По жилам от сердца тянутся чернильные буквы, складываются в слова, переплетаются в тексты — и выступают на кончиках пальцев. Сердце — витая узорчатая буква «С» слева от оси груди, а на голове у меня белая корона, и на короне — тоже слова.
Как вы уже поняли, я — принцесса. Меня сделали из страничек книги со сказками на датском языке. Книгу отдали на растопку, а мальчик, который меня сделал, утащил её, но не смог прочитать ни словечка: он не знал языка. Хотя книгу всё равно спрятал, больно уж в ней были красивые картинки.
Этот мальчик — самый удивительный и прекрасен, как ангелок, слетевший с одной из картинок в той книге, скажу я вам по секрету. Он этого не замечает, но мне-то прекрасно всё видно со стороны.
Мальчик грезит рыцарями, принцессами и драконами, замками и башнями чародеев, потому его старший брат подарил ему бумажный замок. Замок был сделан из дипломной работы брата-студента, такой этот Замок был большой. Но как-то так вышло, что студенту не хватило бумаги, чтобы вырезать замку жителей. И тогда мальчик вытащил из-под кровати книгу. Так и появилась я. Правда, сначала он хотел сделать для меня и принца, но отчего-то быстро передумал. Но это меня не очень огорчает, у меня же есть замок.
Замок очень умный и считает меня кем-то навроде неразумной девчонки. Конечно, его-то сделали аж из целого диплома, а меня — всего-то из книжки со сказками, вот он и опекает меня.
Как зовут мальчика, мы оба не знаем. Мы не слышим, как его называют родители и изредка приезжающий старший брат, а Снежок (здоровенный белый пушистый котище), периодически захаживающий в гости, зовёт мальчика не иначе как «котёнком». Так и зовём между собой мальчика «Мальчиком».
Но всё это днём, когда нам остаётся только стоять, как поставят, да переговариваться тихонько, а вот ночью…
Ночью мальчика укладывают спать, а когда он наконец засыпает, «просыпаемся» мы.
Нестарый-но-мудрый Замок весь будто расслабляется, может позволить себе утратить эту свою королевскую осанку — всего на секунду, иначе боится рухнуть. Ночью я выхожу из замка, сажусь на краешек стола и болтаю ногами, и мурлычу неразборчиво старые песни (должно быть, современники моей книги). Воображаю, что стол — это не стол, а крутой обрыв и внизу стелется не пушистый синий ковёр, а гневная, сильная, гордая горная река. Воображаю, что в этой реке живёт морской змей. А когда на стол вспрыгивает Снежок (стол легонько покачивается), я даже пугаюсь, но быстро признаю в белом лохматом чудовище с мерцающими глазами хорошего знакомца и успокаиваюсь.
Обычно Снежок ложится рядышком и подставляет под руку морду. Тогда я рассеянно чешу ему нос и рассказываю истории (иногда — из книги, чаще — выдумываю на ходу). Кот довольно щурит большие синие глаза и до жути напоминает сытого сонного дракона, о чём я сразу же ему и сообщаю.
— А кто знает, — отвечает он, царственно обмахиваясь пушистым хвостом, — вдруг я в одной из прошлых жизней был драконом?
Меня это здорово смешит, и я немедленно придумываю для него историю про дракона, который дружил с принцессой. Вообще-то, мне больше нравятся сказки в той книге, из которой меня сделали, но они не очень нравятся коту. Почему бы для хорошего друга не выдумать новую историю, не прописать её в чернильных жилах, чтобы не забылась?
А иногда (когда историй становится слишком много и их нужно рассказать непременно человеку — такая вот заковырка) я прошу кота довезти меня до кровати мальчика. Кот неизменно фыркает, но позволяет забраться на спину и ухватиться за ярко-красный ошейник. Спрыгивает со стола и в несколько шагов преодолевает расстояние от стола до кровати — сама бы я не только полночи спускалась, но и сквозь густой ковёр продиралась, а за работу ездовым котом Снежок берёт сказками.
Кот мягко запрыгивает на кровать, ссаживает меня на подушку (мальчик всегда спит на спине), а сам укладывается где-то в ногах и урчит так громко, что и мне слышно. И тогда я усаживаюсь и рассказываю мальчику на ухо сказки из книги, частью которой когда-то была. В этот момент ему необязательно знать язык, потому что слова сказки обращаются картинами-снами, срываются с кончиков пальцев — и видятся где-то под прикрытыми веками.
Я говорю-говорю-говорю ночь напролёт и замолкаю только за двадцать минут до прихода матери мальчика — она всегда в одно и то же время приходит будить сына.
Сначала кот поглядывает на часы, что висят на стене напротив, потом всё же поднимается с нагретого места:
— Пора, — говорит. Я тихонько вздыхаю, потому что не успела закончить последнюю сказку, но всё же встаю.
Как возвращаюсь — не помню, помню лишь то, как Снежок ссадил меня на столе, спрыгнул на пол и ушёл прочь из комнаты.
— Человеческие дети имеют свойство вырастать, — сказал Замок, отворяя двери. Никто не додумался сделать ему рот, и его тихий глубокий голос звучал от стен и от потолка сразу. — И этот ребёнок тоже вырастет. А что делается с игрушками, когда вырастают те, кто с ними играл? Забывают. Выбрасывают. Нас с тобой тоже забудут, сомнут, как ненужный листочек, и сожгут в печи. Мы с тобой станем серой пылью и съёжившимся чёрным комком, а поутру нас выгребут из печи и высыплют в кучу золы. Ты понимаешь, мы станем Ничем, Нас больше не будет!
— Да и всё равно. Я его люблю, — и закрываю за собой дверь.
Да, я действительно люблю этого мальчика — как Творение может любить своего Творца, пусть он и вертит мной как хочет. В этом мире всеми вертят в той или иной степени.
Автор: Светлана Каменецкая