Перед поездкой на дачу залезла я в книжный шкаф. Надо было чего-нибудь с собой взять почитать. Поскольку предпочтения не было, решила: возьму, что первое попадётся. Попался Ярослав Гашек. Я обрадовалась, поскольку помню, как ржала когда-то над его солдатом Швейком. В книге оказались ещё и рассказы, которых не помнила вовсе.
Первые же рассказы – про детей. Гашек их писал по своим детским воспоминаниям и впечатлениям.
Читаю, рот до ушей. И даже ржу вслух. Я вообще падкая на хороший юмор. Рекомендую и вам погрузиться в творчество Гашека, не пожалеете. При этом хорошо бы и биографию его почитать. Тогда рассказы будут более понятными и живыми. (Правда, не уверена, что про рассказ можно сказать: «живой». Ну да ладно, вы меня простите).
Раз рассказы про детей, то и школа с учителями там тоже есть. Точнее гимназия, которую Гашек в 15 лет с удовольствием покинул, не закончив и 4-го класса (в 1898 году). Что ни учитель в рассказе, то тиран или напыщенный болван. И ни разу не вызывающий сочувствия даже у меня, как у коллеги, собственно.
Читаю и ржу, поскольку отлично представляю фразы персонажей в устах некоторых наших педагогов. Накладывается один в один. Только какие-то слова можно заменить на более современные.
Итак, «Бунт третьеклассников», где «третьеклассники Заградка и Розточил задались благородной целью сжить со света своего классного наставника Губера». Сей господин совершенно иезуитски преподавал греческий язык. Он любил слюнить карандаш и выводить толстые колы в журнале. При этом глядел на учеников «глазами удава, который гипнотизирует брошенного ему поросёнка так, что тот цепенеет на месте». Некоторые наши тётеньки-учительницы тоже так умеют. Особенно в начальной школе. Мой супруг свою первую учительницу до сих пор с содроганием вспоминает. Кричит во сне, бедный.
Приходя домой к Заградке на ужин, этот гадкий Губер уплетал за четверых и нагло говорил Заградкиному отцу:
«– Если бы у людоедов Камеруна были гимназии и он там учился, его давно бы съели… Надо его выпороть, пан Заградка, чтобы как-то подготовить к жизни».
Так и слышу от какой-нибудь нашей Марьванны:
– Петров, если не выучишь таблицу умножения, тебя съедят людоеды Камеруна и пересчитают твои кости. Тогда захочешь знать математику, да поздно будет! (Простите меня, уважаемые камерунцы, за цитату. Ничего личного))
Или вот. Губер:
«– Каиновой печатью будет всю жизнь лежать на нём воспоминание о том, что он до сих пор не знает греческого названия правды: алэтэйя».
Марьванна:
– Всю жизнь, Сидоров, ты будешь морально раздавлен незнанием семейства лютиковых. Как будешь смотреть в глаза своим детям, о несчастный?
Губер:
«– Тут слёзы не помогут, тут, милые мои, должна заговорить розга, да крепко, без всякой жалости и пощады, – из любви к вам, из любви к делу, требующему успешного изучения классических языков».
Марьванна (про розги говорить нельзя, придётся выкручиваться):
– Синичкина, слёзы тебе не помогут, милая моя! Только моя безграничная любовь к тебе и неправильным глаголам заставляет меня ставить двойки и колы без жалости и пощады. Я и сама плачу, Синичкина! Ыыыыы!...
Все эти словеса бедный Заградка должен был выслушивать, «приятно глядя на учителя, так как тот за ужином часто напоминал ему:
– Глядите на меня приятно, милый. Глаза – зеркало души».
Представляю, как какой-нибудь второклашка, носившийся колбасой по коридору на перемене, выслушивает внушения дежурного учителя:
– Рыжиков! Ты нарушил пункт 1389 главы 2356 школьного Устава. За это ты должен быть подвергнут обструкции и экзекуции в виде выучивания 3500 словарных слов на букву «Ж». А что это ты мокрыми глазками заморгал, а? Смотри на меня приятно, милый. Я же тебе только добра желаю.
Надо ли говорить, что смелые герои Заградка и Розточил не достигли своей «благородной цели сжить со света своего классного наставника», поскольку оба были хорошенько выдраны «заботливыми» родительскими ремнями. Вот так опять в мире восторжествовала несправедливость.
Более хитрыми и удачливыми были ученики из рассказа «Урок закона божьего». Законоучитель Горачек был «виртуозом в искусстве ставить вопросы». Нынешним учителям ещё поучиться надо.
Судите сами:
« – А ну-ка, Ваничек, идиот этакий, перечисли мне семь смертных грехов в обратном порядке!..
– Людвик, отвечай быстро, негодяй, какая заповедь на третьем месте от конца, перед «Не убий»?
Получалась какая-то божественная математика, кончавшаяся поркой в виде печального душеспасительно-арифметического итога». А розгами законоучитель тоже пользовался ловко и при этом, ласково улыбаясь, говорил:
«– Благодарите бога, мерзавцы, что я могу пороть вас».
Что придумали «мерзавцы», рассказывать не буду. Вы сами прочитаете, если захотите.
В аннотации к рассказам написано: «Образы учителей в них (рассказах) – это сатирические образы носителей того духа схоластики и бездумной зубрёжки, который был ему (Я. Гашеку) так ненавистен. Писатель обличает их и как тиранов, подавляющих личность ребёнка, уродующих его психику».
Мечтаю, чтобы такие учителя остались только в рассказах о далёком прошлом.