Эту историю рассказал мне лучший автор моей газеты, ставший моим другом, Николай.
Утренний холод медленно пробирался под тощее одеяло. Железные печки большого барака остыли. Очень не хотелось вставать, возвращаться в реальную жизнь. Не хотелось и спать. Ирина боялась возвращения ночных видений. Всегда одних и тех же. Ей не снились расчудесные сны с цветами, солнцем и радугой.
Так и жила: утром просыпалась, спасаясь от ночных кошмаров, вечером ждала спасения от реальных ужасов во сне. Всё перепуталось. Хорошие сны приходили редко.
Зверства раскулачивания
Короткая любовь: большой, добрый, ласковый с сильными руками и доброй улыбкой человек. Рождение детей: их улыбки, тёплые губы у груди. Где это? Было ли? Всё казалось нереальным в этой жизни. Реальными кажутся только «чоновцы», уводящие мужа, глаза родственника, привязанного ремнями к лошадям...
Здоровенный мужик, слывший лентяем и пьяницей, в новой шинели, ставший ответственным работником, которому Родина доверила спасение страны от голода, машет рукой. Кони срываются с места. Тащат за собой по кочковатой дороге связанного брата отца. Тот пытается встать на ноги, бежать вслед за ошалевшими лошадьми. Падает. Тело его мчится, подпрыгивая на ухабах. Исчезает в дорожной пыли.
Сложные отношения двух Матерей
Слёзы, слёзы, слёзы... Тридцать пять лет – только слёзы. Душа разучилась радоваться. Иногда в сонном забытьи приходили милые образы: мужа, мамы, рождённых, но умерших детей, их улыбки. Но больше – образ Божьей Матери. Во снах своих Ирина звала её, кричала: "Пресвятая Дева Мария, за что?"
За что в тринадцать лет осталась без матери, сиротой? За что с малыми пятью детьми попала под раскулачивание? За что в ссылке, бросив их в чистом поле, укутав тряпьём, выбирала коробочки хлопка, выковыривая изо льда и снега голыми руками? За что сердитые люди увели безвозвратно мужа неизвестно куда? За что в начале войны как лютого врага её везли в Сибирь через всю страну, подставляя состав под бомбёжки? За что дорога отняла у неё троих детей? Если это – кара небесная, за что? Кому это нужно? Господу? Родине? Зачем? Какая польза от таких мучений?.
Но молчала Дева Мария. Не слышали они друг друга.
Одна потеряла сына, взрослого, сделавшего свой выбор сознательно, пошедшего на Голгофу, зная о будущем бессмертии во имя высокой миссии спасения человечества, обессмертившего имя своей Матери. Вторая не понимала, почему Он, всесильный и добрый, в кого Ирина верила, кому молилась, не защитил её младенцев. Почему отдал их на растерзание земным богам, отвергшим Его Самого? Какой знак Он послал, забирая её детей? Что должна была сделать для спасения мира безграмотная деревенская женщина? Не было ответа. Молчала Божья Матерь. Маленькая иконка с ликом Святой под подушкой, стёрлась от падавших на неё слёз. Сложные отношения были у двух Матерей. Одна надежда была у Ирины, что там, на том свете, никто не будет обижать её крошек безвинных. Об этом и молила другую Мать. Надеялась, что прибрал их Господь, спасая от этого безжалостного мира – мира зла, насилия, несправедливости. Только эта мысль примиряла её с Его Матерью. За то и молилась.
Встать пораньше...
Барак оживал. Невидимые в темноте и за тряпичными перегородками люди, пробуждаясь, тихо переговаривались. Помещение наполнялось другими, не ночными звуками – кашля, всхлипываний смертельно уставших за день и не выспавшихся за ночь людей.
Окончательно прогнав сон, Ирина встала. В темноте сунула босые ноги в холодные сапоги, набросила пальто. Осторожно, стараясь не стукнуть железной дужкой, взяла ночное ведро, и пошла по длинному коридору к выходу. Толкнула дощатую дверь и оказалась в жёстких объятиях крепкого сибирского мороза.
«Градусов двадцать», – определила женщина. Подняв голову, посмотрела вверх. Там отчуждённо и холодно мерцали бледные звёзды. Умные люди говорили, что они горячие и поэтому светятся в темноте. Ирине же звёзды казались безжизненными, равнодушными кристаллами, примороженными к огромному небосводу.
