Как у каждого свободного народа есть свой собственный символ свободы, так и у каждой несвободной нации, долгое время пребывающей под гнетом какого-нибудь очередного неконтролируемого деспота, есть символ этого гнета. Во Франции таковым до судьбоносного июльского дня 1789 года была Бастилия (позже ставшая символом именно свободы), в Чили времен Аугусто Пиночета — стадион «Сантьяго», в СССР — ГУЛАГ. Каримовский режим в Узбекистане, четверть века державший страну в средневековом мраке, тоже олицетворяла тюрьма — полумифический «Жаслык», самой судьбой, казалось, расположенный там, где даже за пределами камер человеку выжить непросто.
Плато Устюрт, выбранное Каримовым и его людьми для размещения там колонии строгого режима, куда можно было, как в Лету, бросать наиболее опасных и вольномыслящих сограждан, — регион абсолютно фэнтезийный. Будто сошедший со страниц постапокалиптического романа. Здесь почти нет дорог, населенных пунктов, воды, зеленой растительности. Зимой температура опускается до минус тридцати, а летом зашкаливает и за 50 градусов. Рядом — дно высохшего Аральского моря, с которого в воздух регулярно поднимаются облака отравленной пыли. В советские времена на Устюрте испытали ядерное и химическое оружие — это еще больше делает тамошний пейзаж похожим на декорации Fallout.
Впрочем, это все лирика. Для обитателей «Жаслыка» никакого «пост-» не существовало — апокалипсис, свой личный, для них начинался в настоящем времени, как только закрывалась дверь камеры, отрезавшая от родных, друзей, от всего человечества, которое где-то веселилось, женилось, разводилось, рожало детей, ходило в кинотеатры и обсуждало на кухнях последние новости политики и богемной жизни. В свое время французскую каторгу в Кайенне называли «сухая гильотина». В Узбекистане, где смертная казнь была отменена с 2008 года, «Жаслык» с его слухами об узниках, сваренных заживо, и десятками пропавших без вести полноценно заменил высшую меру наказания.
Колония «Жаслык» (УЯ 64/71) была создана в 1999 году и в том же году приняла первых заключенных из числа лиц, причастных к деятельности Исламского движения Узбекистана и прочих религиозных экстремистских группировок. Причастных, разумеется, с точки зрения властей, а поскольку система правосудия Узбекистана во времена Каримова не выдерживала никакой критики, — экстремистом можно было стать, раскрыв дома на досуге Коран, — остается только догадываться, какой процент среди контингента колонии составляли реальные преступники.
По некоторым данным, к началу «нулевых» в пенитенциарной системе Узбекистана уже насчитывалось более 75 тысяч заключенных, и действующие тюрьмы, и так переполненные сверх всяких международных норм, уже не могли принимать новых узников — и тогда двери для наиболее опасных, как из ранее осужденных, так и для вновь прибывающих открыл «Жаслык». «В 1999 году нас встретили тюремщики с дубинками. Они стояли в два ряда, избивая нас, пока мы не подползли к нашим камерам едва живыми, избитыми и истекающими кровью», — так описывал свое знакомство с тюрьмой один из осужденных членов «Хизб ут-Тахрир».
«В августе меня перевели в камеру №15, в которой содержались преступники, которых привезли из других тюрем. Они избили меня, потом схватили за руки и за ноги и подбросили вверх. Моя ключица сломалась, когда я упал на землю. Затем они раздели меня и начали насиловать», — это воспоминания другого «хизбутовца».
«Эй, брат, поймите одно: «Жаслык» можно покинуть только двумя путями: первый путь – это если вы случайно умрете; а второй, если заболели и находитесь в предсмертном состоянии. Возможности покинуть это место другими путями – нет…”, — приводит слова одного из тюремщиков узбекский журналист и бывший главный редактор оппозиционной газеты «Эрк» Мухаммед Бекжан, из своего 18-летнего срока несколько лет проведший в «Жаслыке».
В 2002 году, когда до международных правозащитников дошли уже упоминавшиеся сообщения о двух погибших в результате пыток заключенных, режим «дал слабину», и из «Жаслыка» вроде как даже собирались сделать образцовую тюрьму, чтобы показывать ее заезжим гостям. Но образцом чего, скажите на милость, может быть тюрьма, где пытки стали нормой и в которой большинство заключенных, получивших 10-15-летние сроки, сидит по абсолютно надуманным обвинениям, при этом относятся к ним как к действительно опаснейшим преступникам, чью волю, любовь к свободе и жизни надо подавить любыми имеющимися в распоряжении надзирателей способами?
«“Жаслык” — не что иное, как лагерь смерти. Такое чувство, что нет предела жестокости, на которую не были бы способны сотрудники тюрьмы», — вспоминал узбекский поэт и очередной «враг режима» Юсуф Джума, чье знакомство с колонией на Устюрте длилось три года. Образцовый лагерь смерти — что в этом удивительного? Ведь и нацистские «Аушвиц» с «Майданеком», с точки зрения руководства СС, тоже были образцовыми учреждениями.
После смерти Ислама Каримова и смены руководства страны не утихают споры между теми, кто считает, что стакан наполовину полон, и теми, кто убежден, что он по-прежнему наполовину пуст. Первые искренне верят в демократические преобразования, затеянные новым главой государства, вторые не без оснований указывают на хамство властей на местах, гидроподобную коррупцию, отращивающую все новые головы, на жуткое имущественное неравенство и прочие недостатки сегодняшней узбекской жизни. Решение Шавката Мирзиеева закрыть «Жаслык», пусть республика пока еще ох как далека от мировых стандартов социальной справедливости, шаг больше символический. Но, наверное, тем он и ценен: пресловутый символ повержен. И где-то теплится небольшая надежда, что «Жаслык», возможно, повторит в истории страны метаморфозу Бастилии.
Петр Бологов