История нашей приёмной семьи началась в 2008 году, когда у нас появились трое приёмных детишек: десятилетняя Таня, шестилетний Андрей и пятилетняя Ксюша. Дети не из простых. Таня с клептоманией, Андрей и Ксюша дважды изъятые: первый раз из родной семьи, а второй — из приёмной. Ксюша в свои пять лет почти не говорила — это были последствия клинической смерти, которую она перенесла в год и восемь месяцев. В детском доме сказали, что все трое ребят у нас не задержатся: очень уж сложные они.
Сейчас Таня уже взрослая и приезжает к нам в гости, каждый день звонит. А Андрей и Ксюша 11 лет как наши сын и дочка.
Мысли о принятии ребёнка начали появляться ещё в детстве. Со мной в одном классе учились ничейные дети: они часто ходили к нам в гости — сопливые, голодные, в потрёпанной одежде. Всегда было очень их жалко. Ещё ребёнком я иногда видела сон: в нём я открывала дверь, а за ней лежал младенец, который потом оказывался моим ребёнком.
Замуж я вышла в 1992 году, в 18 лет. Ровно через год, в июне 1993 года, у нас родилась дочка Юля, потом, через три года — дочка Таня. Во время родов Тане повредили спинной мозг, и малышка умерла. После этого мысли о принятии ребёнка в семью меня уже не покидали. В 1997 году у нас родился сын Миша, потом, в 2002 году, появился сын Даня, а в 2005 году — дочка Даша.
Приход в семью первых приёмных детей перевернул в нашей жизни всё — и не в лучшую сторону. Они внесли в жизнь хаос. Были бессонные ночи, слёзы, разрывы отношений с родственниками. Приёмные дети обижали родных. Мы со старшим сыном закрывалась в комнате и рыдали — он умолял их вернуть.
Казалось, мы больше никогда не будем жить, как жили раньше. Но вернуть детей мы не могли, ибо взяли их, чтобы они стали частью нашей семьи. Так прошёл год: казалось, всё рушится и распадается.
Вот тогда-то я и увидела на сайте Петербургских родителей пиар новорождённой малышки без одной ручки — подключилась, но желающих не было. Мы с супругом собрали документы и поехали за ней в Мурманск.
Региональный оператор дала нам направление на знакомство. Когда мы приехали в дом ребёнка, увидели не медицинскую карту двухмесячного младенца, а несколько томов хорошего романа — болячек у Маши не счесть.
Мы подписали согласие, но тут начались проблемы: нам сказали, что Машу мы не получим, что она уже уходит за границу. Мы даже рассказали обо всём этом на мурманском телевидении, но всё равно уехали ни с чем.
Прошёл уже почти месяц, когда нам позвонили и сказали, что опеку разрешили и мы можем забрать малышку домой. Позже выяснилось, что нашей историей заинтересовалась прокуратура и много человек уволили. Так 22 июня 2009 года я на поезде поехала за нашей доченькой. Сказать, что мне было страшно, — не сказать ничего! А Машуня лет до трёх не отходила от меня ни на шаг с того первого дня в поезде.
Так у нас появилась наша Машенька, наш хомячок. Хомячок, потому что в свои три месяца малышка делала себе запасы — держала смесь за щеками до следующего кормления.
С приходом в семью малышки всё в доме потихоньку стало вставать на свои места. Маша всех детей сплотила между собой. Всё наладилось, кроме отдельных проблем каждого из первых троих ребят: с Таниной клептоманией мы боролись все 8 лет, что она жила у нас. Ксюшина клиническая смерть тоже давала о себе знать. Ну и для Андрея детдом и изъятия из семей не прошли бесследно, конечно.
Маша подрастала, её все любили, и вдруг, совсем случайно, я увидела на «Дети ждут» малышку без ножки. Очень было её жалко, но Машуне всего год, восемь детей на руках — куда же ещё-то? А девочке всего три месяца, да ещё и без ноги.
Мы собрали документы и поехали за Ангелиной, когда ей был уже год и восемь месяцев. Почему-то из детдомов сложно забирать детей с инвалидностью — так, как будто за ними стоят огромные очереди.
Чтобы забрать Гелю, нам пришлось обратиться в «Единую Россию» — тогда ребёнка нам отдали. Девочка попала к нам без протеза, с жуткими опрелостями и чесоткой. Она даже не знала своего имени.
