Найти тему
ФОМ

«Дом вместе с родителями плыл по реке»

Хроника создания Рыбинского водохранилища

СССР известен своими большими стройками — и массовыми переселениями. При создании Рыбинского водохранилища в начале 1940-х было затоплено около 700 сёл и деревень: более 130 000 человек оказались вынуждены покинуть свои дома, было разрушено полсотни церквей, три монастыря, дворянские усадьбы с садами и парками, ушёл под воду целый город Молога. Дарья Назарова записала истории переселенцев и реконструировала ход затопления: перенос целых посёлков, сплавы по рекам на брёвнах из собственных домов и попытки вернуться обратно.

Галина Трофимовна Туз: Мой дедушка и прадедушка жили в деревне на берегу реки Мологи, недалеко от имения графа Мусина-Пушкина. Название деревни было Притыкино: когда искали место для поместья графа, приткнули челны к этому месту. Очень много людей в деревне носили фамилию Лебедевы, так как были крепостные, а про семью графа народ говорил: «Приплыли лебеди». Прадед ловил рыбу, отвозил в Рыбинск и продавал её, только живую — мёртвая рыба не годилась, считалась несвежей. Фамилия деда стала уже не Лебедев, а Рыбаков, потому что отец его был рыбаком, — так крепостные крестьяне получали фамилию.

Дед и прадед сами строили себе лодки, плели неводы. Жили в достатке, рыбы было очень много, была большая семья. Хозяйство было богатое, но потом их раскулачили, отобрали неводы и участок, на котором ловили рыбу.

Галина Трофимовна Туз у дома своего деда в Рыбинске

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Дом деда Галины Трофимовны Туз в Рыбинске. Постройку перевезли из затопленной деревни Притыкино.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Антонина Павловна Шеломова: В конце 1936 года было объявлено о затоплении города Мологи и всех наших деревень на берегу Волги: Заладье, где родилась моя мама, Большая Рёжа, где родился отец, Рыльбово — к нашему сельскому совету были приписаны 14 деревень между рекой Мологой и Волгой. К нам в Шумарово пришла комиссия, стала оценивать дома. Помню, нам сказали, что дом отвечает всем требованиям и его можно разобрать и перевезти. Сказали ещё: «Если дом вам непригоден, то вы можете его оставить и получить ссуду, поехать куда хотите». Ссуды, правда, были небольшие.

Когда точно стало известно, что Мологу затапливают, и люди из комиссии начали ходить по домам, были назначены уполномоченные по ликвидации по каждому сельсовету. У нас таким человеком был назначен Сёмов. Сёмов жил у нас в доме. Сколько было слёз: невозможно было покидать родные места, наверное, и уполномоченным было нелегко. Мама спросила как-то у Сёмова: «Что же ты, батюшка, всю ночь не спишь, охаешь, да всё Бога вспоминаешь во сне — а ведь ты партийный». Сёмов ничего не ответил маме.

Антонина Павловна и Владимир Алексеевич Шеломовы у своего дома в деревне Некоуз

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Антонина Павловна в молодости

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Рыбинское водохранилище

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Следом за комиссией, ходившей по домам, приехали люди, которые, как тогда говорили, шли «зорить» церковь на Шумаровском острове, что значило разорять. Старшеклассников организованным порядком привели в церковь. Мне было 11 лет, мы шли за старшими детьми, не понимали, что происходило: двери у церкви раскрыты, окна раскрыты, посередине три громадных чана, в них белая (от штукатурки) вода — мужчины всё снимали со стен и с лестницы, потрошили и скидывали в эти чаны. Вокруг валялись книги, бумаги с картинками, свечи и восковые цветы — мы всё, что валялось, собирали в ящики без разбора и уносили домой. Прятали их дома, чтобы потом менять по интересам; у меня был интерес: книги и библейские картинки. Когда с церкви начали снимать колокол, ручная сова мальчика Миши из церкви, жившая в колокольне, взлетела на сосну и издавала такой страшный гортанный звук, что старухи потом долго вспоминали и крестились.

