История эта произошла в 80-е. Шла пятилетка больших похорон, моей военной карьере уже сломали хребет (справедливости ради, во многом это моя вина). Со сломанным позвоночником, приволокла меня карьера в Приуралье. Чем занимались военные в СССР осенью? Правильно, убирали урожай.
Выглядело это по-разному. В Приуралье было принято жить в палатках на всё время уборки. Солдатиков никто не спрашивал, а из офицеров выбирались козлы отпущения, которые должны были поддерживать видимость порядка. Люди с большими «гайками» приезжали целенаправленно, хорошо отдохнуть. Да, при удачном стечении обстоятельств, при изворотливости и кумовстве какой-нибудь ротный мог отдохнуть в части, пока его личный состав под присмотром лейтенанта или даже прапорщика корячится в поле.
Меня это не касалось. Моё дело – РМО. Ездил я в колхоз раза три в неделю, предпочитая использовать для этой цели кунг на «Урале». Брал «культурно отдыхающих», перевозил реквизит «культурного отдыха».
И вот однажды приезжаю я к неграм на плантацию, раздаю привезённое адресатам. А был у меня в списке передач конвертик. Такой обычный б/у конвертик, который мне сунула какая-то женщина из штаба. Мол, для Жени Маркова. Женю Маркова, замкомроты, я знал с самого первого дня в части. Мы приехали вместе, вместе и расквартировывались, и жёны у нас приехали одним поездом. Отдал я Жене конвертик, а через час он подходит к кунгу с вещмешком. Ну а почему не взять?
Приехали мы в часть, а Женя не выходит. Разговор у него ко мне есть. Говорит, надо ему на стрельбище сгонять, кровь из носу. Я на часы смотрю – половина третьего. Говорю, вечером «Пазик» пойдёт, наряды повезёт, с ним и доберёшься. Но Женю вечером не устраивает. Такая настойчивость требует пояснений.
И Женя поясняет. Изменяет ему жена. С прапорщиком с оружейного склада. Добрые люди сообщили. И они же сообщили, что прапор этот на сегодняшний день явно что-то затеял и затеял он это на стрельбище. Уважительная причина, что бы кунг сгонять. Отпустил я водителя, сел за руль сам – лишние свидетели не нужны. Минут через сорок мы подъехали к стрельбищу. Фактически, это был оборудованный овраг. Спускаться в него я не стал, свернул с грунтовки и поставил «Урал» так, чтобы с дороги в глаза не бросался. Пошли мы с Женей к краю оврага.
На стрельбище было несколько зданий. Во-первых, будка для суточного наряда, во-вторых, домик, в котором был оборудован класс для занятий и комната для чистки оружия. В-третьих, кубари для летнего проживания. И ещё – хозблок: туалет и баня. Кубари и хозблок располагались дальше. Около кубарей стояла голубая «копейка» прапорщика. Сам прапорщик, голый по пояс, рубил дрова. Жена Жени гуляла по склону. Перепутать было невозможно, вторую женщину с такими длинными волосами нужно было ещё поискать.
Я спросил у Жени, что будем делать. Женя усмехнулся и сказал, что будем ждать. Спросил, можно ли подъехать так, чтобы спуститься к бане с другой стороны оврага, не мимо будки. Я сел за руль и, наплевав на социалистическую собственность, повёл «Урал» прямо по полю с какими-то корнеплодами. С новой наблюдательной точки всё было видно намного лучше, даже без Жениного бинокля. Это был, действительно, прапорщик Кузьмин и, действительно, Катя Маркова. В светло-коричневом плащике и синем берете. Через какое-то время Катя и Кузьмин скрылись в хозблоке. Женя выждал пятнадцать минут и спустился вниз. Был он парень спокойный, оружия у него не было, Кузьмин был явно крепче, так что разборок я не опасался. Женя зашёл в хозблок и вышел из него, неся на спине какой-то узел. Постоял у машины Кузьмина, сходил к кубарям и поднялся наверх, ко мне. Узел оказался свёрнут из плаща Кати, были в этом узле и сапоги, и туфельки, и китель, и хэбешка, и трусики… Всё там было. Ещё Женя принёс ключи от кубарей и от машины.
Мы лежали с ним на краю оврага, он рассказывал мне, что внизу всё в самом разгаре. Потом стал комментировать продолжительность действа.
Часа через два из хозблока высунулась голова Кузьмина. Зябко ступая босыми ногами, он подошёл к машине, подёргал дверь. Вернулся к хозблоку и снова подошёл к машине, с алюминиевым ковшиком в руках. Боковое стекло осыпалось. Вскоре двигатель копейки заработал. В дверном проёме появилась Катя, почти полностью прикрытая спереди своей гривой и с голым задом. Но машина не поехала.
Как только двигатель заработал, Женя начал ржать, беззвучно. Он лежал на спине и ржал. В разжатом кулаке блестели ниппели. Мы сидели до наступления сумерек. Парочка влюблённых какое-то время отсиживалась в бане, потом, видимо, баня остыла, потому как Кузьмин стал пытаться высадить дверь в один из кубарей.
Чтоб вы понимали, кубарь – это помещение, где-то четыре на четыре с кроватями и столом. Запирались они только снаружи, на навесные замки, вот только дверь там была железная, а единственное окошко – бойница на высоте человеческих глаз. Даже если бы хозяйственный Кузьмин не запер перед баней в кубаре топор, шансов у него было бы немного. Прапор ничего не добился, бальзамом на Женину душу стала ссора голых любовников. Слышно было плохо, но какой был визг!
В сумерках приехал «Пазик», менять наряд. Выйти к солдатам Кузьмин не рискнул, пара новых дежурных к бане интереса не проявила, видимо проинструктированная старым нарядом, «Пазик» уехал. Часов в восемь уехали и мы. Узел с одеждой Женя бросил прямо в поле.
Кузьмин бросил Катю на произвол судьбы. Сам он пошёл в будку наряда, просидел с ними до ночной проверки и уехал в часть. Кати в бане в это время уже не было, как она добиралась до городка – неизвестно. Это тридцать километров, если что. Появилась она вечером следующего дня, одетая в чьи-то вещи.
Женя подал на развод. Катя уехала к маме. Кузьмин разобрался в ситуации и приходил ко мне, бить морду. Сдал меня водила-сверхрочник, которого я выгнал из-за руля кунга. Такая вот история про измену.