Когда появилась Ангелина, началась наша борьба за неё: неврология, дисплазия почки, бронхит, который при любом раскладе даёт обструкцию. Для продления инвалидности нужно проходить ПМПК, а они в один голос твердят, что она дурочка, неговорящая. Я видела, что Геля развивается, хоть и не разговаривает. А в 5 лет она заговорила: тогда-то и начались наши занятия с логопедами и прохождение курсами нейродинамических занятий. На сегодня мы закончили два класса по общей программе — да, в году четыре тройки, но даже по чтению «4»! И она у нас, как свет в окошке, очень ласковая и любящая дочка.
После Гели к нам в семью пришли две сестры: Лена почти семи лет и Лиза четырёх с половиной лет. У Лены в карте стояла УО. Лето мы с ней активно позанимались и пошли в школу по общей программе. Позже поставили седьмой вид, но не восьмой — уже хорошо. Потом реакция манту показала, что у Лены туберкулёз. Год лечились дома и столько же в больнице. Сейчас Лене почти 12 лет, она хорошая здоровая девочка.
Лиза — наша Маугли. В четыре с половиной года она ела руками и не признавала столовые приборы. Ей сейчас почти 11 лет, есть проблемы с поведением, но мы решаем их.
Ровно через год после Лены и Лизы в семью пришла наша Алёнушка — голубоглазая блондинка двух месяцев от роду. Правда она выросла кареглазой брюнеткой, но любим мы её от этого не меньше. От Алёнки было несколько отказов, её биологическая мать живёт в ПНИ — долгое время она получала лекарства, не зная о беременности. Алёнушка в два месяца весила 3 кг, как новорождённая. Смеси не усваивались. Мне приходилось кормить её каждые полчаса по 50 г — и так два месяца, потом стало полегче. В год наше сокровище стало биться головкой об пол, но с помощью медикаментов всё выправилось.
Могу точно сказать, что для нас наша Алёнушка — награда свыше.
В сентябре того же года (2014) я прочитала историю маленькой девочки, над которой издевался отчим: тушил окурки о её голову и сильно избивал. У малышки был раздроблен кишечник и ампутирована нога. Я поискала в интернете, где находится ребенок, мы опять собрали документы, и в ноябре Алекса была уже дома. Разрешение на принятие мы брали на двоих детей: у Алексы была маленькая сестрёнка, но оказалось, что её забирают в другую семью. Мы не расстроились и решили присмотреться к мальчикам.
Так у нас появился наш Арсюша. Правда мы думали, что второй ребёнок будет здоров, но так получилось, что у Арсюши ДЦП — в два года он не ползал и не сидел. Позже выяснилось, что сестрёнку Алексы никто не собирался забирать: персонал просто решил, что Алексу мы хотим забрать именно из-за её здоровой полуторогодовалой красавицы-сестрёнки. Нам предложили её посмотреть, но согласие на Арсюшу уже было подписано. Мы решили, что для ребёнка с ДЦП семья важнее. Сейчас Арсений весёлый шустрый мальчик, ему почти семь. В школу мы решили идти через год — пусть ещё немного окрепнет.
А вот с Алексой всё сложно: психологическая травма оказалась даже сильнее физических. Но что поделаешь? Мы стараемся справляться — лекарствами и любовью.
И последней, три года назад, в нашу семью пришла Тася. В свои два года она весила 5 кг. Кушала плохо, вес набирала тоже. У Таси множественные врождённые пороки развития: все органы смещены в сторону, отсутствует правая ручка, органическое поражение нервной системы и фетальный алкогольный синдром. Тасе сейчас пять с половиной. Она почти не разговаривает, но понимает обращённую речь, с удовольствием играет с братьями и сёстрами, сама себя обслуживает и живёт без памперса — с Тасиными диагнозами это прогресс. Когда мы Тасю забрали из домика, она закатывалась от плача и синела, ей ставили эпилепсию под вопросом, ещё она задыхалась от любого запаха и при любой простуде.
Я до сих пор держу руку на пульсе и слушаю ночью её дыхание, но теперь мы живём почти без ингаляций — проходим курс два раза в год, а ведь раньше жили на пульмикорте. Главное, что у неё есть семья, в которой её любят и учат всему.
Каждому ребёнку нужна семья, родители и дом, где тебе всегда рады и ждут. Хорошо ли тебе, плохо ли, важно, чтобы всегда было, куда прийти за советом и помощью.
Наталья Кузнецова, многодетная мама
Редакция: Лада Ерёмина