Галина Владимировна Бурша: Земли, с которых переселяли людей, были плодородные, богатые, новые земли были сухие, неблагоприятные, переезжали, как в пустыню, на бедную землю. Переживать не давали, тут же рот затыкали. Людям на новом месте сразу приходилось обустраивать свой быт, поднимать хозяйство, наваливалось много забот. Без работы было нельзя, без работы могли и посадить.

Галина Владимировна Бурша с дочерью у своего дома в Веретее

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Церковь Пресвятой Богородицы в Веретее, недалеко от дома Галины Владимировны Бурши.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Местные говорят, что для строительства использовали древесину из Янского леса, расположенного рядом с селом Яна и вырубленного перед затоплением. Сейчас церковь заброшена, на консервацию и восстановление нет бюджетных средств.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Антонина Павловна Шеломова: Вокруг старинного села Некоуз было очень много земель неосвоенных. После революции были созданы там колхозы, но не хватало населения, чтобы освоить всю эту землю, поэтому для желающих переехать в эти места колхоз предоставлял транспорт, лошадей. Колхозы говорили, сколько семей могут принять, и землю сразу же давали — много, по 50 соток.

Дома разбирать мы должны были сами. Собирать дом на новом месте тоже должны были своими собственными силами. На время, пока перевозили дом, мы все перебирались в те дома, которые брошенными оставались: в дома людей, которые уезжали и получали ссуды. А пока мужчины на месте собирали дома, мы с сестрами и матерью снимали жильё у местных.

Когда переезжали, посёлок был не обустроен. Дома на новом месте ставили на чистом поле, не было ни колодцев, ни бани — только дом, сложенный, как коробочка. Было два колодца: у почты и у милиции, оба на замках. Колодцы в соседних сёлах зимой тоже запирали на замки, но по ночам мужчины брали сани, ставили на них баки и ездили воровать воду, чтобы сготовить пищу. Наша семья воду брала из деревни Коростелево, у семьи, в доме которой поселился отец.

Папа пережил осень и умер: простудился, пока собирал дом — лечить было нечем, много умирало. Семьи наши до сих пор дружат. Зиму пережили и весной вырыли сами колодец, позже второй колодец пробурил Волгострой. Вообще мирно жили, но в первый же год жизни в Некоузе многие стали уезжать, в основном в Рыбинск.

В Некоузе первое время воевали с местными детьми, но потом все оказались в одной школе и подружились. Жарким летом 1937-го, когда мы только переехали, в Некоуз приезжали две машины, привозили зерно из Большой Рёжи. Машины разгрузили зерно, позже должны были ехать обратно в Рёжу. Пока водители ходили попить и поесть, мы, десять человек девчонок, забрались в кузова, легли на дно и притихли — решили что уедем, больше не будем тут жить. В деревне Горелово нас обнаружили водители — довезли нас до Рёжи и там оставили. Мы радовались: сначала забрались в речку, забежали в сад рядом со школой, по знакомым местам побегали, а потом ударились в рёв: непонятно было, как нам домой ехать. Забрались в чулан брошенного дома и легли спать. Родители узнали, куда мы уехали, и приехали за нами на лошадях.

Николай Михайлович Новотельнов: Мне было 15 лет, когда всё это дело свершилось. Брат мой служил в армии, отец был в заключении в Магадане за контрреволюционную деятельность, и мы пережили всё переселение вдвоём с мамой. В 1939 году мы сдали дом системе Волгострой, его пометили, разобрали, перевезли из Мологи в Рыбинск.

Николай Михайлович Новотельнов у своего дома в Рыбинске

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Семья Николая Михайловича Новотельнова в Мологе: дедушка с бабушкой, отец, мать, он сам на руках у отца, мамины сёстры со своими детьми и его старший брат.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Галина Владимировна Бурша: Дом моей бабушки подлежал сплаву: его разобрали и сплавили по Волге в Костромскую область, посёлок Чапаева. Мой отец родился уже неизвестно где: бабушка была на последних неделях беременности, когда пришлось переплавляться на плоту в сторону нового дома. Отец утверждал, что ему тогда уже исполнилось два месяца.

