- Зорька, Зорька, звёздочка моя ясная. Где ты, кормилица моя, - стоя на краю оврага, кричала Катерина.
Послышался колокольчик и бодрое мууууу в ответ.
- Ах ты скотина рогатая, измучила ты меня, чертяка безумная. У всех коровы, как коровы, а тебя ж вечно на приключения тянет, - спускаясь в овраг, причитала Катерина.
Овраг сейчас стал оврагом, а раньше, лет сто тому назад, здесь хутор был. Жил тут, говорят, отшельник один, корову держал, коня, гусей и уток немерено. Всё было, как у людей, но бирюком он был, ни с кем не разговаривал, и к себе никого не подпускал. Всякое люди про него говорили, язык то без костей, вот и мелют своё и чужое. Сожгли хутор ночью, то ли от злости, то ли от зависти, кто ж теперь разберёт. С тех пор здесь никто не селится, боятся, плохое место говорят.
Катерина пробиралась по кустам, со страхом озираясь по сторонам, жутко было на сгоревшем хуторе.
- Да чтоб тебя комары загрызли, бестолочь ты, мучительница проклятая. Зорька, скотина, где ты есть, - вытирая слёзы, кричала она.
Совсем рядом послышалось громкое муууу и зазвенел колокольчик.
- Ну сейчас я до тебя доберусь, в глаза твои бесстыжие посмотрю. Месяц тебе хлебной корки не видать, - поправляя сбившийся платок, говорила Катерина.
Раздвинув кусты она увидела свою пропажу. Зорька жевала крапиву, хвостом отгоняя комаров.
- Вот ты где, гулена. Оставить бы тебя здесь, да жалко. Пошли, чудовище...., - Катерина замолчала на полуслове.
У самых Зорькиных ног лежал младенец. Лежит, тихонечко так, травинку в кулачке зажал и улыбается.
Зорька посмотрела на хозяйку, опустила голову к младенцу, и протянула своё мууууу.
- Ах ты ж батюшки-святы, что ж это делается. Откуда ты взялся, сердешный, - говорила Катерина, беря младенца на руки. А малыш всё улыбался и гулил.
Сорок лет Катерине уже было, ни мужа, ни детей. Как погиб жених на войне, так в девках она и проходила. Свататься-то к ней сватались, да всем она отказывала, не могла своего Василька забыть. Так в старых девах и прожила, вековухой звать стали.
Прижала Катерина младенца к груди, а сердце так и защемило, сладкой истомой внутри отозвалось. Забыла она и про Зорьку, и про всё на свете забыла. Идёт, одной рукой ребёнка держит, другой кусты раздвигает. А сердце внутри так и стучит, голубые глазки у ребёночка, как у Васи глазки.
- Вася, Васенька, Васелек, - шепчет Катерина, сильнее прижимая младенца к груди.
А Зорька, как преданный пёс, идёт следом, колокольчиком позвякивает.
Принесла его домой, положила на кровать, тут сердце её не выдержало. Разрыдалась Катерина в голос. Всё вспомнила, и как сердце от тоски по Василию по ночам щемило, и как после войны бабы своих мужиков встречали, и как свадьбы по селу гремели. Жизнь свою горькую вспомнила, как мужики ночами в окно стучали, пусти мол, истосковалась же по мужской ласке. Горько плакала Катерина от обиды людской.
Плач не плач, а Зорька заждалась уже, зовёт хозяйку, мочи нет терпеть, вымя от молока распирает.
Справилась Катерина по хозяйству, забегает в дом, а ребёночек всё лежит, головенкой своей вертит в разные стороны.
- Да чей же ты? Не может быть, чтобы боженька мне тебя послал, - говорила Катерина, меняя мокрую пленку.
Долго в сельсовете решали, что с младенцем делать. Председатель советовал в детский дом отдать, пока родителей его будут искать. Но Катерина в крик, какой детский дом, не враг она дитю.
Так и остался Васенька у Катерины. Месяц жил, два, а когда пол года миновало пришла из района бумага, в которой чёрным по белому говорилось, что ребенка надо определить в детский дом. Заголосила Катерина, бабы её поддержали, виданное ли дело от такой матери, как Катерина, ребенка забирать.
Три года прошло с тех пор. Васенька окреп и на пухлых ножках бегал по двору, гоняя задиристого петуха. От матери ни на шаг не отходил, их так и называли в селе: иголочка с ниточкой.
Катерина прямо расцвела с тех пор, помолодела, глаза так и светились счастьем. Забылся тот страшный, тяжёлый первый год, когда представители власти не хотели ничего слушать. Не гоже одинокой бабе ребенка воспитывать, не по закону это.
Много страшных ночей провела она над колыбелью Васеньки. Вот он, такой родной и тёплый, щёчки румяные, волосики к лобику прилипли, ручонками её палец схватил во сне, не отпускает. Смотрит на него Катерина, слёзы так и катятся по щекам. Не отдаст она своего Васеньку, пока жива, не отдаст.
Председатель, хоть и суровый мужик, и местами несправедливый, но оказался человеком с большой буквы. Бился с чиновниками не на жизнь, а на смерть, но отстоял право Катерины воспитывать Васеньку.
- Михалыч, по гроб жизни я тебе обязана. Низкий тебе поклон за сына моего, - говорила Катерина, держа в руках официальные бумаги на усыновление.
- Что ты, Катерина, окстись, это они тебе по гроб жизни обязаны, что не бросила, что до смерти билась за дитё.
- Вася, Васенька, сынок, пошли Зорьку встречать, - звала Катерина сына.
Бежит Васенька впереди, босые ножки так и мелькают, оставляя маленькие следы.
И нет большего счастья на свете, чем видеть эти маленькие следы родных ножек на пыльной дороге.