Улица шумела, горожане спешили по своим делам. На скамейке, опираясь на старую деревянную трость, сидел седой старик и с улыбкой смотрел на ясное небо. Мимо старика, на секунду закрыв свет, прошел молодой лейтенант. Старик открыл глаза и перевел взгляд на лейтенанта. Тот проследовал к группе молодых людей и до старика донеслись радостные возгласы приветствий. Старик закрыл глаза и по его щеке скатилась слеза.
В памяти ясно вернулись годы далекой молодости. Он, свежеиспеченный лейтенант, спешит к своим друзьям, радостный от нового назначения. Белорусская ССР, пограничная застава у города Н-ска, на границе с Польшей.
- Вот же тебе повезло, встретишь немцев, да так угостишь, что до Берлина драпать будут, а нам и повоевать не придется - сказал тогда Ваня, дворовый друг, - нас, из под Киева даже перебросить к границе не успеют, когда вы их погоните.
- Да подожди ты, - возражал Степан, танкист - элита красной армии, - может войны еще и не будет, вон мирный договор у нас с Германией, друзья мы, чего воевать.
- Договор то мирный, а ситуация сложная - говорил Игнат, выдающийся летчик, успевший полетать в Испании, - хотя большой войны, конечно не будет. Ваня прав, ему поучаствовать скорее всего не удастся, но заварушка очень может быть.
- Ванька, хоть рядом, может услышит чего, - грустно проговорил Мишка, связист, - а меня в Сталинград распределили. Точно перебрасывать не будут, если начнется что-то.
По лицу старика покатились обильные слезы. Это был последний раз, когда они виделись все вместе.
На следующий день он уже ехал к своей пограничной заставе. А потом... А потом, через 3 недели, Германия, без объявления войны, нанесла удар по Советскому Союзу. Его застава держалась сутки. Адские сутки, занявшие недели, месяцы, годы субъективного времени.
В памяти старика, как вживую встали. Рядовой Петров, успевший прокричать "Тревога!", и через секунду срезанный автоматной очередь. Лейтенант Смирнов, два часа отбивавший атаки немцев в одной нательной рубахе. Он так и не успел одеться, так и остался лежать в красной от пропитавшей ее крови рубахе. Хриплый голос совсем молодого паренька, "Я застава, веду бой", так и оставшегося лежать у аппарата, не дождавшись ответа. Пулеметчик Иванов, не покинувший позицию, и продолжавший стрелять уже с оторванными ногами. Озверевшие лица ребят из первого взвода, первыми бросившимися в рукопашную, когда немцы прорвали оборону заставы. И совсем молодой паренек, чуть ли не мальчишка, успевший оттолкнуть его за долю секунды до взрыва мины. Он так и не узнал, кто был тот парень, что спас тогда его жизнь. Когда он очнулся на заставе уже не было ни своих ни чужих. Живых не было, только развалины, пепелище и трупы, много трупов. Видимо его посчитали мертвым и не проверили, не добили, повезло.
А потом он долго пробирался по белорусским лесам и болотам, видел других солдат и окруженцев, смерти и трусость бывших солдат, геройские поступки настоящих солдат и снова смерти, леса, болота и снова смерти. К своим он вышел через месяц. И начались, казавшиеся бесконечными, допросы, проверки и опять допросы.
Но скоро он уже снова был в войсках. На формирование, новая часть и война продолжилась для него в новом виде. Бои, отступления, атаки, контратаки и снова отступления. Отступать было мучительно больно, словно с каждым километром оставленной земли ты отрывал и оставлял частичку себя, частичку своей души. Так дошли до Москвы. Было тягостное состояние, с одной стороны кристально ясно, что отступать больше нет никакой возможности, а с другой полное отсутствие каких либо внутренних сил. Оставалось стоять через силу, не смотря ни на что, умереть, но стоять. В душе только злость и усталость, казалось, не осталось ни капли других чувств, а все остальное осталось там, на потерянной части родины. Казалось.
Удар пришел, откуда боялся больше всего. Он узнал, что Ванька ни смотря на свои опасения все же встретился с немцем. Все там же где служил, под Киевом. И числится пропавшим без вести. Место его гибели он нашел много позже, только в 53-ем.
Потом было тяжелое ранение и госпиталь.
С Игнатом он встретился через несколько месяцев в госпитале под Москвой, куда тот приехал его навестить. А еще через неделю Игнат за таран вражеского самолета был представлен к ордену, посмертно. Но об этом он узнал уже после войны.
После войны же он узнал и судьбу Степана, сгоревшего в своем танке в 42-ом. Степан до последнего оставался в горящей машине, огнем поддерживая атаку своей пехоты. Умираю но не сдаюсь. Слова, ставшие молчаливым девизом слишком многих ребят на той войне.
Судьбу Мишки он узнал тоже только после войны. С началом войны мишку перебросили на Украину, от туда он с отступлениями вернулся опять в Сталинград, а позже когда красная армия начала наступления вновь дошел до Украины. Следы его потерялись в районе Днепра. Только в 72-ом году он был найден и перезахоронен в общей могиле с еще тремя десятками защитников родины.
А сам старик выжил, выжил и дошел до конца войны, вопреки всему. Один из всех, кого он знал и любил.
Старик до боли сжал руку и вытер слезы. Узловатые, старые пальцы обхватили самое дорогое что у него есть, что у него осталось. То, о чем никто так и не узнал, о чем он никому никогда не рассказывал, его талисман. Карманные часы из неизвестного металла с цепочкой для ношения на шее. Они не раз спасали его жизнь. Дважды отводили пулю, один раз осколок, а на корпусе нет ни царапины.
Он как сейчас помнит, как он, отделившись от своих друзей бежит к газетному киоску, купить открыток перед отъездом, а на обратном пути его перехватывает старик. И слова, до последней буквы врезавшиеся в память.
"Сынок, я свою жизнь прошел, а твоя вся впереди. Возьми эти часы и никогда не расставайся с ними. Они не раз помогали мне, и не раз помогут тебе." Простые слова, обычные, старческая блажь, как может показаться на первый взгляд, но... Но этот старик отличался от других, что-то было в нем такого, что заставляло отнестись к его словам со всей возможной серьезностью. Глаза. В этих глазах было неимоверное количество печали, и бесконечный груз, словно это были не глаза старика, а глаза целого народа, народа с тяжелой судьбой. Эти глаза не давали оторваться, не позволяли отмахнуться. Он так и не сказал тогда друзьям ни о старике, ни об этих часах.
Старик очнулся. Молодой лейтенант, отделившись от друзей уже бежал к газетному киоску. Старик, встав со скамейки направился к нему.
На дворе было 2 июня 1941 года.