Нина Алексеевна Заварина: Осенью 1939 года происходил наш переезд. Домик у нас был крепкий, красивый — такие дома приказали раскатать на брёвна, каждое бревно подписать. Эти брёвна организованным транспортом вместе с остальными перевозили к реке Мологе. Дома сплачивались и через реку Мологу и верховье Волги отправлялись до Рыбинска. Детей увозили по дороге, а дом вместе с родителями плыл по реке.

Нина Алексеевна Заварина

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Нина Алексеевна со старшей сестрой

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Рыбинское водохранилище

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Николай Михайлович Новотельнов: В Рыбинске было организованно три посёлка с переселенцами. Первый — на Слипе, его так и называли: Новая Молога. Люди из сёл и деревень, расположенных по реке Шексне, переселились к мосту через Волгу в Рыбинск. Переселенцы с Брейтово организовались в посёлке Веретея. В 1940 году нам сообщили, что дом построен на Слипе, и мы с мамой переехали в него. Погрузили на баржу всё своё имущество; козочек держали — погрузили и коз туда, перевезли на Слип.

Нина Алексеевна Заварина: Наш домик попал на улицу Крупской. Улицы не было совсем, было вырубленное поле, долго огромные пни оставались у нас в огороде. Дом быстро восстановили, и отец в этот же год посадил у дома яблони, у каждого в семье было по своей яблоне.

Галина Владимировна Бурша: Поселок Чапаева состоял полностью из переселенцев. Кооперировались сразу по несколько домов, переезжали всей деревней. Бабушка хотела поставить дом рядом с родственниками, но те выезжали первыми в деревне, а бабушка была депутатом и должна была выехать самой последней, так как была ответственная за переселение всего посёлка. Разница между домами получилась в три или четыре улицы — расстояние больше километра. Все дома ставились в ряд, за домом наделялась земля для огорода и сенокоса, а дальше, навстречу им, был еще один участок, а за ним следующий ряд домов.

Когда я спрашивала бабушку, плакала ли она, она отвечала: «Когда мне было плакать? Меня бы посадили, а то бы и расстреляли — мне же писали, что должна способствовать, помогать советской власти». Она переселялась поздней осенью, в жуткую стужу, когда края реки были покрыты льдом, и в этот холод нужно было поставить избу. Бабушка рассказывала, что дом поставили из мокрых брёвен, а двор не поставили, и корова стояла на улице под навесом, который мужики сколотили: четыре столба и крыша, и так бабушка её доила. Но только они успели поставить избу, как деда забрали на советско-финскую войну. Только спустя год, когда из переселенцев образовался колхоз, общими силами поставили двор.

Меня воспитывали сёстры деда, мы жили в деревне Обухово — она находилась на возвышенности, и было видно все соседние деревни, которые подлежали затоплению. Было страшно смотреть, как всё разбирали. Вроде мирное время, а вот идут бабушки коров доить и видят дом, мимо которого каждый день проходят: сегодня на нём нет крыши, а завтра уже и дома нет, осталось пустое место. Мысли приходили в голову: затопит или не затопит? А вдруг вода и к нам придёт, а докуда она дойдёт? Куда эти люди поехали? Что с ними теперь будет? Вспоминали всех этих людей, что с кем было связано — жили все как одна семья. Все переживали, виды брошенных домов нагоняли жуть. Леса все были вырублены, дома разобраны, печки взорваны — люди не хотели уезжать, пока оставались печи, жили как в шалаше под открытым небом, накрываясь ветками, и пекли в печи еду. Когда кто-то не хотел уезжать, их выводили на улицу и сжигали дома. Кто категорически отказывался уезжать и в истерики впадал, тех отправляли в дурдом. Но никто не говорил о чём-то таком страшном, чтобы кто-то тонул, оставался прикованным к дому.