Холод погнал Ирину к стоящей в стороне деревянной постройке. Общественный нужник был мал и не обеспечивал потребностей населения большого барака. Поэтому многие старались встать пораньше, чтобы успеть справить нужду и избавиться от содержимого ведра. Когда из запоздавших скапливалась очередь, то не у многих хватало сил дожидаться на морозе. Освобождались прямо здесь, не стесняясь друг друга. И мужчины, и женщины. Ещё и шутили, подтрунивали друг над другом.
Сегодня Ирина успела справиться с утренними делами одной из первых. Из дверей барака на неё пахнул острый запах содержимого вёдер и давно не мытых тел. Но к этому быстро привыкаешь.
Вольно-невольное поселение
Люди в бараке меж тем просыпались. Со всех сторон слышались шорохи, вздохи, натужный кашель. Тихие разговоры.
Ирина сидела на узкой кровати – нарах, слушая, как соседи собирались начать новый день. Странное это было сообщество. Не заключённые, не подконвойные. Вроде бы, свободные люди. Бывшие зеки, осуждённые за то, что попали в плен, преступники, женщины и мужчины с детьми и без детей. Здесь жили, влюблялись, женились, разводились, изменяли, скандалили, мирились. Здесь рождались дети. Люди жили обычной послевоенной жизнью. Гнали самогон, ходили на выборы. На избирательном участке пели песни, танцевали, пили и дрались. Дрались просто так. Просто дрались, мирились, боясь смотреть друг другу в глаза. Объединённые горем люди не могли объяснить друг другу: почему вдруг прорывалась злость к товарищу по несчастью. Звериная, необъяснимая, слепая.
Казалось, никто не удерживал их здесь, в центре Сибири. Никто не запрещал уезжать, но и не разрешал. Война давно закончилась. Наступили пятидесятые. Люди в бараке были приписаны к железнодорожной станции и кирпичному заводу. Просто где-то записали, показали место в бараке и всё. Некоторое время Ирина работала уборщицей на станции. Встав спозаранку, часами сгребала слой за слоем грязь с деревянного пола железным скребком. Ей платили зарплату. Совсем небольшие деньги. И те в кассе почти все меняли на облигации Государственного займа. День зарплаты не становился днём покупок еды или одежды. Новые, отпечатанные на прекрасной бумаге облигации были необыкновенно красивы. На них, разрывая воздух, вперёд мчались мощные, устремлённые в светлое будущее, локомотивы, весёлые, красивые люди размахивали молотами и кирками. Ирина долго смотрела на бумажки, которые сулили ей богатство через двадцать пять лет, пока набегающие слёзы не делали прекрасную картинку облигации размытой и неясной, как и всё её будущее и даже завтрашний день.
Ирина стала собираться на работу. Вот уже неделя, как её перевели на снегоочиститель. Зарплата здесь была намного выше. Но работа сезонная. Она надеялась, что сможет хоть как-то поправить положение. Зима, детям одевать нечего. Худющие. Бледные. Подкормить бы.
Женщина собрала всю одежду. Работа на снегоочистителе была тяжела. Локомотив, оснащённый специальным скребком, медленно двигался по дороге, раздвигая и отбрасывая толстый слой снега по сторонам железной дороги. Задача экипажа состояла в том, чтобы лопатами зачищать путь и особенно переводные стрелки. Четыре женщины, бригадир и машинист – вот и вся бригада. Лопатами работали женщины. Особенно ответственна была очистка стрелок. Их механизм должен был работать чётко и надёжно. Они переводили рельсы, меняя пути, обеспечивая безопасность движения поездов. Снег вокруг них быстро уплотнялся, его счищали, выбивали, выковыривали, оттаивали кипятком. Восемь часов подряд надо было огромной лопатой бросать, бросать и бросать снег. За смену целые горы белой скрипучей, сухой, плохо держащейся на лопате сыпучей массы.
