Иногда мне выпадает счастье беседовать с выпускниками школ. Одна девочка готовилась к ЕГЭ по литературе. Ею избран этот предмет, потому что она решила, что её будущая работа будет связана профессиональной журналисткой или актрисой в театре.. Такой профессиональный выбор требует обязательного испытания по литературе. Должен сказать, что девочка не без способностей. Успешно занималась в городском драматическом кружке, играла ведущие роли, ей прочили успех.
Однако меня поразила удивительная способность её сочетать в себе несомненную талантливость с дремучим невежеством. Она почти совсем не читает русской классической литературы и «знает» её только по сокращенным текстам, размещенным в Интернете. Выпускница исполнена такого равнодушия к русской классике, что у меня по-настоящему заболело сердце, когда я ощутил в себе угрозу собственного бессилия - побороть в ней эту очевидную для её будущего дела ущербность.
Я не могу выпускницу отнести к «широкой публике», отторгнутой нынешними неблаговидными явлениями от истинного искусства, от классической литературы. Эта публика продолжает «купаться» в «мыльных» сериалах, в кровавой пене бесконечных лент о милиции-полиции. А там набор пошлости и словесного мусора. Но девочка, слава Богу, вообще не смотрела сериалы. Она восторженно относилась к телевизионным вечерам, где шутит Ургант или ребята из прочих шоу с «Пельменями».
Вот такая экспозиция. А мы должны были с нею подготовиться к восприятию Лермонтова – хотя бы в рамках заданий по ЕГЭ.
Мне так хотелось, чтобы она, житель России, по-настоящему прочла удивительные стихи, поэмы поэта, необыкновенный его роман «Герой нашего времени», чтобы вернуть или взрастить в себе эстетическое чутье, которое защитит от дурновкусия, приобщит к истинно художественно-ценным образцам в литературе и вообще в искусстве.
«Неужели Лермонтова вы сумели постичь в юном возрасте и в школьном изучении?» - неожиданно спросила она.
«Ко мне «пришел» Лермонтов неожиданно и не в школе, - признался я ей, – через романс в исполнении великого русского советского певца С.Я. Лемешева. Я был подростком и услышал по радио слова, сопровождаемые необыкновенной мелодией. Но в первую очередь меня поразили слова. Едва ли я их понимал разумом. Но сердце, душа наполнялись сочувствием к этой необыкновенной, почти космической исповеди, идущей туда, к высям небесным, которая перемешана с восторженной тревогой и пронзительной печалью, даже с жалостью. Слезы сами по себе катились из глаз, и я не стеснялся их: это были слезы возвышенного воодушевления, который возникает, наверное, тогда, когда преодолеваешь страх одиночества от незнакомого, почти фантастического пути в неведомые дали:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит…
Когда мне исполнилось 18 лет, меня поразило удивительное признание восемнадцатилетнего поэта Лермонтова:
Я жить хочу! Хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело…
Совсем молодой, почти мальчик, такой, как и я по годам, а хочет печали! Разве это не удивительно?
Прошло много лет. Но поэт, оставшийся вечно юным, не переставал меня удивлять. Одно упоминание этого благородного имени взывает в памяти много волнующих строф. Они как музыка. Как неугасающая мелодия:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка…
……………………………………………….
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, -
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога…»
«Когда тебе будет невыносимо трудно, читай замечательные строки из «Молитвы» поэта», - просил я девочку:
В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко...
Вовлеченные оба в этот разговор о М.Лермонтове, мы не заметили, как пролетело время. Зато я увидел, как увлажнились её глаза. Нет, она не плакала. Она почувствовала в себе приближение того душевного преображения, наступившего от соприкосновения с тем эстетическим и духовным богатством, которое заложено в русской классической литературе. И откликнулась на это преображение.