Два человека произвели в армии на Волкова неизгладимое впечатление…
В армии редко можно встретить человека с благородными манерами и внешностью. И относится вышесказанное не только к Советской Армии, впрочем, очевидно, с большей долей вероятности…
Начальник полкового узла связи Эдуард Викторович Катаев как раз и относился к этому почти вымершему теперь племени кадровых офицеров.
Внешне он был среднего роста шатеном с гвардейской выправкой, с синими, глубоко посаженными глазами, имел нос греческой формы с горбинкой и был необыкновенно ловким и сильным физически человеком. Впрочем, определить цвет его волос было достаточно затруднительно, так он был абсолютно лыс, хотя выдающийся череп его и не касалась никакая бритва. Это были последствия его службы на радиолокационных станциях - РЛС, где, как известно, СВЧ – сверхвысокочастотное излучение никого не щадит. Украшением его лица были великолепные, чрезвычайно ухоженные, выбивавшиеся из-под обода фуражки, бакенбарды аглицкого типа, его краса и гордость. Всякий раз на военных смотрах Эдиковы бакенбарды были притчей во языцех высшего гарнизонного начальства и
служили причиной многочисленных его выговоров и взысканий. На всё был ответ капитана Катаева: «А найдите мне в Уставе строевой службы, что ношение баков запрещено в Советской Армии!». Так и служил он дальше с необрезанными бакенбардами во славу нашего Отечества!
Эдик был из старинной дворянской семьи потомственных российских военных Катаевых-Запотоцких, многократно разжалованных, сосланных и вновь возвеличенных каждым из царей и существующей властью по несколько раз. Был бы уже полковником в дивизии или служил в Генштабе, окончив Высшую Академию связи, но – отовсюду он был изгнан из-за своего излишнего правдолюбия и ядовитого языка. Разжаловали его с понижением в звании и должности раза три после судов офицерской чести, другой бы плюнул и уволился из армии, но Эдуард Викторович был потомственным военным и дворянином и был выше всех кадровых и жизненных передряг.
В его семье с огромной семейной библиотекой По читали только лишь для развлечения, на досуге, что не помешало им дать Эдуарду, любимцу всеобщему, второе имя Эдгар.
Эдгаром называли капитана Катаева лучшие друзья, к их числу относил себя с некоторых пор и старший лейтенант Волков…
…Волков разгадывал в секретной части кроссворды столетней давности из старых ветхих журналов «Огонёк», когда сержант-секретчик заглянул в учебный класс и извиняющимся голосом обратился ко нему: «Приехали капитан Катаев, литературу секретную с фельдъегерской почтой из дивизии доставили. Я извиняюсь, товарищ старший лейтенант, покиньте помещение!». Андрей вышел на улицу. Было очень жарко – так жарко бывает в июле только в Западной Белоруссии. Во дворе разгружался КУНГ – ЗИЛ-157 – загружен он был «под завязку», ведь в армии так любят плодить совершенно никому не нужную документацию. Солдаты таскали тюки с бесполезной бумагой, охраняемые двумя автоматчиками. Под сенью дерева пристроился капитан в форме связиста. Был он в фуражке необыкновенного размера с загнутой неестественно наверх тульей, из-под которой выбивались великолепные нафабренные и надушенные бакенбарды. Андрей кивнул ему, он легко вскочил на ноги, украшенными жёлтыми, начищенными до зеркального блеска, остроносыми полуботинками «шимми». «Я вас знаю, вы – Волков Андрей, «двухгодичник» и диссидент из Питера. Я – капитан Катаев, можно просто Эдик!». Они обменялись рукопожатиями. «Я сейчас на этой машине в Шерешево, там есть приличный трактир, посидим, поболтаем. С секретчиком я договорюсь, прикроет. Айда?». Так началась их дружба…
Как-то Волков сидел в учебном классе и решал свои замусоленные кроссворды, настало время обеда, а сдать совсекретную документацию он не мог из-за отсутствия секретчика, уехавшего на полевые учения. Осторожно прикрыв дверь класса, он дошёл до офицерской казармы, поднялся на свой этаж и стал думать, куда засунуть неопечатанный портфель с секретной документацией.
