Про свое послевоенное детство продолжает рассказ Ирина Федорченко.
Мама, папа и дедушка всегда работали, их никогда не было дома. Квартира наша на Мытной, 48, оживала только ближе к ночи и то ненадолго. Ужинать (или это было уже завтракать?) и спать.
Тогда было принято трудиться ночами, и иногда папа приходил из своего Министерства угольной промышленности под утро. Сталин любил работать по ночам, и все государственные служащие должны были быть на местах, пока ОН не ложился спать. Мама была редактором в издательстве "Недра", и имела не такой сложный режим. Мне хотелось поиграть, но было строгое предупреждение: «Не шуми, папа спит, папа устал».
Мною занималась бабушка, и на всю жизнь она осталась для меня самым близким человеком, однако любила и уважала я больше всех папу. А вот знала меня больше всех мама. Она всегда чувствовала моё настроение, самочувствие, но наши взгляды на события жизни были очень разными.
К сожалению, она как-то очень быстро забыла, какой была в молодости, и её очень заботило мнение окружающих. Редкие минуты, когда мама уделяла мне время в детстве, остались в памяти – вот она рисует мне принцесс, делает со мной ёлочные игрушки из ваты и цветной бумаги, катает меня на санках по чужому двору, как мне тогда казалось, далеко от дома, а на самом деле это был соседний двор. Это так интересно - я открываю для себя новые жизненные пространства, завоёвываю новые территории.
После войны, году, наверное, в 1946-м с нами на Мытной стал жить бабушкин старший брат. Он вернулся с войны. Взрослые говорили про него совершенно невыговариваемое мною слово – демобилизовался. Руки и ноги у него были обморожены. Ему тогда было лет 50, но он выглядел и, наверное, чувствовал себя дряхлым, сломленным стариком.
У бабушки была тяжелейшая астма с жуткими приступами, и она курила лечебные сигареты с лекарством от этой страшной болезни, которая, в конце концов, и свела её в могилу. У неё были специальные приспособления для набивания гильз вонючим табаком, который назывался астматол. Она целые дни сидела и набивала их. Эти сигареты помогали ей дышать. Она почти не выходила из дома зимой – только иногда постоит у подъезда 10-15 минут, если оттепель и нет ветра. Обычно она «гуляла» дома – одевалась и открывала форточку.
Так вот о дяде: он закончил вуз в Киеве, уехал во Францию и закончил Сорбонну. Вернувшись оттуда, он очень счастливо и по большой любви женился. Взрослые говорили, что жена его была очень умна и необыкновенно красива, а дети чрезвычайно талантливы. Когда началась война и Киев захватили немцы, они велели всем прийти в комендатуру на регистрацию. Он был на фронте, а жена дала детям яд и приняла его сама тоже, чтобы не попасть в руки к немцам.
Он узнал об этом на фронте, и это сломило его. Он стал немного странным, всё время что-то бормотал или спал. Помню, как он сидел в углу, в бабушкиной комнате на Мытной и смотрел в никуда. Но потом он устроился на работу киоскёром по продаже газет и всякой печатной продукции. Только книги его и радовали. Всю свою зарплату он тратил на них.
Женская школа № 629, в которую меня записали, находилась за Даниловским рынком, и меня водили туда дворами. Сейчас я, наверное, не смогла бы её найти. По дороге в школу стоял красный кирпичный дом, а в нем жила семья бабушкиного племянника Александра, который был старше её, и его странная жена, она всегда болела, её лечил знаменитый Вольф Мессинг. Их сын был очень талантливым дирижером, руководителем хора. Потом они уехали в Тулу, где он стал главным дирижером филармонии. У них дома было уютно, и были большие стеклянные шары, в которых, если их потрясти, шел снег. Сейчас этим никого не удивишь, а тогда это было такое волшебство. Почему-то мне помнится название лекарства, которое с трудом ей доставали все родственники: пантопон. Теперь мне кажется, что она была наркоманкой.
Всё детство прошло под постоянно звучавшим словом «Сталин». Он был царь, Бог, властитель дум. . Дома о нём никогда не говорили, во всяком случае, при мне, но на улице, в школе, по радио звучало только это имя. Меня повезли кататься на речном трамвайчике впервые в жизни. Это было так здорово! По радио всё время передавали песню о нахимовцах, в которой были такие слова: «Вперёд мы идём, с пути не свернём, потому что мы Сталина имя в сердцах своих несём». Один из первых моих стишков тоже посвящен Сталину:
Дорогой наш Сталин, наш любимый,
Зодчий коммунизма милый наш.
Все мы любим дорогое имя,
В сердце каждого оно из нас.
Продолжение этого «гениального» бреда я не помню, но и из этих нескольких строчек можно понять, чем были забиты наши мозги. И ведь писала это маленькая девочка совершенно искренне. Я прочла это стихотворение дома вслух, ожидая похвал, но реакцией была гробовая тишина, потом кто-то из взрослых похвалил меня - не за стих, а за то, что я хорошо подобрала рифму. Страшные были времена.
Делитесь своими историями! Почта emka3@yandex.ru