Листья, листья, листья. Красного много, желтого много, зеленого мало, черным станет, если не убрать. Поэтому сначала под ногами шуршит, а затем шуршит под граблями. Не люблю отчего-то субботники — наверное, из-за лени своей. Пойти, что ли, прогуляться немного, пока командующая уборкой чаи гоняет?
Иду — а он стоит. В сторонке от прочих, робко так, почти до собственной призрачности. Я сначала приняла его за лесного духа. Ан нет, просто очень молчаливый парень. Смутно знакомый. Надо бы выяснить.
- Помочь чем? — спрашиваю, тоскливо опираясь на грабли.
Улыбнулся, покачал головой. В душе я рада, конечно — спрашивала чисто из вежливости, заранее расчитывая на отказ.
- А ты у нас давно учишься? — киваю на здание, приунывшее под тусклым небом.
Пожимает плечами. Даже и не смотрит в сторону нашего института. Улыбка погасла. Не нравится ему тут, что ли?
- Да, тут, конечно, не фонтан, но весело-то бывает временами, а? Что скажешь? — ну вот зачем, скажите мне на милость, я вообще начала этот диалог? Чувствую себя до безумия глупо, но охота вытянуть из этого молчуна хоть какие-то звуки.
Парень меня не слушает, кажется. Или не слышит? Смотрит куда-то, замер, как окаменевший. Этому осеннему дворику не хватает статуй — так решил, что ли? И тут я понимаю две вещи: первое — я действительно откуда-то знаю этого юношу, и знаю как будто бы с незапамятных времен. Второе — уходящее солнце почему-то напрочь отказывается отражаться в его глазах.
А после все как-то замелькало, слилось. Как будто какие-то недоброкачественные пельмени, слипшиеся в замороженный монолитный клубок. Я бежала, от меня бежали, осень-зима-весна-лето-снова осень — зима, или нет, какое-то неясное межсезонье. Автобусы-трамваи-поезда-метро-в метро темно было и почему-то очень хотелось спать.
Я не помню, в какой момент я все-таки перестала спать и обнаружила у себя под подушкой демонов времени. Твари черные, склизкие, даже дотронуться противно. А из-за них сумбур такой, что остается только спешить, и жить забываешь, и голос не звучит, потому что некогда им говорить.
Убила паразитов уже ближе к старости — и тогда моя осень остановилась. Стала я старушкой, с морщинами-лучиками, да флейтой волшебной. И пришел мой человек листопада, да пел под флейту так чисто и звонко, что вернул все краски и звуки застывшему миру.
Конечно, я не могла его не знать — ведь не так легко забываются сказки, которые рассказываешь себе перед сном. А как вспомнила — так и видно, что глаза-то живые и улыбаться умеют. Тепло так. В старости, говорят, склероз у людей бывает, а у меня все наоборот, не по-человечьи немного. Зато жить нам теперь да жить, пока идет листопад. Большой это срок, в наших-то краях.