Волков никого на этаже не встретил. «Какие проблемы, лейтенант?», - раздался вкрадчивый голос. Андрей обернулся – за спиной нарисовался молодой человек в гражданском, одетый явно не по сезону – прорезиненная плащ-накидка, болотные, в пояс сапоги. «А это вы, лейтенант!», - узнал особиста Волков. «Да, с дежурства, - отвечал особист с трудно выговариемой прибалтийской фамилией, - сейчас пообедаю и в город, тамошними пьяницами и диссидентами заниматься! Если есть вопросы по службе, всегда помогу!». Волков хотел было открыться лейтенанту, но что-то заставило его замолкнуть на полуслове – вспомнил разговоры сослуживцев, что особист всегда предоставляет офицерам дежурной смены свой кабинет для игры в карты, что, услышав на одном этаже политический анекдот, он тот час же пересказывает его этажом ниже, внимательно, со значением, вглядываясь в лица собеседников. Поблагодарив, Андрей поплёлся в столовую. Подошёл к группе двухгодишников, поделился бедой. Одни горячо советовали плюнуть на всё и идти обедать с секретным портфелем, другие – обратиться к особисту – у него в кабинете был сейф, куда он и положит на хранение злополучный портфель.
Волков решил всё-таки остановиться на втором варианте и пошёл к казарме. Навстречу ему попался капитан Катаев. Поздоровались, и Андрей поделился с ним своими бедами. «Андрюша, ты с ума
сошёл?, - воскликнул поражённый Эдик, - это же особист, наш с тобой враг самый заклятый! Ты знаешь, что он с тобой сделает, если ты поведаешь ему, что вынес неопечатанный портфель со сверхсекретной документацией из учебной части? Это подсудное дело, а для него лишняя звёздочка на просвет! Неси свой портфель поганый на узел связи, я тебя там жду, а потом пойдём обедать. Да, говорят, после обеда машина в Пружаны будет, поехали?»
Ничто не предвещало беды – Волков приехал по делам в полк, пообедал – в полку кормили несравненно лучше, чем в их лесном дивизионе – и зашёл в штабную курилку под навесом поболтать со знакомыми офицерами. Наверху, с балкончика кабинета комполка, бывшего в Москве в командировке, вдруг раздался звериный рык начштаба полковника Безрукова, взвалившего на себя страшнейший груз ответственности на время отсутствия командира. «Кто позволил курить у меня под окнами?!, - неистовствовал начштаба по прозвищу Ширхан, - Фамилии! Звания, так вашу мать!!!». Офицера по-быстрому смылись. Андрею стало интересно, и он остался.
«Старший лейтенант, как вас там?! Ко мне, наверх, живо!», - разорялся Ширхан. «А мне и внизу неплохо, товарищ подполковник, - нагло отозвался Волков, специально понижая Безрукова в звании, - Спускайтесь, покурим, за жизнь перетрём!». «Да я вам…да я тебе шкуру попорчу, «партизан» безродный! До ефрейтора разжалую!». И вдруг исчез с балкона: «Писарь, ко мне!», - раздался его сорванный от крика голос из канцелярии, - «Подготовить приказ на этого, внизу: пять суток гарнизонной гауптвахты в Бресте с завтрашнего дня! Разыскать мерзавца и под роспись его, под роспись!».
Он шёл по территории полка, особо не переживая – какая разница, где отбывать повинность? – на ненавистной службе или в неизведанной ещё тюряге? Солдат сидит, а служба идёт…
К нему подошёл Эдгар: «Наслышан, наслышан! Как ты его, а! Предлагаю вариант, как каторгу превратить в праздник! «Хеппенинг» в белом смотрел?
У меня знакомый майор в Бресте губой заведует. Завтра утром с моей машиной связистов отправляешься к нему, я записку с тобой передам. Обязательно сегодня литрусю «Зверобоя» возьми, он другого не пьёт, и пару гражданского переодеться. Девки в Бресте есть знакомые? А малознакомые? Вот и славненько! Счастливо отдохнуть!».
Так, благодаря Эдгару По и начштаба полка, Волков отгулял нечаянный внеочередной отпуск…
В советской армии пьют все. Волков не был исключением. Первый запой у него случился после рождения в ноябре сына в Питере. Все его рапорта об отпуске по семейным обстоятельствам таинственно исчезали в столе у командира дивизиона. Андрей запил и дезертировал - вернее, попытался сесть в «скорый» «Брест – Ленинград», но был отловлен патрулём и особистами прямо на вокзале. Его продержали в полковом медсанбате до суда офицерской чести. Но за него вдруг вступился комполка Хлюпин, разобравшийся в этом деле и объявивший комдивизиона Гридневскому выговор с занесением. Волков же получил устное предупреждение и 10-суточный отпуск в Ленинград.
