Цикл новелл и зарисовок, связанных между собой по замыслу
Аурен Хабичев
Дьявол
Дьявол сидел у изголовья.
– За жен-то чужих тебе там достанется. А так неплохо – тепло. Я бы даже сказал – жарко.
– Ничего, сейчас встану. Движение – жизнь.
– Хуизнь, – передразнил он, – сдавайся. Все одно – к нам угодишь. А потом, может, и колонию исправительную дадут.
– Выживу, выживу.
– А выживешь – с ума спятишь. А что сумасшедший, что мертвый – разница небольшая.
– Юродивый и сумасшедший не одно и то же. Вот мы сейчас с тобой разговариваем, а потом людям о тебе расскажу. Меня назовут юродивым – и в святые.
– Верно. Не подумал я об этом. Так, а я, это, посохом своим память тебе и вышибу.
Дьявол аккуратно, словно репетируя, притронулся посохом к моему лбу.
– А болезнь человеческую по законам вашим ускорять нельзя. Она должна наступить вследствие...
– ...естественных факторов, – задумчиво продолжил он.
– Вот-вот.
Старый торшер частично освещал комнату. Гость мой неторопливо встал с кровати и подошел к окну. Его шерсть блестела при лунном свете, хвост изредка шаловливо подрагивал. От него пахло хлевом.
– Живи еще. Говорят, на тебя есть планы.
Надя и пидор в оранжевых лосинах
Надя ушла от меня к пидору в оранжевых лосинах. Пидору не в смысле жизненной позиции, а в смысле сексуальной ориентации. В последний раз я видел их вдвоем на вечеринке одной писательницы. Он бегал в оранжевых лосинах и вел себя вызывающе. В этот момент я был слегка простужен, хорошенько вобрал в себя все, что было в носоглотке, и харкнул в бокал с шампанским. Мой друг преподнес этот чудесный коктейль пидору в оранжевых лосинах. Тот выпил. А я стоял и смотрел, как пидор в оранжевых лосинах пьет шампанское, разбавленное моей мокротой.
Кроме шуток. Мне больно! Я не хочу жить. Я люблю Надю.
Ох, Надя, Надя.
Мне снился сон. В моем доме, как-то незаметно для меня самого, в глиняном горшочке, в котором когда-то росла традесканция, появился слабенький росток какого-то цветка. Может, это была просто сорная трава, но росток был очень и очень слабым и тонким, с крохотными, просвечивающимися бледно-зелеными листками и узеньким стебельком. Я жалел его. Во сне я плакал над ним и боялся, что он завянет, так и не познав радости фотосинтеза. И тогда ты разозлилась. Ты вскипятила воду и ошпарила этот росток. Я проклинал тебя, ругал и выгонял из своего дома. И мне было так жалко этого ребенка – это беззащитное, безголосое растение, которое ты погубила. Я извлек его увядшее тельце вместе с корнем, и вдруг корень превратился в серого многоногого паучка и начал бегать по моей руке. Я пытался его схватить, но паучок был очень быстрым и энергичным. Он бегал по руке и ладони, оказывался где-то между пальцев и вдруг исчез. Просто исчез где-то в моей руке. Наверное, выпал.
Если Бог пошлет весточку о своем существовании, я обязательно попрошу у него наказать пидора в оранжевых лосинах.
Хотя! То, что существует Бог, я нисколько не сомневаюсь. Я могу доказать его существование лишь умозрительно. Я чувствую Его присутствие и даже слышу иногда его Голос.
Бог
В детстве мне снилось, будто вместо нашего двора, вместо виднеющихся вдали вышек городского трубопровода, плескались волны синего моря. Мама стояла, отворотив занавес, у окна, а потом сказала: «Подойди». Из глубины воды выскочил светящийся шар, а потом снова погрузился в воду, затем выскочил и, издавая раскатистый детский смех, снова исчез под водой. Мы с мамой взлетели над морем и начали танцевать на поверхности воды и не тонули. Как два Христа. «Это Бог, это Бог», – плакала мама в восторге. Сон этот так понравился, что я хотел увидеть его еще раз, но больше он не повторялся.
Больница
Сначала мне вызвали скорую. В момент приступа рядом оказалась подруга. Я бы добавил «к счастью», если бы действительно так считал. В смысле, если бы я считал нахождение моей подруги рядом со мной в момент приступа каким-то счастливым стечением обстоятельств, позволившим ей вызвать скорую, ибо сам я не был в состоянии этого сделать.
Она потирала мои ладошки:
– Ты, наверное, умрешь. У тебя такие холодные руки. Хм. Так странно. На моих глазах умирает человек, а мне хоть бы хны.
Далее все, как в прошлый раз. А в прошлый, как в позапрошлый.
