Быть услышанным…
Писать, тем более кого-то поучать я не собирался. А вот желание рассказать о происходящем незримо вокруг меня нарастало. В один из солнечных январских дней отправился к Саше Николаеву. Знал, что он сейчас у дома, возводимом им самим. Плохиши обосновались на мне. Тяжесть в спине и плечах, до их проявления в ноябре не чувствуемая, не слышимая, потому обычная, теперь гоготала разными голосами, довлела. Иногда покидали меня, но вновь возвращались. Рассказывали разные байки о людях, что делают, о чём думают. В пол-уха слушал их, думал о своём. Почему меня невидимые друзья подводят к осмыслению жизни за год до армии? Знают, что я про шарики летающие думаю не один день, но для них это что-то несущественное. Ещё я о людях думаю, живущих в неведении, а меня возвращают к родным пенатам, к событиям доармейским. Может, и вправду есть в этом немалый смысл? Ладно, вернусь к этому как-нибудь.
Саша Николаев и Коля Дмитриев, где волоком, где на себе таскали метровые поленья по образовавшемуся насту из леса к первым деревьям на краю берёзовой рощи. Куба три они уже сложили. Остальные поленья были разбросаны в разных местах. Накануне был сильный ветер и повалил во множестве берёзы, чем Сашук и воспользовался. Моторной пилой распилил их на части. Позвал на помощь Колю, и теперь стаскивали в одно место разбросанные дрова. Приходу помощнику были рады.
— Здорово! Давай, подключайся. Втроём быстрее завершим.
Работа сия мне привычна, и в прошествии получаса дрова были сложены. Сидим на штабеле, утираем пот. Мне не терпится ошарашить друзей тем, что я тоже не лыком шит, могу не только слышать миры, но и знать некоторые мысли людей.
Смотрю на них, а они в настрое далеко от меня. Не услышат. Собственно, почему сразу они должны объять то, что я хочу поведать? Им на осмысление время потребуется. Коля тоже общается со своим невидимым миром, но вот за рамки предложенного коридора мыслей он не выходит. Считает, оттуда лучше видна наша поступь и судьба, и он делает всё то, что скажут. Я, вот, так не могу и мыслю иначе. Человек сам волен определять степень своего вклада в свою счастливую судьбу. Можно, конечно, отрешиться, сослаться на законы, государство, Бога, и остаться безвольной личностью. Всё же мне хочется самому быть дирижёром своей жизни. Первой скрипкой пусть будут подруга и дети, безусловная любовь к ним…
Мы говорим о погоде, какая она сегодня солнечная, безветренная, терпимо холодная. Параллельно в мыслях я пытаюсь сжать имеющийся объём знаний и максимально приспособить для слышания моими друзьями. Задача-то оказывается не из лёгких. Не знаю, с чего начать, что предложить на первое. И так, и эдак прокручиваю варианты вступительного слова, но, чувствую, они сейчас не лягут на Душу Саше и Коле. Настрой в них приподнято-воздушный, и нет мужского стержня, основы. Мы сейчас шутим, вспоминая разные случаи, происходившие с нами при подобных работах на валке леса. Я уже и сам теряю серьёзность и почву под ногами. Сейчас или никогда!
На полуслове прерываю Сашука и выкладываю заготовку, с которой пришёл:
— Вы, наверное, уже слышали, что в ноябре со мной произошло что-то неординарное. Я с того месяца могу общаться с теми, кого вы не слышите, не видите…
Коля слушает внимательно, пытаясь собраться и сосредоточиться. Ему, как никому другому, должно быть известно, чего стоит находиться под круглосуточным гнётом невидимого мира, и при этом не угодить в психиатрическую больницу. Сашук смотрит на меня невидящим взглядом. Он был на волне своего настроения и не хотел вставать на путь осмысления. Он мне не верит. Не верит не потому, что я лгу. Просто, если кто-то, и может войти в двери необъятного, то первый, конечно, будет он. Остальным разрешается заглянуть через его плечи.
Я уже жалею о своём порыве. Не вовремя я приспел раздеться, открыть Душу настежь. Вынесут из меня всё то, что я знаю, пустят с домыслами по миру, и управляемый мир меня осмеёт, поднимет на смех, упрячет, чего доброго, в психушку. Ну, зачем я поторопился? Возможно, при других обстоятельствах мой порыв был бы более уместен? Знаю же, человеку, при отсутствии в нём гармонии, какие ему мысли внушают. Я всё вижу в глазах Сашука. Мне опять становится больно. Сколько мне ходить и видеть в глазах людей неверные мысли, суждения обо мне? Два с лишним месяца прошло, а боль во мне лишь усиливается.
— Ладно, не грузитесь, я пошутил. Завтра, Сашук, что делаешь? Я, вот, обливаться, начал, а ты?.. Нет, бегать я не люблю, тем более зимой… Слышал, Саша Михайлов должен приехать. Так, нет? Он меня год назад хотел на работу устроить в воинскую часть, в которой он служит… Да, конечно, пойдём, а то засиделись что-то. Я к тебе, Коля, загляну как-нибудь с Андреем Емельяновым. Тропинка к твоим хоромам со стороны клуба есть? Ну, ладно, сами протопчем.
Коля Дмитриев отправляется к себе, я и Саша трогаемся по направлению своей улицы. Саша ходить не желает, всё бегом да бегом. Живёт он рядом, через дом, поэтому нам по пути. Обида осталось на Сашука, что мне пришлось спрятаться от его непонимания, не слышания. Меня же предупреждали, что отвернут мысли людей от осмысления бытия, собственного предназначения. В принципе, он не виноват, конечно.
Всякая мысль, слово должно быть к месту. Всему своё время. Не об этом ли писал Иезекииль? А камни в мой адрес вовремя? Почему я должен их чувствовать в свою спину? Может, я преувеличиваю, сгущаю краски? В глаза меня никто не спрашивал, что со мной случилось? Может, по большому счёту, людям нет никакого дела, что со мной произошло? Просто, я надумал сам себе головные боли. Больно надо людям так долго об этом помнить, тем более думать. Но, всё же, неприятно, когда люди слушают и не слышат!..
(продолжение следует)