшего солнца. Наши шесть верблюдов, широко расставляя свои длинные ноги, отбрасывали на блестящую поверхность большие тёмно-голубые тени, шагавшие рядом с ними. Время от времени, в воздух поднималась птица, наверное, единственная обитательница этих пустынных мест, - встревоженная нашим караваном, она парила сначала над нами, словно игрушка, подвешенная на нитке, а потом, как только мы уходили дальше, снова садилась на землю.
Мы ехали весь последующий день без остановки, и утром на горизонте, в бликах яркого солнца, мы стали различать руины старого города.
Тревога, засевшая в груди, начала неистово пульсировать, отдаваясь даже в самом удаленном участке тела.
- Я стою на пороге открытия, которое преследовал всю жизнь! – подумал я и ощутил, как в душе уже наступило детское ожидание чуда.