Третий… Трепетно отношусь к числам. Три – это не просто число, это Троица, прежде всего. У каждого найдется что-то свое, что сразу ассоциируется с числом «три». Знаю, что в Англии третий сын в аристократическом роду всегда посвящался Богу, становился священником. В этом что-то есть. Кого ни спрошу, третьи роды всегда особенные.
Накануне родов я пошла в храм. Если честно, не пошла, а побежала. Потому что в ту ночь мне приснился страшный сон: в мой рюкзачок, который я заранее собрала в роддом, какая-то страшная черная старуха пихала грязные тряпки. На все мои попытки остановить ее она отвечала руганью. Поэтому утром, проснувшись в холодном поту, я прочитала последование и поехала в Знаменский храм. Батюшка меня успокоил и причастил. На выходе, уже улыбаясь и радуясь, я вдруг столкнулась с едва знакомой прихожанкой.
– Когда рожать собираешься?
Я пожала плечами: странный вопрос.
– Как только, так сразу…
Она вдруг:
– Рожай сегодня! Обязательно. Пантелеимон тебе поможет! Будет стоять у постели и поможет. Все будет хорошо.
Я ничего не ответила, но страшно удивилась: ну как я рожу по заказу? Хотя на Пантелеимона очень бы хотелось. Люблю его. И к монастырю Афонскому питаю такую любовь… Может, она юродивая, эта женщина?
С такими мыслями я ехала домой. А ночью действительно начались настоящие схватки. Опять муж отвел меня в роддом, но на сей раз меня благополучно приняли и уложили в предродовую. Я была там единственная. Не знаю, что там отмечали медики – ДР или еще какое-то событие, но рядом не было ни единой души все пять часов, что я лежала со схватками, а когда я попыталась найти хоть кого-то на этаже, меня поразило безлюдие. В какой-то момент мне показалось, что я очутилась в фильме ужасов. Но это было только начало.
Часов в пять утра тетенька-врач все-таки обо мне вспомнила, прибежала, посмотрела и с воплями: «Чего ж ты молчишь?!» – убежала… Честно говоря, я от боли уже ни думать, ни возражать была не в состоянии. Меня быстренько перевели в родовую и приказали тужиться. Я человек ответственный, старалась изо всех сил. Но у моего богатыря оказалась косая сажень в плечах – вот плечами он и застрял… Чего только не предпринимали: и давили на живот сверху, и приказывали мне тужиться без схватки (к слову сказать, мы оба в результате были в синюю мелкую крапинку на следующий день: полопались мелкие кровеносные сосуды на коже)… А я непрерывно ощущала, как что-то черное и ужасное наваливается на меня, душит, не дает двигаться, лишает возможности что-то предпринять, да просто подумать…
Я услышала страшное: врачи говорили, что надо резать ребенка. И я взмолилась: «Целителю Пантелеимоне, помоги! Твой день сегодня! Ты ведь можешь!»
И вот в какой-то момент я услышала страшное: врачи надо мной говорили, уже не обращая внимания на меня: надо резать (ребенка! – поняла я). И в этот самый момент вдруг вспомнила ту старушку: «Рожай сегодня! Пантелеимон поможет!» И я взмолилась: «Целителю Пантелеимоне, помоги! Твой день сегодня! Ты ведь можешь! Ты – всемилостивейший!!! Ты же рядом, правда?!» – и вдруг где-то в глубине живота будто чья-то рука подтолкнула ножки ребенка, и он подвинулся вперед, высвободил плечико. Врачи надо мной всполошились: «Пошел!» – и начали опять давить сверху, опять кричать: «Тужься!» Но малыш уже вышел – без крика, без шума… Он и потом не закричал. Асфиксия. Врачи искали какой-то аппарат, суетились вокруг младенца, а я продолжала молиться. И что еще я могла сделать в тот момент?
Когда нас поднимали на третий этаж, его положили со мной, и я приговаривала – больше для самоуспокоения и так, чтобы слышал только он: «Все хорошо, все будет хорошо! Мы вместе!» И всё молилась Целителю.
На этаже нас разделили: малыша положили под стеклянный колпак, а меня – о счастье! – в соседнюю палату. Стена между нами была с огромным окном, и я могла видеть суету врачей вокруг кроватки младенца, все эти ужасные трубочки, торчащие из-под колпака… Я не могла заснуть, но и встать тоже не могла – ужасная слабость навалилась. Но хоть не та чернота, что в родзале. А за окном прорвало огромную тучу, которая висела над городом несколько дней: хлынул ливень – вся природа испытала небывалое облегчение…
Часов в девять пришел папа, кричал под окном. Доползла до окна. Кое-как сказала, что мы живы. Он мне крикнул: «Богатыря родила: 4,340, рост 55. В приемном уже записочка висит!» Правда? Удивлялась про себя, что каждое движение дается с трудом: кровать-то прямо у окна стоит, даже и идти далеко не надо. Пришла медсестра и сказала, что у меня температура 35°С… А, понятно… Упадок сил…
Муж передал мне иконку Целителя – благословение Афонского монастыря (за год до этого мы были у честной главы, которую привозили в Москву). Вечером вижу у кроватки малыша детского доктора и выскакиваю в коридор (ну как выскакиваю – пока я дохожу до двери, доктор оказывается уже в конце коридора). Я кричу изо всех сил: «Не уходите, доктор! Скажите мне, как Комаров?!» И она оборачивается, возвращается и успокаивает: «Вы не переживайте, утром переведем его к вам в палату. Он удивительно быстро поправляется. Чудо прямо!»
Слава Богу! Наконец-то я могу заснуть, но в голове все стучит: «Целителю Пантелеимоне!..»
Чудом было то, что мы выжили. Но диагноза наш Пантелеймон не избежал. Посоветовались с врачами, получили благословение духовника и переехали в деревню. Чистый воздух, свежие натуральные продукты, физическая активность и главное – причастие за каждой службой. Такое вот было наше лечение. И оно помогло.