Кто-то в сотый раз взвешивает за и против. Кто-то без устали отсматривает анкеты, ожидая, что сердце екнет, и тогда уж все. А кто-то смотрит на усыновителей, как на инопланетян: «Как можно полюбить не своего ребенка?». Писатель и блогер Оксана Дмитрова — уже давно по другую сторону условной границы. Ее «беременность» дочкой Ангелиной длилась всего три месяца. С тех пор, как девочка появилась в семье, прошло 3 года. О том, как приемная дочь изменила жизнь всей семьи, Оксана рассказала журналисту «Литтлвана» Ире Форд.
Оксана Дмитрова — автор книги «Маму вперед», популярный блогер, мама Миши, Даниила и Ангелины.
Если мы что-то решили, то идем и очень быстро это реализуем
Муж с коллегами ездил в детские дома и однажды вечером показал мне скриншот с сайта «Усыновите ребенка»: фотографию девочки, которая была очень похожа на нашего старшего сына. Я говорю: «Хочешь взять ребенка?». Он отвечает: «Да, можно». Я: «Значит, сходить в опеку?». Он: «Сходи».
Мы с мужем очень активные люди: если что-то решили, то идем и очень быстро это реализуем. Я пошла в опеку. Получила список документов. Он был не маленький, но абсолютно подъемный. Говорю мужу: «Нужно пройти Школу приемных родителей!». Он кивнул: «Пойдем, послушаем, что говорят». Мы пошли. Послушали. Поняли, что взять ребенка в семью — сложно, но что у нас обоих есть задор, мы хотим это сделать быстро.
Взять ребенка в семью муж предложил в марте, а 1 июля мы подписали согласие на Ангелину. Ту девочку, которую изначально он увидел, оказалось невозможно взять в семью по статусу, и мы полетели за Ангелиной.
Обычно люди только собирают документы столько, сколько мы потратили на весь путь, а детей вообще ищут годами. С одной стороны — это было хорошо, с другой — мы не были полностью готовы к тому, что нас ждало нас дома, хоть и ответственно подошли к этому шагу.
Можно бесконечно готовиться и все равно не быть готовым
Можно бесконечно готовиться к тому, что ты примешь ребенка, и все равно не быть готовым. В нашем случае сюрпризом стало практически все.
Например, мы слышали, что в детдомах дети не так хорошо физически развиваются, как домашние. Но мы думали: «Ну, ничего, сделаем курс массажа, и все наладится». Ничего подобного! Мы взяли Ангелину и только тогда поняли, что дети плохо развиваются в детском доме не потому, что им физически плохо или их плохо кормят, а потому, что у них настолько высокий уровень ежедневного стресса, что они просто не могут развиваться.
Помню свое изумление, когда я посадила Ангелку на стул, а она рыдает. Сажаю на диван, она рыдает. И ужас в глазах. И тут я поняла, насколько все плохо. Я думала: «Ну не ползает, ну не ходит… Научим!». Но тут она рыдает, сидя на стуле! Потому что она никогда в жизни не сидела на стуле без перегородки. И она очень боится. И мы шаг за шагом, с помощью мальчиков, которые показывали пример, терпеливо, по полмиллиметра, преодолевали этот ее страх.
Еще мне было непривычно и необычно, что Ангелина уходит в астрал. Она могла сидеть и часами ни на что не реагировать. Рядом мальчики играют, бегают, смеются, а она не шевелится, не моргает, будто улетела на другую планету. Я могла ее перенести на другое место, переложить, а она не реагирует на это. Меня это невероятно злило. Детдомовские клише: «Подошла тетя, что-то делает, сейчас уйдет», были очень долго. Что-то остается и до сих пор.
Адаптация: это было очень сложно
Первое время было так: берешь Ангелину на руки — она воет. Отпускаешь — воет. Успокоить невозможно. Потом она приходит к тебе, кладет голову на колени, а погладить нельзя. У нее внутри качели: ласки хочется, но она же и раздражает, дестабилизирует, и снова слезы. Это было очень сложно. И для меня, и для семейных отношений. Приходит муж домой с работы. Ему бы хорошо отдохнуть, а жена говорит: «Вот тебе ребенок!», и выбегает из комнаты. Нам некогда было поговорить с мужем — я так уставала от постоянного плача, что очень ценила время, когда могу побыть одна. Вставляла в уши наушники и уходила. Погружалась в художественную литературу. Закрывалась в своей комнате.
Через полгода, в ноябре, к адаптации Ангелины добавились проблемы с ее здоровьем. Она начала болеть. У нее бронхо-легочная дисплазия, любые сопли сразу уходили в легкие. Она не спала, рыдала, засыпала сидя. Я спала, сидя с ней, я не могла забрать мальчишек из садика. И весной я поняла, что 2,5 месяца я не была на улице — так, чтобы выйти и погулять.
Помню тот момент, когда оказалось, что мы можем не только сидеть за столом и есть, но и рассказывать что-то друг другу, шутить. У Ангелины начались прорывы в развитии. Это случилось ровно тогда, когда начала устанавливаться привязанность, когда дочка стала понимать: если она упадет, ее поймают. На 10–11 месяце появления Ангелины в семье стало совсем хорошо. Ситуация выровнялась.
