— Ты там для себя такой весь веселый и современный, а на самом деле ты до невозможности скучный, как и все твои шутки. Ты больше рассказываешь о своих планах, а сам только ходишь на работу или сидишь за своим долбаным столом.
Да сама ты долбаная. Это не мой стол, а наш, и сделан он, то ли из липы, то ли из березы. Я не решился это вслух сказать. По молодости я еще мог огрызнуться или дверями хлопнуть, но с годами понял, что занимаюсь чертовски полезным делом. Я все выслушаю, махну головой, могу даже покачать ей, с меня не убудет. Я, как гусь в душе! Зато она расслабится с полной уверенностью, что прогрызла северно-атлантический лёд и он наконец-то тронулся. Лед может и тронулся, но уж никак не я.
Думаю, выслушивать этого раздраженного голубка придется до конца моих дней. Женщина, она неплохая, только свои недостатки не умеет прятать.
Надо ждать, когда пойдет пар. Наковальня остывает, можно покурить бамбук.
— И что вот ты опять молчишь? Тебя же нельзя ни о чем попросить. Ты каждое дело превратишь в проблему, или того хуже — в катастрофу. Как так можно, ну скажи мне, пожалуйста?
Пожалуйста, скажи ей. Самое сложное это выдержать ракетные атаки вопросами. На них нужно по возможности что-то отвечать и отвечать, не используя ПВО. Нужно мягко прикинуться глубоко осознающим всю ситуацию студентишкой, я на таких насмотрелся. Чуть что касается зачета или экзамена, готовы посадить меня в кабриолет и прокатить до самого черного моря.
— Ты дурак, скажи, ты дурак или просто придуриваешься, под дурочка тут решил. Я сто раз уже с тобой разговаривала, просила, умоляла. Хоть бы что, в одно в ухо влетело, в другое вылетело. НУ ЧТО ТЫ МОЛЧИИИИИШЬ? — протянула она в бешенстве.
— Да пошла ты, — первый раз я с таким удовольствием отправил свою женушку в долгий отпуск в объятия ее экзальтированной мамаши.
Я прошел первый уровень. Сложно сказать, вышел я победителем или побежденным. В этом уровне задача была проскочить живым и постараться оставить себе побольше жизней.
Знаете, чего я не люблю? Не люблю, когда я выбрал в пачке сигарет одну единственную, которая скрасит это утро своей быстрой смертью, а зажигалка оказалась в другой куртке. Я прячу её обратно, обещаю , что скоро с ней встретимся, и вот тогда уж я не подведу.
Впереди второй уровень. Ноталья — это я её так прозвал. Такое имя больше подходит её внешнему виду и характеру. Ноталья — это монстр. Она из тех научных работников, которые решает не вопросы, а проблемы. Такое впечатление, что они ночью всем шабашем колдуют проблемы, а на утро, почистив подол юбки от березовых веток, спешат в белых блузках разрешать сложные, порой неподъемные проблемы, которые перед нами ставит современность. Черт, да этой современности всё как лыже на льду. Иногда в переполненном автобусе, я слушаю очередную демагогию на тему бытия. Я смотрю в отражение в её очках, и мне становится жалко себя. По-моему, в психологии есть такие пытки: больного заставляют часами смотреть картинки, пытаясь сменить его психофон.
Самое смешное, что второй уровень не легче первого, нужно опять проскочить, но еще и быть незамеченным. Да все понятно, сотрудница отдела, одинокая женщина, не с кем поговорить. Я все мог бы принять в это утро, но только с одним с условием, чтобы у нее была зажигалка или спички. Нет? Она не курит? Ну, извините, я спешу.
Я попал в сачок, как только вошел в автобус. Вытянутая рука Нотальи призывала меня к себе. Правильно я сделал или нет, сам не пойму. Я махнул рукой в ответ и выбежал из автобуса. Пойду-ка я лучше пешком. Пешком означало опоздать на лекцию, уже в третий раз за этот месяц. В конце концов, моё опоздание обрадует не только меня, но и моих учеников, ну а ради кого вообще этот спектакль?