– Ваш возраст? Семейное положение? Хронические заболевания? Частота приступов? Успокойтесь. Сейчас мы вам сделаем укол. Успокойтесь. Девочки, помогайте, дергается же. У меня в руках ампула. Молодой человек! У меня шприц. Молодой…
В карете скорой помощи, после того, как некая доза неизвестного препарата начала свое воздействие на мой организм, я обнимал медсестру и слезно просил подругу подарить ей яблоко. Я кричал: «Дай ей яблоко! Дай ей яблоко!» И поскольку яблок в карете скорой помощи не было, подруга сделала вид, что протягивает воображаемое яблоко медсестре: «Вот, я даю яблоко медсестре», а медсестра сделала вид, что принимает яблоко. И эйфория моя перешла в глубокий наркотический сон.
Сон
И вот я лечу в пропасть. Так начинается любой наркотический сон. Ты летишь в пропасть, но тебе настолько хорошо, что, удобно расположившись в полете, изучаешь все ее «достопримечательности». Попадаю в комнату. Нет, не комната. Офис. За столом сидит мужичок. И так я его люблю. И так люблю эту комнату. И такое дивное у него кресло. И такой дивный у него стол. А на столе – карта мира. Он крутится на кресле с закрытыми глазами.
– Боже, как я вас люблю, как всех я вас люблю – и тебя, мужик, и тебя, кресло, и, о Боже, какие приятные у меня руки! Какой я счастливый и какой несчастный, и как я прекрасен в своем несчастье, как трогателен и умилителен!
– Кто? – увидев меня, странный мужичок с лысиной включил коммутатор: – Лена, быстро сюда.
– Вы не переживайте, я с миром, мне так хорошо и добро в мыслях моих и все хорошо! Я стою перед вами, обнимите меня, – говорил я невпопад слова, раскинув перед собой руки.
– Стоять! – Мужичок вытянул руку, и меня прибило к стене так, что посыпалась штукатурка.
Во сне не нужно слов и объяснений. А в наркотическом сне ты видишь пространственно-временной континуум так же явственно, как видишь, например, свой член.
Если, к примеру, у тебя нет живота и если твой член больше десяти сантиметров.
Мой член больше десяти сантиметров, и я его вижу. Но вижу я его, не потому что он больше десяти сантиметров, а потому что у меня нет живота. И с такой же четкостью я видел каждый уголок неровного и искажающегося четырехмерного пространства-времени, проходящего рябью, прерывающегося, материального. Да, я мог потрогать материю, из которой сделано пространство, отщипнуть кусочек времени. Люди! Глупые люди создают какие-то коллайдеры, а мне достаточно пары кубов неизвестного препарата, который мне ввели только что…
И я понял. Передо мной Бог. И Бог понял, что я понял, что передо мной Бог.
Но я все еще был прибит к стене силой его телепатического воздействия.
– Надя ушла от меня к пидору в оранжевых лосинах. Потом мне вызвали скорую ,– слова мои, как в замедленном кадре, разделяясь на буквы, а буквы, превращаясь в непонятные символы, пляской шли по все тому же искривленному пространству и постепенно доходили до нужных ушей.
– Так пристрели эту шлюху, – он, опустив руку и освободив меня из-под оков, присел обратно на кресло и смотрел на меня, как обычно смотрит на меня мой врач. По его взгляду было заметно, что задача, которую я не могу решить, для него является такой же простой, как для меня плюнуть в бокал с шампанским пидору в оранжевых лосинах.
Я сидел на полу, чувствовал его мягкую, подвижную текстуру. Подо мной был вибрирующий пол из мохера. Нет, это был не мохер. Это была норка. Пол был из живой норки. Или это был кот? Пол урчал. Я гладил его, а он отвечал мне урчанием и приятным вибрированием. Да, это был кот.
В кабинет вошла девушка. Поздоровалась. Я ей ответил кивком.
– Как убить? Грех, вы же сами говорили, что убить человека – это грех, – обратился я снова к нему.
– Я? Я говорил такое? Лена, кто это? Почему он врет? С какой он области вообще? Не помню таких существ.
Он раскрыл книгу в кожаной обложке:
– Ничего не понимаю, – он снова поднял глаза, изучая мое лицо, тело, ноги, – вот эти вот что ли? Подойди-ка, Лен, – указывал коротким указательным пальцем на какую-то картинку.
Лена отрицательно покачала головой:
– Не, этот называется «люди». Живут, не помню в какой складке какого существа, но это существо, в свою очередь, живет в морщинке этого, эм-м-м, забыла. В общем, никакого стратегического значения не имеет. Ни он, ни его область.
– Так, так, та-а-ак. Как попал сюда?
Он, приподняв одну бровь, с заискивающей улыбкой смотрел на Лену, которая, видимо, не в первый раз жестко облажалась.