Работы Ирина не боялась – она боялась умереть. У неё совсем не было тёплой одежды. Чтобы не замёрзнуть, старалась работать без остановки. Но сил у полуголодной женщины не хватало. Как только останавливалась передохнуть, мороз немедленно набрасывался на неё острыми, холодными иголками. Они начинали с ног, быстро добирались до поясницы, ползли вверх по спине. Ирину охватывал страх. Страх заболеть. Подхватить воспаление лёгких значило оставить детей одних навсегда. В коротких перерывах, при переездах она бросалась в вагон – там тепло. Жаркая буржуйка создавала уют и чувство безопасности. Но от неё было ещё хуже. Разогревшись, приходилось опять выходить на мороз. Тепло быстро улетучивалось.
Подарок, спасший жизнь
Бригадир, мрачный мужик с крупным носом и сросшимися чёрными бровями на лице, был замкнут и нелюдим. Он почти не разговаривал. Никогда не смотрел в лицо. Во время работы молча указывал руками, на переездах с закрытыми глазами неподвижно лежал на тряской полке вагона. Кто он – бывший полицай? Убийца? Какая разница, что занесло его в Сибирь? Никто не искал ответов на эти вопросы. У каждого своя история. Своё горе. Своя беда.
Сегодня Ирине было особенно трудно и страшно. Она яростно набрасывалась на ненавистный ей снег: бросала, бросала, бросала. Но холод был сильнее. Победить его было невозможно. Он прорывался через прорехи в одежде, ледяными языками слизывал тепло.
К концу дня она на коленях вползла в вагон, забилась в угол за печкой и заплакала. Молча, без всхлипов. Как плакали все в этом снежном краю. Просто текли и текли тёплые, солёные струйки по обмороженному лицу. Плакала она каждый день. Но сегодня ей было особенно больно. Ирина поняла: победить природу и судьбу ей не суждено. Привыкшую к жизненным ненастьям, её охватило чувство полного и безнадёжного отчаяния. Женщина сдалась, закрыла глаза и больше ни о чём не думала. Она готова была умереть. Но дети… А чем она им могла помочь?
Когда маленький поезд остановился, она очнулась. Встала на колени, с трудом разгибая нестерпимо болящую спину, на ноги. Спустилась по лесенке на землю и пошла в сторону светящихся фонарей бараков. Под ногами противно скрипел ненавистный ей снег. В голове появилась вечная мысль: чем покормить детей?
Тут её догнал бригадир, буркнул: «Пойдём со мной». «Господи, что ещё случилось?» – испугалась Ирина. Она стала вспоминать по минутам весь день. В чём она могла провиниться? Ничего хорошего не сулили вызовы к начальству. Она покорно шла за бригадиром, так ничего и не вспомнив. Единственная мысль крутилась в мозгу: как же дети? Возле небольшой избушки, служившей конторой, они остановились. «Стой здесь». Бригадир ушёл в контору.
Ирина стояла, не обращая внимания на усиливающийся мороз. Готовая ко всему, молча смотрела на огни города, расположившегося вдоль реки. Где-то там живут люди. В тёплых домах они ужинают, купают перед сном детей тёплой водой, ласкают их, проверяют уроки, укладывают спать. Другая жизнь. Непонятная, недоступная, чужая.
Из конторы стали выходить люди. Бригадиры, покурив у входа, расходились в разные стороны. Бригадира не было. Наконец, дверь открылась, и к Ирине двинулась знакомая тёмная фигура. Ничего не сказав, он молча сунул ей в руки большой бумажный свёрток и пошёл дальше. Единственно, что ей стало ясно: она свободна. Женщина сорвалась с места и побежала к огонькам барака, не разбирая дороги. Дети ждали. Они повисли на её холодном костлявом теле, радостно спеша сообщить разом обо всех событиях дня. В ответ она целовала лица детей холодными, потрескавшимися губами, ощущая их чистоту и тепло.
Потом она осмотрела свёрток. Попыталась угадать, что может в нём находиться. Но даже предположить не смогла. Осторожно развернула его и ахнула. Там были ватные штаны! Настоящие! Тёплые! Новые! От неожиданности она присела на кровать. Дети скакали перед нею, тащили штаны в разные стороны, смеялись. А она плакала. Теперь не от горя, теперь от радости. Серые солдатские штаны – об этом она и мечтать не могла!
"Так, задолго до моего рождения неизвестный мне человек спас мою мать, мою семью. Спасибо ему. Спасибо всем хорошим людям", - закончил рассказ мой друг. А я сидела и плакала...