Было затоплено много заливных лугов, которые питались от разливавшихся в низине рек.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Рыбинское водохранилище

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Николай Михайлович Новотельнов: В 1941 году я окончил первый курс речного техникума, мне положен был по водному транспорту бесплатный проезд туда и обратно. Поехал на катере через шлюз в Мологу, походил по улицам — там всё ещё жили люди, стояли кирпичные здания. Заключенные Волголага зачищали всё, леса вырубали, здания разрушали — всё должно было стать дном моря. Богоявленский собор к этому времени уже взорвали, остальные церкви подрубали как дерево, и они валились. Разрушенный город. Мы привыкли к этому, потому что всё продолжалось с 1937 года: люди уезжали, разбирая дома, оставляли дома, и те пустовали.

Галина Владимировна Бурша: В 1941 году начали уже приходить похоронки, и у людей уже другое горе. О Мологе переживать было невозможно, а потом эту тему закрыли — запрещали вспоминать и говорить.

Рыбинская ГЭС. По первоначальным расчётам уровень воды в водохранилище должен был составить 98 метров, но по ходу работ его увеличили до 102 метров. Это позволило значительно увеличить мощность ГЭС, но потребовалось затопить почти вдвое больше территорий.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Судоходные шлюзы Рыбинского гидроузла. Разница между уровнями воды в Волге и водохранилище — больше 30 метров.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Николай Михайлович Новотельнов: В 1972 году Молога вышла из воды, обмелело, наша семья Новотельновых и семья Малышевых договорились с катером рыболовецкой бригады. С семьей Малышевых мы дружили с первого класса школы в Мологе. Нас высадили на обмелевший берег, мы походили по Мологе, зашли на кладбище, нашли могилы родственников, там рюмку выпили, потом вернулся катер, и нас забрали. Было видно фундаменты домов, пни деревьев и спиленные фонарные столбы, груды кирпичей от печек. Всё это со временем начало растаскиваться: зимой лёд садился на камни, возвышенности, а весной его поднимало водой вместе с камнями.

Антонина Павловна Шеломова: Не так давно сын Володя и старший внук договорились с лодкой, мы пытались доплыть до Шумаровского острова, но было много воды, и проехать к церкви, где меня крестили, не удалось. Сейчас я ещё не теряю надежды доплыть до острова и кладбища, где похоронены родители мамы и умершие после Гражданской войны дети папы и мамы.

При подготовке к затоплению все высокие постройки снесли, а окрестные леса вырубили — чтобы не было препятствий для судоходства.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Были затоплены несколько больших кладбищ. Теперь, когда в годы засухи водохранилище мелеет, некоторые возвращаются в родные места на лодках.

Фото: Дарья Назарова
Фото: Дарья Назарова

Николай Михайлович Новотельнов: Сейчас в Мологе остался только песок, кое-где валяется железо, ещё можно различить фундаменты. Последний раз я был на обмелевшей Мологе году в 2009-м — приезжали телевизионщики, взяли меня как проводника. Ожидали увидеть купола от церквей, полуразрушенные дома — но всё это выдумка из интернета.

Использованы материалы:

  • Нестеров Ю.А. Молога — память и боль. Ярославль: Верхне-Волжское издательство, 1991. 72 с.
  • Нестеров Ю.А. Молога. Земля и море. Рыбинск: Рыбинский Дом печати, 2006. 304 с.

Дарья Назарова

Понравилась статья? Ставьте лайк 👍 и подписывайтесь 🤝 на наш канал!

----

Читайте также:

Состав отправится

Копатели Чёрного острова

33 последних километра

----

Канал ФОМ(Фонд Общественное Мнение) про политику, социологию, науку, культуру, этнографию, здоровье и многое другое. Если у вас есть интересные темы для публикаций или истории, которыми вы хотели бы поделиться, то напишите нам об этом: hello@fom.ru