Ящерицу поймали весной. Ей не помогла зеленая, защитная окраска; издали было видно, как она блаженно жмурилась под теплыми солнечными лучами на нагретом камне.
Настроена она была весьма мирно; обычно пойманные ящерицы яростно сопротивляются и даже кусают за пальцы правда, не больно), эта же отнеслась к пленению очень спокойно.
Вместо хвоста у нее был короткий обрубок, из этого можно было заключить, что ей уже приходилось удирать от врагов, оставив «на память» свой длинный хвост. Жилищем ящерицы стала трехлитровая банка с песком и веточками на дне. В первый день плена она не желала ничего есть, и не обращала внимания на мух, пущенных в банку. Но когда на следующий день к ней был пущен паук-крестовик, ящерицу, видимо, соблазнили его размеры.
После недолгого преследования зооуголок на дому он был пойман и съеден. А на третий, день ящерица взяла муху уже из рук; за первой последовала вторая, третья, десятая. Аппетит все возрастал, и однажды она позавтракала тридцатью шестью мухами. Прокормить ее оказалось нелегкой проблемой. Когда ящерица вполне освоилась со своей новой квартирой, к ней подсадили квартирантку — Другую ящерицу. Но гостью встретил неласковый прием. Милая, добрая ящерка, которая позволяла себя гладить и никогда не кусалась, превратилась в злобную фурию, гоняя «новенькую» по банке и жестоко кусая. Пришлось ее отсадить, и ящерка снова осталась одна. А к людям ящерица относилась очень спокойно и совершенно их не боялась. Она могла часами сидеть у меня на плече, а иногда забиралась на голову и сладко засыпала, свернувшись в волосах. Ела она, мух, стрекоз, пауков. Не отказывалась и от кусочков сырого мяса и рыбы. А в жаркие дни помногу пила, жадно лакая воду своим черным раздвоенным язычком.
К осени ящерка заметно поправилась; но ела она все меньше и все больше спала. А когда наступили холода, банку с ящерицей поставили между оконными рамами. Ведь чтобы она смогла заснуть на зиму, как это делают все ее сородичи, нужна низкая, температура. Так она и проспала зиму. А весной проснулась, похудевшая, о обвисшей кожей, и снова принялась за мух.