На Новый год в детском саду была ситуация: после того, как Дед Мороз раздал подарки, дети пошли в зал к своим мамам. Ангелина меня не увидела, и, недолго думая, подошла и обняла маму другого мальчика. Это последствие депривации: Ангелина к этому моменту была уже два года в семье, в течение которых она не ходила в садик, она адаптировалась в семье, но ощущение «общественности», что ты ничей и «всехний», осталось. И остается до сих пор! И это притом, что привязанность у Ангелины на этот момент уже сформирована — она не уйдет с чужим. Но при этом социальная опасность остается — ребенок, девочка, не должна так легко со всеми идти в объятия.
Я надеюсь, что однажды Ангелина достигнет возраста, когда она вылечит свои детдомовские раны. Когда она будет неотличима от детей из семьи. Я надеюсь, что в 18, 20, 25 лет Ангелина полностью восстановит привязанность. Но если это не случится, то пусть она вырастет осознанным человеком. Тогда она сможет анализировать свои состояния внутри и отдавать себе отчет в том, что делает.
В мире детей приемная семья — это нормально, а не что-то «из ряда вон».
На момент, как мы взяли Ангелину, Даниилу был 1 год и 9 месяцев, у них с ней 5 месяцев разницы. А старшему, Мише, 3 года. Я готовила детей к появлению ребенка. Показывала Мише анкету Ангелины, говорила, что мы полетим за сестрой. Он ее ждал.
Помню, мы занесли Ангелину в дом, и Миша, только проснувшись, увидел ее. Он закричал от счастья и принялся сказать вокруг нее и почти облизывать. Кажется, он воспринял Ангелину как подарок ему лично. Данил повел себя иначе. У них с сестрой небольшая разница в возрасте, потому он сразу прочувствовал, что Ангелина — это его конкурент. Первое время мы очень оберегали дочку от того, чтобы Данил ее не стукнул. Но со временем Ангелина подросла и окрепла. Сейчас они могут и подраться: хотя она проигрывает ему по силе, но выигрывает в упорстве. Но как только они выходят на улицу, то он заступается за нее. Он воспринимает ее как свою команду, как часть себя.
До Ангелины я считала, что современный мир бежит вперед быстро, и нужно успеть дать ребенку как можно больше всего — английский, ментальная арифметика, робототехника и хоккей. А если я вдруг что-то не успею сделать, дети точно станут аутсайдерами.
Появилась Ангелина, и я поняла — детям нужна мама, которая в здоровых отношениях с собой, которая разговаривает с ними на разные темы и создает контакт. Мне стало ясно, насколько в нашем мире детям не хватает общения! У родителей дела, у детей дела; у родителей гаджеты, у детей гаджеты — и в итоге мы не успеваем полноценно контактировать. И когда я увидела, что важна детям в духовном плане, в плане передачи своих ценностей, для меня это стало комфортным откровением.
Для моих сыновей факт, что мы взяли Ангелину, является важным фактором в жизни. В их мире приемная семья — это нормально, а не что-то «из ряда вон». С Ангелиной Миша и Данил стали старшими братьями, научились нежности и заботе по отношению к сестре.
С Ангелиной я познакомилась с собой
Когда меня спрашивают, как мы решились на Ангелину, ведь я была выгоревшая с погодками, я возражаю: я не была выгоревшая! Я была ресурсная. Я со всем справлялась, увлекалась правильным питанием, спортом, детским развитием и психологией. Это была моя жизнь. Мы с мужем были на подъеме, и я чувствовала себя как рыба в воде! Выгоревшей я стала через 3 месяца жизни с Ангелиной.
Первое время у меня было сильное разочарование в себе. Я же думала, что всесильная, а оказалось, что нет. У нашего младшего сына тяжелая аллергия на березу. Он бесконечно дышал над ингаляциями, страшно кашлял, и я думала: «Ну хуже-то чем это, не бывает!». Появилась Ангелина с бронхо-легочной дисплазией, и оказалось, бывает.
Мне хотелось, чтобы дочь поскорее физически догнала своих сверстников. Чтобы она быстрее начала выделять нас с мужем как родителей, а не как обслуживающий персонал. И в погоне за идеалом я себя угнетала и загоняла в состояние: «Что ж такое, почему у нас ничего не получается!». Мне стало легче, когда я осознанно остановила эту гонку и дала нам всем время. Сказала себе: «Оксана, подожди. Все придет, но позже».
Через несколько месяцев жизни с Ангелиной я была очень истощена адаптацией. Мне самой нужен был отдых. Пришлось акцентировать внимание на себе: любить себя, ходить, лелеять, делать это где-то через силу. Выбирать себя там, где я прежде выбирала детей. Я уговаривала себя отступить от своих принципов, чтобы восстановить ресурс. Раньше я варила суп через «не могу». Теперь я выбирала накормить детей макаронами или налить молоко в мюсли. Просто, чтобы сохранить силы для другого.
