В день объявления войны, когда по улицам Лондона безконечными толпами ходили манифестанты, профессор Заблоцкий отправил в Россию, одну за другой, три телеграммы.
Содержание их осталось тайной как для «мисс Вэра», дочери уважаемого профессора, так и для ближайшего помощника его в лабораторных работах, студента-геолога Тэдди Картинга; но в том, что оно было очень значительным, не сомневался никто: уж если такой уравновешенный человек, как «сэр Николай Заблоцкий», не сумел скрыть волнения, ставшего теперь постоянным в часы получения корреспонденции, то, стало-быть, им были сделаны очень ответственные шаги; за это ручалось громкое имя крупного общественного деятеля; об этом говорила серьёзность момента, переживаемого теперь его Родиной; к этому обязывали его высокие гражданские чувства, о которых давно уже были наслышаны близкие профессору люди.
Всё это создало вокруг его имени атмосферу тревожного ожидания; и, кроме «мисс Вэра» и юного Тэдди Картинга, оказалось еще достаточное количество людей, заинтересованных в ответе на посланные телеграммы.
Первые шесть дней вслед за этим профессор не переставал посещать музеи и научные общества; лекции его шли в обычном порядке, а в доклады свои он сумел внести горячую струю злободневности; но потом он решительно объявил себя не здоровым и заперся в кабинете.
Тэдди Картинг, наделенный, помимо других положительных качеств, еще мало свойственным его возрасту чувством такта, заходил теперь только в утренние часы и ограничивался короткими репликами:
- Доброе утро, мисс Вэра!
- Здравствуйте, Тэдди:
- Как Здоровье профессора?
Вера печально вздыхала и прикладывала палец к губам. Тэдди тоже вздыхал, глядя в землю, потом энергично жал руку дочери своего учителя и, почтительно опустив голову, удалялся.
Только на тринадцатый день получился ответ.
Всего на одну лишь минуту задержался в руках профессора серый конверт с толстой сургучной печатью; в следующий момент разорванное в клочки письмо пылало в камине, а профессор вцепился костлявыми пальцами в свою пышную шевелюру и с рычанием боли ушел в кабинет.
До семи часов вечера оттуда слышны были сухие, короткие шаги; потом дверь отварилась, и Вера едва не вскрикнула.
Отца было трудно узнать.
Он похудел; постарел; спина опустилась под тяжестью сведений; ушедшие в орбиты глаза горели сухим, нездоровым огнём, а вся левая сторона головы стала белой.
- Что с Вами? - хотела — было спросить Вера, ощущая, как руки её холодеют от ужаса.
Но профессор уже поборол себя.
Он сам подошел к дочери и ласково потрепал её по щеке влажной ладонью.
- Не безпокойся, Верок! Если они думают, что профессора Заблоцкого может остановить отсутствие помощи с их стороны, то они глубоко заблуждаются. Будущее же покажет — кто правильнее оценил нужды момента: я или эти ученые фарисеи.
Профессор опять поднял голову и уже совершенно спокойно сказал: - Позвони Картингу! Если не занят, пусть немедленно прибудет ко мне.
Через сорок минут Тэдди Картинг сидел в кабинете профессора и слушал.
- Вот что, мой молодой друг! - говорил профессор. - Две недели тому назад я телеграфировал в Россию Обществу, занимающемуся геологическими изысканиями, о необходимости немедленно организовать экспедицию в одну из отдалённейших частей Азиатской России. В руководители я предлагал себя. Цель и значение этого предложения настолько серьёзны, что я не нашел возможным открыть их сейчас. Мне казалось, что имя моё и мой нравственный авторитет убедят ученых коллег в необходимости и жизненности задуманного мною предприятия. К сожалению, вышло не так. Сегодня я получил пакет с категорическим отказом Общества взять под свое покровительство мою экспедицию. «Сейчас, в момент подготовки к великой войне, мы находим несвоевременными какие бы то нм было экспедиции»,- вот точная мотивировка отказа. Это печально! Это чрезвычайно печально! И печально не то вовсе, что мне, человеку с европейским именем, на трудах которого воспитываются целые поколения, отказали в какой — то, достаточно дешевой, санкции; а то, что целое ученое Общество не оказалось на высоте понимания государственных задач в серьезную и ответственную перед целым народом минуту! К сожалению, я и вам, молодой мой друг, не имею возможности развить мои мысли более определенно. Да и не для этого я пригласил вас к себе. Дело в том….
Профессор поднялся и опять возбужденно зашагал по комнате.
- Дело в том, чорт возьми, что я никогда еще в жизни не бросал своих слов на ветер! И если я что-нибудь решил…..
Голос профессора стал звонким и звучал, как труба, влекущая в бой.
- Я пригласил вас к себе, чтобы заявить через вас студентам о моём решении покинуть кафедру!
Картинг застыл у стены.
- Коллегии профессор я сообщу о своём отказе сам лично!
- Но...- попытался-было сказать что-то Картинг.
- Никаких «но»!-оборвал его резко учитель.
- Если русское общество находит мою экспедицию «несвоевременной», то я нахожу её своевременной, чорт их побери, эти научные общества! Завтра же я начинаю готовится в путь и перед лицом всего ученого мира фактами докажу всю нищету и убожество их кабинетных постановлений!
Картинг стоял перед ним бледный, подобранный.
Выслушав до конца, он подошел к профессору.
- Если сэру нужен помощник, - выдавил он из себя неожиданно, - и если сэр находит меня достойным этого положения, я с завтрашнего утра в полном распоряжении сэра!
Автор рассказа: Владимир Воинов