Зверинец ждал меня у кабинета 207. В коридоре стоял ор, который нужно было немедленно прекратить, иначе я сам попаду на скамью студента. Ничего лучше, как кинуть на пол портфель я не придумал. Так я добился своего — они замолкли. Из соседнего кабинета выглянула Евгения Николаевна, дама с короткой прической, патрулирующая учебный процесс: «Опять ключи потеряли?» — спросила она. Я смотрел на неё не в силах врать об одном и том же третий раз. Поэтому я выбрал весьма странное решение: я достал из кармана ключи и позвенел ими.
«Пошла в кабинет, быстро!» — приказал я про себя. Гадина, перед тем как закрыть дверь, успела цокнуть.
После самой нудной лекции в этом семестре, я совершенно вымотанный вышел из кабинета. Куда пропало время, когда я мог спокойно покурить в сортире и выдохнуть дым табачных листьев в пустоту белого кафеля.
«Леонид Петрович, всех срочно на педсовет», -взяв меня под руку сказала Евгения Николаевна. «Женя, я плохо себя чувствую, может без меня, если что я всё подпишу, совсем согласен или могу сдать деньги с первой получки», — проговорил я умирающим голосом.
«Сделаем так Леонид Петрович, вы идете курить, и сразу же на педсовет, договорились? И выше голову, ну же», — пыталась взбодрить меня Евгения.
Она не дала мне ответить, уходя по коридору. Обернулась и, как всегда, пригрозила мне пальчиком.
Курильщики вроде крыс в наше время. Прячутся по углам. Курилка находилась в цокольном этаже у запасного выхода. Напротив, поставили помойные баки, напоминающие грозные наклейки на пачках сигарет, и говорящие: «Эй, больницы переполнены курильщиками, заканчивай свои игры». По крайней мере, тут никто не беспокоит. После сигареты я хочу есть. А после еды, я хочу курить. Иногда, я пропускаю один пункт и курю две сигареты подряд, как сегодня. Пожалуй, я прокурю этот педсовет.
В курилку спустился Максим, преподаватель по экзономике. «О Лёня, здорово, когда на рыбалку?». Он всегда меня спрашивал про рыбалку, но ни разу не пригласил меня на нее. Сейчас он будет показывать фотографии с выходных. Ну я же говорил.
Завидую тебе, — сказал Максим. Съездишь, развеешься, погульбанишь.
— Что ты такое мелешь? — спросил я.
— А ну да-да, ты же не в курсе, — засмеялся Максим.
«Леонид» — услышал я женский голос сверху. Опять она. «Его нет» — крикнул я в ответ. Ноталья шутки не поняла и, спустившись к нам, прошипела: «Прогульщики, а ты иди к ректору», — тыкнула она пальцем в меня. Макс по-дурацки подмигнул, и я пошел к ректору. По пути я придумал три причины, по которым меня мог вызвать к себе ректор.
Вот они:
1. Леонид Павлович, вы уже у нас более десяти лет работаете, пора вам уже приняться за серьезную научную работу, сколько можно на студентов работать?
А я выдохся, я и так свожу концы с концами, а тут придется пахать, будь здоров. И это еще притом, что мои планы на работу по введению узких специальностей похоронили еще при бывшем ректоре. Не хватает преподавателей, говорят они мне. Да всегда чего-то не хватает и будет не хватать, это же не сигнал ничего не делать.
2. Или, Леонид Петрович, за последний год ваши студенты, так сказать конкретно сдали в успеваемости. Что будем делать?
Разгоним всех и наберем новых. За этих экзамены сдавали двойники. Только это может объяснить, почему при поступлении в глазах читалась любовь, а теперь ненависть. Они поступили по любви, будем искать тех, кто поступит по призванию.
Леонид Петрович, мне неприятно это говорить. Но должность меня обязывает.
И я зашел в кабинет. Раньше кабинет был похож на гнездо в дереве: пол, столы, шкафы все было из дерева. Даже ручки были деревянные. Сейчас все пластиковое и металлическое. Если бы не Джордж Хафнер открывший вдруг, что дерево причина раковых заболеваний, мы бы всё еще жили, как белки.
— А Леонид, заходи. Как ты? Как всегда задумчивый.
— Спасибо, хорошо.
— Ну и хорошо. Дело такое, мне нужна твоя помощь, садись.