Наблюдения за собой в период адаптации оказались очень интересным экспериментом: кто ты, делаешь ли ты хорошо или плохо, работает ли то, что ты делаешь, или это вообще не эффективно, хорошая ты или плохая? У меня не было таких вопросов к себе с сыновьями. Я была спокойная, уравновешенная, очень похожая на «инстамам», у которых все идеально: вокруг мечутся, не понимают, как воспитывать детей, а я все знаю лучше всех. У меня было очень высокое самомнение.
С Ангелиной я познакомилась с собой. Я помню: смотрю на нее, жалею ее и так злюсь на ее биомаму! В какой-то момент поймала себя на мысли: «А зачем я на нее злюсь? Что это дает лично мне? Ребенок уже мой! Она уже не сирота!». И когда я проработала в голове злость, лишнюю жалость, мое отношение к дочке стало более ровным, не скачкообразным, где был полный спектр: от «О, мой бедный ангелочек» до «О, как я зла, ты опять воешь!». И это очень повлияло на Ангелину и ее отношения со мной. В какой-то момент я заметила, что мы стали тандемом.
Дорого или нет?
Для меня вопрос денег изначально не был первостепенным. И потому я не знаю, приемный ребенок — это дорого или нет. Кому-то дорого платить 100 тысяч за частный садик, а кому-то дорого возить ребенка на развивающее занятие раз в неделю. Когда появилась Ангелина, в нашей семье ничего не изменилось в материальном плане. Я не стала себе в чем-то отказывать. Помощь государства помогла нам в финансовом плане плавно ввести Ангелину в нашу семью. Я точно знаю, что в моральном плане она далась нам гораздо дороже, чем в финансовом.
Мечты и реальность
Многие берут детей из подсознательного желания быть хорошим, желая, чтобы их похвалили. Я думаю, у нас с мужем, когда мы брали Ангелину, тоже было это желание. Мы выросли в то время, когда это было очень важно: услышать, что тебя похвалили. Это, конечно, не единственное, чего мы хотели — мы мечтали о дочери. О розовых вещах на вешалке. О сестре для мальчиков. Мы хотели вытащить ребенка из детского дома и дать ему шанс на обычную жизнь.
И с одной стороны, нет ничего плохого в том, что человек хочет почувствовать себя хорошим, взяв приемного ребенка. А с другой — к этому желанию должна добавляться осознанность, понимание, кто такие сироты, какая у них реальная проблематика.
К примеру, родитель берет будущего первоклассника домой и рисует себе в голове картинку, как ребенок стоит на линейке — нарядный, с букетом, а потом приносит домой полный рюкзак пятерок. И вдруг оказывается, что ментально семилетний ребенок из детского дома и близко не готов к школе! У него умственное развитие соответствует 4–5 годам, но при этом он знает, что такое оральный секс. И — тыдыщ! — родитель в этом месте впадает в ступор. Но если он длится 3 минуты, а дальше родитель готов с этим работать и идти вперед — отлично! И желание «быть хорошим» я тут поддерживаю и одобряю. Это здоровое желание. А чего еще может желать человек? Быть плохим или быть космонавтом?
Приемный ребенок — это решение на всю жизнь
Мы с мужем не можем давать советов будущим приемным родителям: мол, делайте вот так, а вот так не делайте. У нас все выгорело. Наш пример вдохновляет, но это и хорошо, и плохо. Есть люди, которые от нас узнают глубже о теме сиротства, проникаются, берут ребенка. Но при этом есть и те, которые не готовы стать приемными родителями и не должны ими становиться, а они посмотрели на нас и решили: «Будем!». У меня есть читательница, которая взяла ребенка из детского дома, а потом, не справившись с адаптацией и с тем, что жизнь пошатнулась, муж ушел из семьи, вернула его в детский дом.
Приемный ребенок — это проверка и для себя, и для семьи, и… это решение на всю жизнь! Представьте — вам всю жизнь жить с человеком, который сегодня рисует какашками на стене. Готовы?
Когда меня спрашивают: «Приемный ребенок — это больше про счастье? Или про труд? Или про терпение? Или про открытие в себе дзена и принятие?», у меня нет единого ответа. Это про все. Приемный ребенок — это про жизнь.
Сейчас нам часто задают вопросы: «А четвертый когда? Может, еще кого-то возьмете в семью? Или кровного родите?». Я честно себе признаюсь, что не готова к этому. Сейчас нет. Я очень хорошо помню адаптацию Ангелины, помню, как мне было морально тяжело. Старший сын готовится идти в школу, и для меня стать мамой школьника — совсем новый опыт. Потому пока я остаюсь мамой троих.
Секрет моего счастья
Когда я встречаюсь со сложностями, я задаю себе вопрос: «Что ты хочешь от жизни? Ты хочешь взращивать детей или ты хочешь жить счастливо?». Я точно знаю — я эгоист, я хочу быть счастливой. Просыпаться и улыбаться мужу, целовать детей. Это мое изначальное желание — хочу быть счастливой. А остальное можно решить. Например, когда я, став мамой Ангелины, поняла, какие у меня проблемы в голове, я пошла с ними к психологу. Решила их и продолжила быть счастливой.
Больше историй - на портале Littleone.