Удивительно, но первым кого я увидела, вернувшись из Ленинграда, был Кактус! Я еще не успела в училище побывать, как он мне встретился на улице. Он шел навстречу по противоположной стороне улицы. Увидев меня, радостно закричал:
- Ал Сан! Хорошо, что вы приехали! А то меня Панночка Георгиевна хочет премии лишить! Представляете, я на урок опоздал! Я объясняю ей, что не виноват и опоздал потому, что у меня в трусах резинка лопнула, а она: "пиши объяснение, пиши объяснение!" Что я напишу? Не буду же я писать про резинку?!
И все это громко, на всю улицу.
Завуч, Панночка Георгиевна, была, пожалуй, единственным человеком, который серьезно хотел помочь Кактусу. Зная, что уволить Кактуса не удастся, она старалась влиять на его поведение и его внешний вид. Правда, ей это совсем не удавалось, а все ее старания расценивались Кактусом, как нападки на него.
Все же это несчастный человек! Жил он с мачехой. Мать умерла рано, отец женился и, прожив с новой женой около года, тоже умер. Я не знакома с мачехой Кактуса, но зная Кактуса, понимала ее стремление разменять квартиру. В конце концов, ей это удалось, и Кактус остался совсем один. В это время одна из преподавателей разошлась с мужем и от этого очень страдала. Кактус пошёл её поддержать, а потом говорит мне:
- Знаете, Ал Сан, - сказал он, - вот если бы не её двое детей, я бы ни на что не посмотрел, а так, сами понимаете, ну какой я отец..."
Бедный Кактус! При огромном дефиците мужчин, ни одна женщина не желала бы даже сесть рядом с Кактусом! Однажды в учительскую забежала молоденькая преподавательница. Увидела на одном из столов яблоко, схватила его, спросив: "Можно? Это чье?" и, не дождавшись ответа, надкусила его. "Можно! Это меня Кактус угостил! - ответила другая преподавательница, - Оно тут с утра лежит" Молоденькая преподавательница остолбенела! Она подбежала к урне: "Эк-к-хе" и выплюнула все туда.
Не удивительно! Его надо видеть! Что стоят одни лишь брюки! Внизу они настолько потрепались, что образовалась бахрома. А на этой бахроме катушками прилипла грязь. А что представляла его зимняя одежда?! Не похоже, чтобы она когда-либо чистилась. Запах пальто был такой, что ему не разрешали преподаватели вешать свое пальто в учительской, и он раздевался в раздевалке для учащихся. Но и там его пальто висело одиноко, несмотря на перегруженность раздевалки.
Зато, когда у Кактуса появилась новая рубашка, об этом знали все! Покупки он делал всегда с помощью сердобольной Анны Михайловны, мастера производственного обучения. В новой рубашке Кактус обходил всех! "Ал Сан! - радостно спрашивал он у меня, - мне правда идет эта рубашка?" Все, в том числе и я, говорили ему "комплименты", а он радовался как ребенок.
Мне всегда было жаль его. Я старалась не сильно ругать его, когда он, желая сделать что-то хорошее, делал наоборот. Жаль его было и Анне Михайловне, добрейшей женщине. Она его даже чуть было не женила. У ее приятельницы есть, засидевшаяся в девках, дочь. Приятельница слышала от Анны Михайловны о нашем знатном женихе и пожелала познакомить с ним свою дочь.
- Ничего! Пусть потом разведется! Лучше быть разведенной, чем "старой девой", - говорила она и дочь с ней была согласна, - тем более, что он философ, а эти заумные люди всегда со странностями.
И Кактус вместе с Анной Михайловной был приглашен на чай. Хозяйка постаралась: на столе был различный разносол и деликатесы. И мать, и дочь были в нарядных платьях и с красивыми прическами. Кактус развалился за столом и стал "налегать" на еду, причмокивая. Одного взгляда на него невесте было достаточно, чтобы, сославшись на срочные дела, уйти из дома. А Кактус уходить не собирался, и Анне Михайловне с приятельницей пришлось еще долго находиться в столь "интересном" обществе философа.