— Да , нет я...
— Коростылев в Панаме, Рукомоев в Баку, Соня завтра вылетает к Китайцам на полтора месяца. А сегодня спонсор наш прислал приглашение на конференцию по сиратонимам в Новороссийске. Всего два дня. Ей богу ты меня выручишь. Отказать я не могу, сам понимаешь. Меня просто не поймут.
— Я не могу, честно.
— Что такое?
Я понятия не имею, что со мной произошло, какой клещ меня укусил. Откуда это во мне, что—то чужеродное, я сказал: «Я жене обещал». Это был полный проигрыш, после которого стыдно уходить с поля боя.
— Галочке я позвоню, она меня поймет.
Да, да тебя она поймет, куда она денется.
— Но есть и хорошая новость...
Я не дал ему договорить, у меня самовольно так получилось.
Ноги сами подкосились. Я опускался вниз со словами «не посылайте меня». Еще бы мгновение и я стоял бы на коленях. Но тут распахнулась дверь и в проеме показалась Еремина. Следующий трюк у меня получился, как мне кажется на ура. Я резко наклонился и поднял ручку с пола, которую викинул за доли секунды до того, как ректор сказал: " А вот и она«. «Ручка упала», — произнес я.
— Здравствуйте, Леонид Павлович.
— Добрый день, Еремина, — как идиот промычал я.
— Ну, Лёня, что ты так, Катерина Васильна.
— Да, да, простите.
Я вышел из кабинета, как после гипноза.
Возвращаясь домой, я остановился у магазина и позвонил жене.
— Галь, что-нибудь купить, я тут у магазина как раз.
— Лёня, что случилось?
— Ничего, удивился я.
— Точно? У тебя странный голос.
Я положил трубку. Такой бывает обрыв связи, помехи, и раз в один миг, слышишь в трубке монотонные: пик, пик.
В магазине я взял бутылку вина и сыра. Я стоял в коридоре, как будто ждал чего-то. Дождался: «Ой, ну что ты, мириться пришел? У меня голова раскалывается, я умоюсь и спать».
Когда мне хочется громко материться, я начинаю считать: 26, 27 ,28... 30... 32
Перед сном я набросал в голове важные дела на завтра. Первым делом надо собрать вещи и рвануть перед парами на вокзал.
РЖД — это одно из тех предприятий, которые могут удивлять пассажиров своей беспомощностью и не поворотливостью. Ни одного прямого поезда, только проходящие, ни одного купе, только плацкарт. Почему они до сих пор не придумали эконом вагоны для стоячих пассажиров. Было бы забавно и самое интересное, нашлись бы желающие болтаться всю поездку на резиновом поручне. Поезд идет на море, держитесь за поручни, соколики.
В холле вокзала я заметил киоск с цветами и подумал, как это будет глупо и неуместно купить Ермаковой цветы. Что она подумает?
Почему я её по фамилию зову? Это странно. Язык не поворачивается сказать ей Катя, Катюша.
Все девушки за стеклянными окнами касс, девушки только при первом знакомстве. После этого они превращаются или в жирных старух или намазанных чучел. От истины они защищаются стеклом, наверняка бронебойным.
— Извините, купейных билетов нет.
— Может, посмотрите?
Вот она ответила «нет», а потом все равно смотрит или делает вид. Так начинается превращение.
— Есть только на понедельник.
— В понедельник поздно.
Смотрит на меня. Чё ты вылупилась? Мне дали шанс, а она вылупилась. Корова.
— Касса закрывается.
— Минуту, а на проезжающие поезда есть?
— Нет.
Обедать пошла. Человеческое счастье на волоске висит, а у неё обед.
— Подождите, эй
— Извините, я спешу.
Это моя фраза.
С Ермаковой мы встретились у табло. Этот отправляется в ад через 5 минут. Поезд из рая отстает на два часа. Просьба встречающим освободить путь номер восемь до прибытия электрички Зыбкое — Застольное.
— Леонид Павлович, привет. Это мне? — она улыбнулась. Да точно улыбнулась.
Ермакова — это красная шапочка, это Герда, это Мальвина из моих восьмидесятых. Всем кто так не думает, я скажу одно: ваш состав отправляется через пять минут, уже через три, простите.
