Бабушка Маруся : уроки красоты
Так вот о бабушке Марусе. Она была крестной матерью моей мамочки, второй ее матерью. Привязанность и уважение к ней были у матери безмерны. Было, как я много лет спустя поняла, и безмерное сострадание- она потеряла обоих своих детей. А вот поехать и навестить так и не собрались. Помню разговоры об этом – надо съездить, давно не видались, но так и не съездили, так и не повидались. Лишили мое детское воображение впечатлений тем самым. Сохранилось лишь два. Первое – ее письма. Не только сами письма, которых я не помню, так как они писались взрослым, а те открытки, которые она в них вкладывала и которые предназначались нам, детям. Она, голубка моя, так далеко от нас оказавшаяся, потерявшая к этому времени своих родных детей, сына Анатолия и дочь Тамару, в один год их страшным образом потерявшая, находила в себе душевные силы нас, живших в глуши, мало видящих и слышащих , постоянно приобщать к красоте, а именно – к живописи. Как она это делала? Очень умно и очень просто: присылала открытки- репродукции с знаменитых картин русских художников. Благодаря ей я влюбилась в образы Карла Брюллова, в его черноглазую грациозную Всадницу, его итальянку с гроздью винограда, просвеченного солнцем. И Репина- бурлаки на Волге, где один ,самый высокий и худой, вызывал во мне всегда душевное беспокойство- было видно, как ему тяжело идти. И боярыня Морозова, и девочка с персиками- всех я увидела впервые на ее открытках. И обязательно надпись внизу карандашом, изящным почерком: «Сашеньке и Витеньке от бабушки Маруси». Не знаю, какой след эти прелестные образы оставили в душе моего брата, а я полюбила живопись на всю жизнь и получила бесценную привычку разглядывать красоту часами, чтобы понять, запомнить и полюбить понятое. Приобщиться к благодати прекрасного. Жила она к тому времени в другом городке. И были 50-е, послевоенные, годы прошлого века. Иосиф Виссарионович еще правил незримо всеми нами, определяя кому, где и как жить.
И вот второе впечатление- воспоминание уже о ней самой. Домик наш был на горке, разделен на две половинки- в одной спальня родителей, в другой- комната нас, детей. А соединялись эти половинки коридорчиком с земляным – помню – полом, здесь же была кухонька: полка с посудой и керогаз на табуретке- вот и кухонька. Маленькое окошко этой кухни выходило на улицу. И вот однажды я увидела, как с той стороны, с улицы, в окошко постучала рука. Я руку увидела и удивилась- подумала, что это мама с работы раньше времени пришла. Дело в том, что форма пальцев и ногтей была как у моей мамы. Фамильные руки- ногти с лунками, овальные, пальцы длинные, кисти рук крупные и сильные. Точно такие же- у дяди Миши, у второй моей бабушки Тани, у моей матери и у меня самой. У бабушки Маруси – это еще и руки музыканта- она играла на фортепьяно и давала уроки музыки.
Без генетической экспертизы – по руке можно увидеть кровное родство . А стучала в окошко не мама моя, а приехавшая без предупреждения бабушка Маруся. Она гостила у нас примерно неделю, насколько я помню. За это время полностью постаралась перестроить наш быт. Как и своими открытками, приобщить к красоте и культуре. Как? То есть как приобщить в тех спартанских условиях , в которых мы жили. При той обстановке- железных кроватях, комковатых матрасах, самодельном столе и табуретках, с керогазом и земляным полом-то? Как приобщить? Очень умно и чрезвычайно просто. И именно- закрыть неприглядное красотой. Эта красота хранилась у моей мамы и заключалась она в ее собственных вышивках и кружевах. Это были разнообразные салфетки, покрывала, декоративные наволочки для подушек – одна так и хранится у меня- с вышитой гладью японочкой под зонтиком и в кимоно. И вот когда на следующий день родители ушли на работу, моя бабушка принялась за дело. Ровно и красиво заправила постели и закрыла их белоснежными вышитыми покрывалами, на туалетном столике расстелила салфетку. Появились кухонные полотенца с мережкой, столовые салфетки, наша старая деревянная скамейка преобразилась в диванчик с красивой грудой подушечек. И многое другое. И многое другое. И обед в том день мне тоже запомнился. Потому что я , безмерно любя мою мамочку, гораздо менее любила то, что она готовила- неизменный борщ , гречневая каша и тушеная капуста. Как у солдат Суворова. Никогда не говоря об этом, так как это было бы настоящим предательством семейных традиций, я носила в душе мечту когда –нибудь перестать этим питаться. Все три блюда из этого набора были мною исключены на несколько десятков лет уже в моей взрослой жизни. И только когда следующее поколение- моя дочь -возлюбило гречневую кашу с невиданной силой, так что с ором отказывалась от всякой другой – я начала ей варить. Но только ей. А тушеную капусту никто не ел до тех пор, пока я не догадалась тушить ее вместе с яблоками и подавать с жареной уткой. Ну и стали все есть, Вот такое блюдо и было подано бабушкой Марусей. И было мороженое- в те годы оно было одним и тем же – без всяких выкрутасов – «Гигантов», «Мань» и «Вань « и «Русских стандартов». Представляло собой два вафельных кружка, между которыми был замечательный по вкусовым качествам жирный и сладкий сливочный пломбир. И все. И точка. Больше тут нечего сказать. Ни отнять, ни прибавить. Тот неожиданный среди буден праздник, который она устроила, я ношу с тех пор с собой. И ее бесценный урок тоже: стараться прикрывать неприглядное красотой. Разбирая после смерти моей мамы ее бумаги, я поняла, какой ценой ей самой, моей бабушке Марусе, достался этот урок- прикрывать ужас и неприглядное красотой. Иначе бы она вряд ли выжила. А ведь добровольно уйти из жизни, даже потеряв мужа и обоих детей,- это смертный грех. А она была верующей, настоящей христианкой. Не Ниобея же она. И вот пришлось жить дальше. Прикрывая ужас жизни красотой. Я не слышала, как она играла. Мама говорит, что очень хорошо, у нее всегда были ученики, люди приводили к ней своих детей, чтобы она научила их музыке. Научила взлету над ужасом жизни. Научила прикрывать ужас красотой.