Мы в ответе за те подвиги, которые не совершали. Храмы, языческие капища, да и все культовые сооружения, как могут берегут собой свидетельства не только живого духа, но и проверенного соответствия тому здравого смысла, — свидетельств порой безнадежно утраченных и недоступных сознанию одинокому или одичавшему под антропогенным натиском и вырождением в нарушенном естестве природы. В суете сует, да не пройти бы себя мимо, — в нас что-то есть! Разум индивида, как продукт преемственности и становления, внешне зависим от многих ему родственно подобных. Также, он встречно привлекает, особенно во исполнение долговременных задач, сторонние внешние сущности и прототипы. Сие хорошо наблюдается по ходу длительных концентраций в виде переживаний творческих озарений. «Мысли разносятся как птицы», — вполне свидетельствует о том же, лишь с уточнением, — при достаточной длительности усердия.
— Посмотри на себя со стороны, как на важное событие,
— аккуратно встань в центре,
— бережно возьми себя в руки, как ношу, и вознеси над собой в равновесии, посмотри на цветущий мир вокруг, и доверься его радости...
— иди, плыви, лети куда хочешь, пока поет душа над тобой! — так, кто ты? Пока душа ликует, ты — пуп земли и центр вселенной, не оброни себя, ибо выбор большой, да шанс единый...
Из всех тонкоматериальных состояний нам собственное сознание естественно ближе всяких. Мы его возделываем всю жизнь, но как? Засыпая каждую ночь, бросаем без сожаления? Туда же и уйдем в последний раз, не задумываясь — все на крест безвольного самозаклания, что ли? Посудите сами, если во сне влечет нас рок событий, то и вне тела, за пределами его жизни, мы не самостоятельны, увы. Но приемы управления событиями во сне целую жизнь предлагают нам запредельное Здесь, как естественно возможное Там, — да не пройти бы снова себя мимо! Мир снов — это обратная сторона нашей персональной Вселенной. Вся письменная культура, летописи, легенды и сказания правомерно внимали тому удивительному источнику. Что-то подсказывает, что и ныне живущие — в полном праве обживать сей ускользающий мир в дольменах наших временных жилищ. А — по секрету всему свету — чем раньше и ярче, тем лучше — ведь им по сути не брезгуют ни религиозные традиции, ни гениальные провидцы и творцы! Оставаясь похвально искренними вслед представлениям древнего Востока об иллюзорности восприятия мира нашим сознанием, легко согласиться и с утверждением о назначении ума заблуждаться и зачем-то постоянно подводить нас - к чему? К какой-такой инициации! — Ну, правильно?! — к развитию интуиции, причем, как среды обитания в данной форме мышления! Чем, не мудрствуя лукаво, и пользовались беззастенчиво все выдающиеся философы — и невольно склоняют нас их вероучения, не так ли! — ибо, вера для «sapiens» и есть невербальный способ сознательного реагирования человека. То же самое реагирование сознания животных ассоциировать с верой вряд ли кто решится. Известные суждения по теме, включая Библию, лишь частично трактуют потенциально данные нам способности, готовые прорасти в новых ощущениях. К эмоции восхищения спешит процесс уверования и исполнения желаемого! Их здравый аспект мимолетно определил Пушкин: — «Лишь вера в тишине отрадою своей живит унывший дух и сердца ожиданье». Убежденность, до-верие, надежда сопровождают интуицию на пути наших притязаний, но, состоявшись, вера демонстрирует непреложность факта (явления) и торжество обнаруженной истины, вполне оздоравливая своей правотой и ум тоже. Понятно, что в таком толковании вера есть сперва терпеливо взращенное умение и постижение, а уже следствием — полнота состояния и знание оного. Деликатный процесс этот открыт внешним влияниям и вполне может быть актом сознаваемого сотворчества, т.е. сакральным и ведомым. В потугах исканий можно еще на многое отозваться, блуждая по обозначенному следу пиита.
У каждого опыт интуиции свой, пути разные — алгоритмы схожие.
По желанию ли или по воле рассудка, или свободно и непроизвольно, но в известные периоды мы возносим друг друга к состоянию личного божества. Причем, акт того возвеличивания считаем естественным, необходимым и желанным в нормальной жизни или хотя бы на данном ее отрезке. По сути, та же музыка сфер завладевает нашей душой, сердцем, да и разумом. Мы наблюдаем всю значимость для жизни во всей природе этого особого состояния и вполне доверяем предкам в божественном статусе Любви. Бог и есть обобщенно персонифицированная философская категория Любви в славном понятийном ряду и веры, и святости самой жизни. Так божественными становятся не только скрытые музыкальные миры, но и миры философских восхищений, связанные со своими почитателями лишь внематериальными токами, водами, прядями, струнами времени природной среды. Удовольствие от ощущения своей жизни истинное и не нуждается ни в доказательстве, ни в осмыслении. Лишь человек покушается надеждой к ощущению и восхищению своего духа от понимания значимости жизни... и не только своей. У каждого на Земле своя миссия, да не всяк ее достоин. Много званых, да мало собою же истинно призванных. Призыв «momento moro» есть хороший стимул для жизни праведной, на сомнительную особо потратиться как-то и не захочется. Отсюда сквозная параллель в христианской вере — жажда жизни вечной хотя бы для души, плюс невинный самообман своего гипотетического воскрешения телом. Страх смерти есть спасительный инструмент для жизни — слава тем, кто убоится по существу.
— Верна истина, но не для нас — презираем смерть, как лжегерои. И лишь вспомогательный постулат оказывается верен: - Только возлюбив жизнь можно по-настоящему убояться смерти, даже на миру. А душа — да простит неразумных, как детей малых!