– Я? Как бы не так! Опять ваш эфирный портал, – всплеснула руками девушка, – говорила я вам, не доведут до добра ваши увлечения.
– О, эфир, Леночка, Ленуся! Принеси эфира! Я жутко по нему истосковался, – казалось, странный мужичок уже не видит меня.
Когда Лена вернулась, в руках нее был красивый высокий фужер из хрусталя. Оттуда струилась белая субстанция, похожая на жидкий азот.
– Нате, я уже не могу видеть этот эфир, – брезгливо отвернулась от подноса девушка.
– Ничего ты, дурочка, не понимаешь.
Он победно поднес фужер ко рту, газообразное вещество потекло ему в организм.
– Проводи этого неугомонного, – сказал он, опустошая фужер – и… и да, приставь к нему Посредника. Он теперь – рупор Божий.
Только я хотел спросить, где у них туалет, но он меня опередил.
– Да, Божий! Да, рупор! Не пойму, почему они все так удивляются? – говорил он в сторону, будто кроме меня с Леной в его офисе еще кто-то находился. Ну Божий, ну рупор. И чего? Все вы у меня – рупоры Божьи. А в единой своей массе – мой голос. Прощай, рогоносец.
Я проснулся. Надо мной сидели моя подруга и ее муж.
– Что у тебя с сердцем? – спросил ее муж.
– Господи, какое сердце? Я же тебе говорила, что с ним. И ты видел, в какое отделение мы вошли?
– А, да… – виновато улыбнулся он
Я виновато улыбнулся ему в ответ.
Потом я ходил по коридору того самого отделения. Вот она, подлая натура моего страха. Высасывающая из меня энергию, погрузившая меня в мир черноты и безысходности. Препарат заканчивает свое действие. Страх подкрадывается. Сначала смертельной тревогой загорается то там, то тут в моем мозгу и передает импульс в холодеющие руки, немеющие губы. Я говорю себе: «Все это моя мнительность. Мне это кажется. Врач говорил, что нужно отвлекаться и радоваться жизни. Сделаю зарядку».
Иду по коридору своего отделения, делаю присед, выпад, отжимаюсь от пола.
Раз, два, три, четыре,
раз два, три четыре.
Затем, чтобы отвлечься, поливаю себя водой из пятилитровой бутылки, которая стоит рядом с регистратурой.
Потом мне делают укол.
Мама
Проснувшись, обнаруживаю маму.
– Ты же на море была?
– И заставил ты меня понервничать. Я ночью выехала на маршрутке. Что же с тобой?
Мама плачет. Вступает сестра:
– Врач сказал, что все из-за твоей работы. Ты получил сильную нагрузку.
В голове звучит Маяковский:
«Мама, ваш сын прекрасно болен!
Мама! У него пожар сердца!
Скажите сестрам – Люде и Оле,
Ему уже некуда деться».
Анастасия (Божий рупор 1)
Мы сидели на веранде итальянского ресторана и ожидали свой бизнес-ланч.
– Даже сейчас мне кажется, что говорю не я, а кто-то вкладывает в мою голову эти слова. Как будто я марионетка в руках неведомой вселенской силы, – говорила Анастасия.
Мы говорили о Посреднике.
– Угум, – подтвердил я, – у меня также. Посредник сказал, что я должен повести людей за собой.
– И голос не мой, и мысли не мои, – продолжала Анастасия, – мы должны с тобой поселиться на кладбище, обязательно. Ты ведь сам говорил, что мысли там струятся, как небесный свет, и мы можем донести до человечества, что вся эта погоня – чушь.
– Не сможем, – пояснил я, – творить на кладбище только днем хорошо, ночью там холодно. Там же горы, а другие кладбища мне не нравятся.
Сказав это, обратил внимание, что официантка застыла в недоумении с подносом в руках.
– Вы есть будете? – спросила она.
– Подавайте.
Лиана (Божий рупор 2)
В день, когда нас убили, мы шли по бульварному кольцу, и Лиана обратила внимание, что все, кто идет на встречу, несут в руках бумажные стаканчики с кофе. Оглянувшись, заметили такую же картину. Кругом были люди с кофе. Они шли с затуманенным взглядом, как зомби из одноименного сериала. Мне казалось, стоит нам выделиться из общей массы, и люди с кофе начнут нападать на нас, отрывая куски плоти – медленно и мучительно заставляя истекать кровью.
– Бежим, – сказала Лиана, будто у нее в голове пронеслась та же мысль.
Взявшись за руки, мы побежали по чистопрудному бульвару, выбивая по дороге кофейные стаканчики, сжимаемые в мертвых пальцах. В воздухе пахло дешевым кофе и молоком.