В ленинградском Дворце бракосочетания сына зарегистрировали в присутствии всех членов семьи, причём мужчины были все в военной форме: отец, полковник бронетанковых войск, только что с театра боевых действий на Дальнем Востоке, дядя Юра, мамин брат, подполковник в лётной форме, отхвативший звезду на погон досрочно за подавление чехословацкого восстания в 1968 году, и он, партизан, старлей, «отличник боевой и политической подготовки»! Во время обязательного исполнения гимна Советского Союза сынуля его пустил струю прямо в лицо заведующей ЗАГСом…
Возвращение в часть было тяжёлым – пил Волков между нарядами и дежурствами беспробудно! При заступлении на очередное боевое дежурство он упал на плацу на глазах всего дивизиона, и его увезла армейская «скорая», вначале в полковой лазарет, а потом в Брестский окружной госпиталь. Капитан Катаев вызвался сопровождать его в Брест.
В приёмном покое Волкова осмотрел подполковник медицинской службы Рояк Нахим Ааронович*, почти кандидат медицинских наук, начальник психоневрологического отделения гарнизонного госпиталя и, после таинственных переговоров с Эдгаром, определил к себе в отделение.
*Здесь память Волкова опять взбрыкнула: не мог доктор Рояк работать в Брестком гарнизонном госпитале и в Ленинградской Военно-морской академии одновременно – это сказалось воздействие применения к Андрею в «психушке» огромного количества транквилизаторов. Память
услужливо подменила одного медика другим, и Волков вслед за ней стал называть того психиатра Нахимом Аароновичем Рояком…
Дал Рояк Андрею несколько дней, чтобы придти в себя после уколов и капельниц, а потом вызвал к себе в кабинет на беседу.
Беседа свелась к тому, что готов ли Волков приносить пользу родному Отечеству, даже находясь в «психушке»? Андрей рассеял все сомнения эскулапа, заявив о полной своей готовности служить Отчизне и среди психов тоже. Договорились, что начальство выделяет Волкову мастерскую с хорошим слесарным и электрооборудованием, а также техника Ивана с ПТУшным образованием. Койку больничную Андрея поставили там же, ибо негоже советскому офицеру-алкоголику среди солдат-психов ночью обитаться.
Первые дни на новом месте дались Волкову очень нелегко, хорошо ещё, что Эдгар навещал иногда, поддерживал, но на просьбу Андрея привезти водки ответил категорическим отказом, наорал на него и пригрозил, что ноги его больше в лазарете не будет!
Постепенно Андрей втянулся в работу, тем более, что в отделение привезли венгерские энцефалографы – два, из хирургии, в ремонт и на модернизацию – один на усовершенствование для целей «психушки». Дело в том, что у начальника отделения была мечта всей его жизни – создать на базе готового прибора подобие «детектора лжи» и опробовать его на своих пациентах. Рояк поставил Волкову условие: тот пишет заявку на изобретение – это лично для него – параллельно они подают в Бюро рационализации госпиталя ряд рацпредложений, деньги за которые Андрей получает после выписки.
Кроме того, Волкову разрешалось через узел связи капитана Катаева связываться с Нахимом Ароновичем в любое время суток в случае притеснения по службе, чем Андрей впоследствии неоднократно пользовался.
Перед самым Новым годом Волков получил от Нахима Ароныча и руководства госпиталя шикарные подарки, особенно от отделения хирургии – вделанный в ручку из лошадиной берцовой кости огромный ланцет для рассечения рёбер, от ларингологов – почему-то стремя из позвонка гигантского неизвестного животного, а от терапевтов – череп горного козла архара с огромными рогами, много лет прожившего у старшей медсестры Яси прямо под столом в отделении.
За Андреем приехал Эдгар, по дороге в Пружаны они купили хороший коньяк и французское шампанское, и он сообщил Волкову, что тот приглашён супругой его Марысей на встречу Нового года в тесном семейном кругу…
Подписывайтесь на мой канал!