Однажды Соколов встретил Суркова. И вот, произошел у них очень интересный разговор.
- здарова, Сурков!
- здравствуйте, Соколов.
- сто лет, как говорится...а что это у тебя, Сурков, губу так рафинтило? Вот ведь такая аказия - ведь тётку мою по материной линии, Ираиду Самсоновну тому три года как ночью мышь погрызла. Так у нее с тех пор губу то аж растрясло! Правда сказать, мышица основательно погрызла, да...губ с тех пор и нет считай, каши только кушает и не улыбается, поди!
С этими словами Соколов разразился утробным смехом дородного мужчины, не обделенного должностью и личной жилплощадью. Одним словом, здоровым и жизнерадостным был этот смех. Он прокатился по пустырю, спугнул облезлых голубей и, отразившись от забора, эхом отозвался в дребезжащих глазницах окон. Скворцов покосился на голубей и недовольно поморщился.
- это не губа, товарищ Соколов. Это - новшество! - торжественно произнес Сурков.
- да какое же это новшество! - Соколов не любил своей фамилии и при ее звучании иной раз серчал. Правда не в этот раз, - ты, брат Сурков, не гони волну поперек корыта. Ясное тут дело. Ты - влюбился!
- да с чего ты взял это?- Сурков искренне удивился. - я в толк не возьму, при чем тут любовь! Я тебе говорю, у нас в институте придумали поразительную идею! дело вот в чем...
- а дело, брат, это, известное дело, - Соколов вдруг перебил необычайно разгоряченного Суркова, отчего тот выпучил свои бледно-серые глаза и так и стал с открытым ртом. А Соколов продолжил - институт, там, все дела, это я понимаю. Наука! А я вот кстати вспомнил. У меня, ты знаешь, тётка есть, по бабушкиной, но только не той, что мышь загрызла, да и не мышь это было, бабку звали Аглая НикифоровнаяПоддон-через-реку а тётка совсем другая, наоборот, Инна Хлябилова. Так у этой товарища Хлябиловой был муж, товарищ Хлябилов, кстати говоря. Он работал в третьем районном, по делам хронопрогнозирования или по погоде, ну не важно, а вот что самое главное! Была у него одна лаборанточка, и у них были шуры-муры, понимаешь, да? - Соколов довольно хохотнул - и однажды он приходит на работу с вот такенным фингалом! Да погоди, брат, сейчас расскажу, не перебивай...
Соколов, и не думавший перебивать Суркова, грустно глядел улетающим прочь секундам, не в силах побороть этот разливающийся поток. Солнце ласково светило сквозь свинцовые тучи, оттеняя неприглядность колодезного двора, выявляя эхо, застрявшее здесь с самого утра, когда дворники только проснувшись, начали мести двор с похмельем и матерком.. Суркову стало неуютно.
- да хватит, правда! Я же говорю, фингал во всю физиономию. И что же ты думаешь? Ейный хахаль посадил! - Соколов радостно потёр руки и посмотрел на Суркова. - ну что ты брат не смеёшься? даже не улыбнулся. улыбнись! я за тобой который раз замечаю, что ты грустный всегда и бледный какой-то. Скоро совсем сбледнеешь и растаешь!
Довольный своим каламбуром, Соколов весело подтрунивал Суркова локотком. Но что-то происходило. Что-то случилось... Сурков был прозрачным. Сквозь него было видно. Посмотрите внимательно на Суркова! Видите, вот кошка ругает шерсть, вот голубь важно прошествовал, выглядывая в полу семечки - это то, что за Сурковым происходит. Сурков вдруг начал быстро с сильно говорить:
- Соколов, дело важное. Запомни! Тебе надо сделать что-то очень важное! От этого зависит не только моя жизнь, но может быть...
Но Соколов уже не слушал. Соколов сначала удивился, но это быстро прошло. Соколов не такой, его нельзя сбить с толку балаганными фокусами. А занимала разум Соколова кошка, видная сквозь Суркова. Пока Сурков разглагольствовал, всё тише и тише, будто выключали приёмник, о судьбах мира, Соколов вспоминал, что у его троюродной тётки по папиной линии по имени Аполлинария Игоревна жила точно такая же кошка. И однажды она, кошка конечно-же, Аполлинария Игоревна слишком благоразумная женщина чтобы быть героиней рассказов Соколова, так вот эта кошка пошла на улицу и пришла только через неделю, потрёпанная, вот прям как эта, и цвет похожий. Может это и есть та кошка???