Ермакова, золушка, прекрати красить глаза. Тебе нужно улыбаться и быть счастливой.
— Привет, Кат Ермакова. — держись Леонид, что за ... . Цветы это, чтобы не скучно — ответил я.
Ты понял, Леонид Павлович? Цветы — это чтобы не скучно. Удот.
Спасибо участникам пробега, офисные тараканы. Нашими соседями в купе без дверей будут он и она. Неужели они не перепутали поезд? Тот, который уже наверно отправляется?
— Вы тоже в Новороссийск, — с надеждой спросил я.
— Да, — с улыбочкой хором произнесли старик со старухой.
Она не довела его еще до истории с золотой рыбой что ли? Или это так желания исполняются?
— Молодой человек, вы не поменяетесь с моим стариком местами, ему уж больно неудобно на верхнюю полку лазить.
А мне удобно? Мой молодой человек в свои 45 уже скрипит по швам.
— Да без проблем, — гаркнул я.
Иех, это было не зря. Ермакова улыбнулась самой искренней улыбкой среди прямоходящих.
А остальные? Да и среди остальных.
Я лежал на второй полке и смотрел на Ермакову. Принцесса напротив меня читала книгу. Это принцесса была из тех, кто не проводит свое время в праздных делишках. Она умная, а не только красивая.
Её волосы умеют правильно ложиться на белую подушку. Пальцы держат книгу, как будто в её руках птица счастья.
— Что смотрите Леонид Павлович?
Опять улыбнулась. Третий раз. Буду считать.
— Я не специально.
Специально.
— Что вы такое читаете?
— Это книга Юзефа Павловича.
— А как называется?
— Никак. Просто книга о золотых окоров.
— А-а
Что а-а, кто такие окоровы? А-а.
— Читали?
Четвертый раз - ).
— Нет. Нет пока.
Хорошо, что поезд дернулся. Все как-то в вагоне взболталось. Переключилось. Мне это было на руку, чтобы перевести тему.
Сейчас она улыбнется.
— Признаться я рад, что мы с вами...
— Да и я.
Есть, пять!
В наш закуток среднего и престарелого общества заглянул синий костюм. Оглядев всех по очереди, сказал:
— Пиво, газировку?
— А чая нет, молодой человек? — сжевала старуха.
— Чай у проводника.
— Ерма, Кать, может по бокалу вина? — спросил я у Ермаковой.
— Не знаю, — пожала она плечами.
— Товарищ, а можно вина?
— Вино в ресторане.
— А что есть?
— Пиво, газировка, орешки.
Скудность. Скудность. Какие орешки...
— Будете брать?
Сдался ты мне. Ну не пиво же глушить?
— Извините, я ...
— А когда следующая остановка?- перебил я
— Извините, я спешу...
Выплюнул рждэшник и выполз из нашего шалаша.
Опять?
Я уже разозлился. Но, она, Ермакова, Катя, она это сделала в шестой раз.
«Стоянка 30 минут».
— Леонид Павлович, я выйду подышать воздухом.
Дыши со мной.
— Да, пожалуй, я с вами.
Мы вывалились из железного мешка. На перроне включили все радиопередачи в одну колонку.
Но сквозь них я почувствовал, как что-то шевелится в моём кармане.
— Вам, кажется, звонят.
Семь - ).
— Да, — я достал телефон. — Это по работе.
Да, это звонили по работе. Казалось дятел внутри телефона точил тонкую кору, и пытался докопаться до моих мозгов.
— Лёня, ты как? Я тебе уж звонила раз десять.
Ага. Всего два пропущенных.
— Я хорошо, едем.
— Представляешь, сегодня встретила Женю в магазине. Обещала вечером заехать. Мы посидим.
Не забудьте включить телевизор.
— Отлично.
— Позвони, как доберешься. И там давай не пей, а то проедешь Новороссийск.
А ты пей. Выпей, чтобы моё здоровье наконец-то поправилось.
— Я позвоню.
Забуду.
В Восьмой раз — это удивительный раз. Ермакова несла что-то в пакете. По форме я узнал что это. Это был форменный беспредел. Так не должно быть. Мальвины не пьют. Это прекрасно. Это. Я улыбнулся. Восемь один!
