- А покажи, как собака лает?
- Где он тут мог видеть собаку? Всех пожрали.
Маленький Пашка хлопает глазами перед взводом контуженных, перевязанных, парализованных и на всю жизнь искалеченных людей. Он действительно не знает, как лает собака. Он застыл и смотрит. У него звенит в ушах от разноголосого воя бывших солдат, пытающихся изобразить ему собаку – так же, как звенит в ушах у его матери Ии, которую все зовут «Дылдой». Только на самом деле она ему никакая не мать, а настоящая мать вернётся, когда будет уже слишком поздно. И все они – и Дылда, и Машка, и главврач – будут вот так же растерянно хлопать глазами и смотреть, смотреть, где же здесь осталась жизнь? Где же любовь? Как быть дальше?
В России не привыкли к фильмам о посттравматическом стрессовом расстройстве. Нам подавай героев и великую победу, а чувства – ну как-нибудь перекусим, затянем пояса потуже, спрячем подальше. Война кончилась – можно строить, рожать детей, выдавать пятилетку за три года и дышать полной грудью. А если не получается вдохнуть? Ну значит нытик, сосунок, плохо стараешься. Одним словом – баба.
Кантемир Балагов на создание «Дылды» вдохновился скандально известной книгой Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо». В два женских лица, по большому счёту, и вглядывается режиссёр: в бледное, почти прозрачное, но такое закрытое лицо Ии (Виктория Мирошниченко) и дерзкое, пылающее лихорадочной жаждой новой жизни лицо Маши (Василиса Перелыгина). Вернувшись с передовой, обе героини устраиваются работать в госпиталь, но так по-разному справляются со своей болью: Ия «зависает» в страшных, немых приступах, и одному Богу известно, что в эти моменты мелькает у неё перед глазами; Маша же с какой-то воспалённой одержимостью бросается восполнять утраченное – падает в объятия к первому встречному, мечтает о браке и детях, и даже отсутствие нужных репродуктивных органов не кажется ей серьёзным препятствием.
Смотреть фильм тяжело и страшно. И если поначалу кажется, что он как будто ни о чём, что кадры в нём слишком длинные, диалоги бестолковые, а ракурсы странные (то тьма, хоть глаз выколи, то сплошные сапоги и чемоданы), ближе к середине понимаешь, что по-другому о параличе и контузии послевоенных лет рассказывать было бы лицемерно. Те, кто заглянул в бездну и глотнул яда нечеловеческих зверств, не могли так просто перевернуть страницу и начать с чистого листа. Они попали в лимбо, в долгий, невыносимый антракт между «Войной» и «После». Они застыли в янтаре собственных страданий, вынужденные переживать их снова и снова, вынужденные делать вид, что время бежит вперёд, когда оно упрямо и безжалостно остановилось.
Неслучайно основным сюжетным двигателем режиссёр выбирает попытки забеременеть, зачать новую жизнь. Пусть даже в странной, искорёженной форме – через своего рода суррогатное материнство, шантаж и невыносимо гротескный секс втроём – героини готовы на всё, чтобы высечь-таки искру надежды, почувствовать в себе ростки будущего. Это фильм-молитва, тянущаяся на одной дикой, отчаянной ноте. Фильм-мольба об очищении и возрождении после долгой и суровой зимы. Он не затягивает, не увлекает и не сообщает рецептов счастья. Он как горькая пилюля, принятая натощак, от которой полдня мутит и бросает в дрожь. Но принять её всё же стоит – чтобы вывести из организма наивные заблуждения о том, что на войне есть победители.
Читайте также: рецензия на книгу Светланы Алексиевич "У войны не женское лицо"
Уважайте себя и смотрите хорошее кино.