Щербет.
Скорее, это была игра в одни ворота – дружба со Щербетом. Для меня было всегда поразительно, как он мог, в зависимости от обстоятельств, позвать меня пускать кораблики в весенних ручьях, и даже поделиться шоколадной конфетой, а потом сдать старшим товарищам, из за какой-либо сиюминутной выгоды. Просто потому, что они сильнее. К слову, за это они – старшие геноссе его и недолюбливали, за то, что он был всегда за сильнейших. За Ромку Салея, или братьев Старухиных.
Я всегда был трусоватым мальчиком и неумел драться. Поэтому меня часто обижали, чаще всего на это провоцировал Щербет. Он тоже был трусишкой и хилаком. Но, уже в детстве был отличным психологом, и что бы понравиться старшим, строил мне, да и младшим ребятишкам во дворе, всякие каверзы, типа внезапно надеть пустое ведро на голову и больно стукнуть по нему, а потом спрятаться за спины старших. Ромка Солей, парень нас на три года старше, однажды даже помог мне вздуть Щербета – просто после одной мелкой подляни не дал ему убежать, и Щербет позорно слил. Мне было гарантировано полгода спокойной жизни. Мы снова дружили. Потом все началось сначала.
Я думаю, что эти каверзы Щербет делал не нарочно, а потому, что у него была такая тяга души. Он не расценивал это как подлость, это была детская игра. Просто никто ему не объяснил, что делать другому больно – занятие хреновое. У него не было отца, а мать, скорее занималась своими делами – работала в Универе, ездила за границу. Это кем надо работать, что бы в начале 70-х свободно выезжать за границу, подумалось мне позднее. Но – оставим домыслы. Главное, тогда я первый раз в жизни попробовал жвачку. Щербет великодушно разломил пополам пластинку «Вранглера» и предложил мне. У него же я впервые увидел набор резиновых индейцев. Сокровище для нас тогда неописуемое! Они даже пахли по особенному!
«Почему мне все завидуют?» - спросил тогда Щербет. Я был поставлен в тупик, но сказал: «Ну, наверное, у тебя так много солдатиков»… Почему я сказал это, не знаю. Я ему по этому поводу все же не завидовал.
Но Щербету, видно важно было быть лучше, выше других. Позднее, уже в армии, он даже пытался сделать себе татуировку – «А-1». Как он мне пояснил, это знак превосходства, как советский знак качества. Вот только до конца он ее не «набил» - было больно.
Во втором классе Щербет стал влюбляться. И о своих сердечных тайнах рассказывал мне. Эта традиция сохранилась до самой его смерти. Незадолго до моего отъезда в Москву он мне рассказывал, что в очередной раз влюбился, и снова на всю жизнь. И было ему - романтику 39-ть лет.
А тогда, во втором классе мы в первый раз попробовали курить. Это была оброненная кем то пачка сигарет «Стюардесса», или как смешно коверкая слова и немного подкартавливая говорил Щербет – «Стюрадеса».
Мы стояли в подвале и пускали дым на пауков. Забаву придумал тоже Щербет. Его забавляло, как «Косиножки» смешно начинают дергаться и бежали из дыма. Мы «курили» и на языке оставался незнакомый и неприятный вкус. Сплюнув тягучую горькую слюну, он и произнес: «Знаешь, я решил жениться. Вот только еще не выбрал на ком – На Таньке Циммерман, Ирке Вараве, или Лильке Рудневой». Все три девочки жили в нашем дворе и были нашими одноклассницами.
От Ирки Варавы я недавно получил по лицу мешком со сменкой за куплет: «Индейка Варава – жена Каларада». Именно так – «Каларада». Кто такой этот «Каларада» мы не знали, просто недавно посмотрели фильм «про индейцев» с Гойко Митичем в роли Чингачгука – большого Змея.
По-моему рифма была удачная: «Варава – Каларада», даже смешно, но Ирка стихи не оценила, и с разворота засветила мне по физиономии мешком со сменной обувью, да так удачно, что каблуком крепких советских туфель попала по губам. В результате на два дня – уже я стал похож, ну не на индейца, так на негритоса точно. Губы мои были как два вздувшихся вареника. Куплет этот подбил меня пропеть Ирке, понятно, тоже Щербет.
Таня Циммерман, кажется собирала пуговки, или бусинки и, как все девчонки, делала «секретики» на пустыре, в зарослях пыльного бурьяна, за домом. Щербет мне говорил, что даже пытался поцеловать Таню, заманив ее в бурьян, джунглями стоящий за нашими окнами. Тогда для нас – советских школьников, это было неслыханное геройство – поцеловать девочку! Но Татьяна взаимностью не ответила и дождалась пятого класса, когда мы с ней попали в один отряд пионерского лагеря «Восток», что был недалеко от города, и там отчаянно влюбилась. Мальчик потом, спустя полтора года встретил меня в «Первомайском саду» на аттракционе чешского «Луна-парка» и просил передать самые горячие приветы Тане. Хорошая была любовь. Она меня и спасла, этот парень, собственно, намеревался «отоварить» нас со Щербетом, пользуясь численным преимуществом и званием «Центрового». Но – вовремя узнал.
Я сам в этом лагере первый раз танцевал с девочкой, жалко это было на прощальном костре. Эта девочка мне очень нравилась, но я был нерешительным в сердечных делах мальчиком, поэтому, как ни позорно, пригласила танцевать меня сама девочка. Я навсегда запомнил ее имя – Ира Бочарова из Борисоглебска.
А Щербет, тем временем, попробовал охмурить рослую, не погодам развитую Лильку Рудневу, но Лилек у нас ходила на ручной мяч, поэтому всякие глупости, типа поцелуйчиков, с ней не проходили. Ее интересовали – ребята постарше. У нее была тяжелая рука. Классе в седьмом она руку и сломала, когда гналась за мною по лестнице.
Со временем, наши игры перестали быть однообразными – удар исподтишка и погоня между партами. Щербет выдумал новую игру. Он стал рисовать. Он рисовал на меня похабные карикатуры и отправлял гулять по классу. На этих рисуночках я изображался, то дрочащим в сортире, то летающем на «бздючем» газе, то отбивающемся от «аэровафель». Таких маленьких членчиков с крылышками, норовящих залететь в рот, ну и все в таком роде. Было очень смешно. На скучных уроках пацаны потешались. Пришлось и мне учиться рисовать. Поэтому, на занятиях, между нами происходили настоящие карикатурные дуэли. Я сидел на второй парте, Щербет, понятно, на последней. Картины, прежде чем попасть к адресату, проходили по всему классу. Так, что и чувство юмора и умение рисовать шаржи – это все оттуда, из школы, от Щербета. Потом мы собирали обрывки бумаги, и делали целые галереи. Фрагменты этих рисунков до сих пор хранятся у меня где-то в книжном шкафу. Вот он рисует – меня хочет трахнуть огромная горилла. Вот я на него – собака Жужа откусила его пиписку и убегает с этим делом в зубах. Вот он на меня – я лечу на огромном хую, как на ракете. Вот я – он членом заколачивает железнодорожные гвозди. Смешно?
Вообще то, в отличии от рисунков, в реальности, это у Щербета был член до колен, а у меня, так – муишко.