Когда отец в начале 80-х купил этот дуб на холсте в толстой желтой раме, наша бабушка была очень недовольна.
– Столько денег угрохал, – ругалась она, – и все за один какой-то дуб! Хош бы художник два или три дерева нарисовал на картине – не так обидно было бы.
Баба Поля была подслеповата (телевизор смотрела вблизи) и я ей не сказал тогда о том, что на самом деле дуб-то этот единственный изображен в укороченном состоянии. То есть обманули моего отца, продали дефективное, порченое дерево. Сквозь листву вверху виден чудовищный разлом. Вероятно ураган сокрушил исполина, разломив пополам. А то и, судя по толщине ствола, две трети его рухнуло на склон и откатилось в низину.
Все мое детство и отрочество прошло в сени Шишкинского Дуба. На этой тропе под ним я играл, гулял, ездил по ней на велосипеде, окликал вечно молчавшую замершую бабу вдали. Лазал в пыльный запаутиненный куст за укатившимися игрушками. Жил в ожидании дождя, обещаемого тучами, и вдыхал звенящую озоном прохладную предгрозовую свежесть.
В 1990-м умерла баба Поля, в 1995-м отец. Репродукция повисела на стене гостиной еще лет десять и, когда совсем уж запылилась, то исчезла, ушла в утиль. Не уследил, теперь жалею.
А сейчас полез гуглить и с удивлением обнаружил, что картина-то у Ивана Ивановича Шишкина называется «Дубы». То есть подразумевается, что их тут минимум два. Вон за первым второй виднеется. И правда, крона выглядит такой пышной потому что тут две кроны.
Значит не обманули отца в магазине. Солидная картина на все деньги. Полина Михална об этом так и не узнала.