— А я ку пи ла нам вина, — пропела Ер, кА, принцесса
— А вы большая молодц, — поддержал я ритм.
Мы сидели в гостях у стариков. Ждали, когда за окном привычно застучат железные кони.
— А вы красивая пара, — вылила старушенция, отложив журнал с кроссвордами.
— Мы не...
Заткнись. И старушенция продолжила лить, не обращая внимания на моё «Мы не».
— Мы с Гришей уже 40 лет бок о бок.
Ну, так и брали бы боковое себе.
— Дети сказали, вам надо отдыхать, вы заслужили. Купили нам путевочки. Признаться на море я не была сто лет. В семьдесят пятом мы с Гришей в Сочи ездили, тогда еще путевки на работе предлагали. Помнишь Гриш?
В ответ никто не ответил. Мы соскочили с места. Я был лучше всех. Моя башка ударилась о полку сверху.
— Ребята, а Гриша, Гриша где?
— Да тут я.
Дедуля зашел в шалаш и уместился у окна.
— Напугал, черт, меня. Где бродишь?
— Ай, тебя.
— Я ребятам рассказывала про отпуск в Сочи. Мы с тобой отдыхали в семьдесят пятом.
— Не было такого.
— Да как не было то?
— А так.
— Гриша, — заискрила старушенция.
— Не выпить, не закусить, отдых, — и старик отвернулся к окну.
Старушка спряталась в журнале.
Поезд тронулся. Как игрушки девицы, мы качались с принцессой друг напротив друга.
— А может, мы вместе выпьем за наше путешествие? — спросила Принцесса Ермакова.
Что ж ты делаешь то? Вот это доброта.
— Ой, спасибо, — начала старушка.
И тут в нашем маленьком платочном шалаше произошел выстрел. Я подскочил. Принцесса чуть не выронила стакан из рук.
Да, это выстрелил старик. Он даже разбудил маленького ребенка за стенкой.
«Буду» — крикнул старик. Изо рта шёл дым.
Старуха взяла меч и отрубила муженьку голову: «Мы не пьем!» — стукнула она пальцами о стол.
Безголовый старик покачнулся назад и ударился о стену. Из шалаша с той стороны два раза постучали. Может тоже кого-то прикончили.
Может Пушкин тоже хотел сильно выпить тогда, поэтому и не целился особо. Мы с принцессой чуть не лопнули от смеха. И решили пойти пить в тамбур.
Пили мы прямо из бутылки, так придумала Мальвина 21. Я был так напряжен, потому что знал, что мне нужно покурить. Если это не произойдет, мой мозг замерзнет, а губы прилипнут друг другу.
— Вы не курите Леонид Павлович?
26,27,28 ... 45,46
Мы уже покурили.
— Катерина Васильна, так что там в вашей книге про окоров пишут?
— Кто это?
— Ну, ты там читала книгу, Ёзефа какого-то
— Это шутка.
Я никогда так много не считал за один день. И обычно я это делал... Короче, десять или девять!
Первая принцесса в поезде, которая умеет шутить.
— Рмакова, скажи, зачем ты ввязалась в эту поездку и тд. Неужто серьёзно думаешь заниматься наукой?
— Леонид Павл...
— Давай, Леонид и без Павлови...
Она знаете, что сделала? Она просто закрыла и открыла глаза. Это она так согласилась со мной. То есть глазами. Это ж важно, согласны, нет?
— И потом, если честно говорить, занимаемся мы в своём институте чёрти чем
— А потому что я верю.
— Во что это?
— В то, что мы тут живём все не по-настоящему. Этот мир на самом деле чужой нам. Потому что, мы не авторы, а герои.
— Кэт, так, давай большой глоток, — я сунул ей бутылку
11!
— Ну ладно, а ты тут причём?
— Вы знаете, что мир меняется или может измениться от одной маленькой штуки. Вот, например,
Мэрион Донован. Она просто взяла и придумала памперсы. А Виктор Миллс, став дедушкой, взял и усовершенствовал их.
— Ермакова, ты ангел?
— Пока нет, вот умру...
— Не умирай, пожалуйста...