Полный людей автобус. Я захожу в заднюю дверь и прохожу вперед. Вдруг, мой взгляд падает на сидящую в сиреневом плаще старую полную женщину. Я узнала ее и тот час, испугавшись, выбежала из автобуса.
Проснулась.
В очередной раз мама вызвала скорую помощь…
Я поняла, что с ней совсем плохо, когда к нам пришел батюшка, и долго о чем-то разговаривал с ней в дальней комнате. Врачи долго не расспрашивали, а быстро оформили документы и принесли носилки. Когда ее, тепло-тепло укутанную в одеяле, несли по коридору, я посмотрела на нее в последний раз…
Я уже почти не помню ее. Не потому, что мало с ней общалась, а потому что давно это было. Мне было 11.
Она почти всегда жила с нами, такая сильная духом и добрая душой.
Я любила расспрашивать ее про детство, потому что не понимала, как можно закончить только начальную школу. Спрашивала, знает ли она, что такое синус и косинус, как умножать, и что Мадагаскара есть своя столица…
Она бросила школу из-за войны, как и многие дети. А после ее рассказа о том, что они всей семьей питались лебедой, побежала на улицу и попробовала, какая она на вкус - лебеда.
Лебеда всегда росла возле нашей новой пятиэтажки (новой она была только для нас, потому что сюда мы переехали совсем недавно, после одной неприятной истории), молча напоминая ей о тех годах. До сих пор, встречая эту траву, вспоминаю вкус, и бабушку…
Ах да. Это была моя любимая бабушка. Она могла быть резкой, и в ту же минуту такой заботливой. Как это у нее получалось?
Я просто ненавидела, когда она заставляла сыпать на ковер шару от чая (так она называла уже заваренный гранулированный черный чай). Она всегда так делала, потому что шара собирала всю пыль из ковра. Я могла наотрез из-за этого отказаться подметать пол основательно, заявив, что быстро смахну пыль, и на этом хватит.
Шкурки красной рыбы, вымоченные в чае с молоком для придания им мягкости, кисель из простой муки. Я не понимала, как можно это любить, и считала ее с другой планеты.
Зато обожала калачи из духовки, которые она называла наблюдниками. Безумно вкусное тесто, которое она клала на блюдце и ставила в духовку. Калачи быстро поднимали свои края вверх и загорали. Пробовали когда-нибудь такие? Пальчики оближешь!
Она была особенной для всех нас. Всегда помогала маме сидеть с детьми. В 4 года, после моего очередного утреннего каприза, она разрешила мне больше никогда не ходить в сад, а сидеть с ней. Дома. С каким гордым видом я тогда забирала последние вещи из своей кабинки.
Она всегда ворчала на младшего, когда тот сшибал своей головой очередной косяк, но всегда утешала и обнимала.
В ту ночь ее не стало. В палате больницы, а не дома, в своей кровати, как она хотела.
Смотря, как ее уносят врачи, в моей голове вдруг появилась фраза: “Наверное, она умрет. Теперь точно все”.
Идя утром школу, вся в слезах и с пустотой в своей маленькой голове, я корила себя за эту мысль. Корила себя, что не подумала, что бабушка непременно снова выздоровеет и все будет как прежде. Винила себя, будто это все только из-за меня. Потому что я в нее не поверила и разрешила уйти…
