Утро было ясное и теплое, молодой день разгорался на Востоке тонкой розовой полосой, звезды померкли, и Луна продолжала висеть над горизонтом белым, матовым шаром, а на Западе еще властвовала ночь. Всю ночь было тихо, и соловьи пели так мучительно сладко, что казалось все хорошо, и нет никакой беды, страданий и горя. Шел 1943 год.
Рядовой Семенов Андрей Николаевич, так значилось в списке Н-ской танковой бригады, еще спал, и снился ему сон: поле, васильки, и идет он по ним босой к речушки, чистой и светлой как слеза.
Где-то рядом резко рванул снаряд, подняв в утреннее небо тучи пыли, земли и смертоносных осколков. Семенов вздрогнул и проснулся.
Это утро для Отто Гейтеля было тяжелым. Всю ночь его трясло в кузове машины, едущей, по разбитой танками, русской дороге. Смутное чувство чего-то надвигающегося мучило его, не давая спокойно дремать. Еще три месяца назад он был дома во Франкфурте, работая на деревообрабатывающем заводе. Неожиданно пришла повестка, и вот он рядовой Н-ского имперского танкового корпуса Отто Гейтель, механик-водитель. Два месяца полигонов, строевой муштры, агитации, и вот он после длительного путешествия в товарном вагоне в далекой и непонятной России.
Россия удивила его широтой полей, небольшими речушками, маленькими уютными деревеньками и березами, от них рябило в глазах. Раз он подошел и потрогал ладонью их стволы шершавые и пахнущие чем-то далеким и забытым. Затем дороги, дороги, дороги.
Все утро Семенов вместе с экипажем рыл капонир, земля была влажной с песком и копалась хорошо. Мыслей о войне даже не возникало, так спокойно по-мирному звенел в выси жаворонок и стрекотали кузнечики, что все остальное казалось далеким и несущественным. Около трех часов пополудни экипажи машин выстроили на большой поляне и объявили приказ за номером… о завтрашней утренней атаке. Когда всех распустили по машинам, Семенов долго курил и смотрел в голубое небо, где проплывали редкие белоснежные облака.
В 1300 роту Гейтеля выстроили в овражке и объявили приказ Фюрера о последнем штурме большевиков, «Победа или смерть», атака ранним утром, затем офицер долго кричал об интересах нации и жизненном пространстве, об угрозе большевизма и прочем чего Отто Гейтель наслушался еще в запасном учебном полку. На сердце было тревожно и как-то сумеречно, тихий страх начинал подгрызать сердце. Небо, это русское небо казалось ему каким-то далеким, и даже колоски ржаного поля казались ему нарисованными на холсте.
Вечер потихоньку спускался на землю, он пришел с востока, на западе еще тлел закат, когда голубое небо постепенно становилось синим, а затем черным, на нём, словно зерна на пашне, были рассыпаны звезды, и Луна медленно вставала над горизонтом. Сидя на броне Т-34ки Семенов смотрел на небо. Вначале ему хотелось написать письмо, хотелось рассказать о первом дне на фронте, о друзьях, о танке, но затем какая-то пустота заволокла сердце, и ничего не хотелось, ни говорить, ни писать. Почему-то вспомнилась мать на полустанке с косынкой в руках, крики и слезы, шум станционных тополей, визгливый гудок паровоза и поезд, из теплушки которого он смотрел на уплывающий, тонущий в разогретом воздухе пирон. Вскоре все эти видения смешались и Андрей уснул.
Гейтель прилег на кучку сена и мгновенно уснул, сказывалась бессонная ночь в кузове грузовика. Проходящий мимо фельдфебель грубо толкнул его и приказал лезть в танк. Гейтель отдал честь и, выругавшись про себя, полез в душную, нагретую за день машину, где ни вопли радиостанции, ни шум и треск радиоволн не помешал ему уснуть. К нему пришел странный сон, какой-то не очень понятный и разборчивый. Поле, затем лес. Потом приснился родной Франкфурт, затем тёмная ночь без просвета, без начала и конца.
Командир толкнул Семенова и приказал лезть в машину, надвигалось время атаки. Резко оборвав тишину ночи, безжалостно заглушая соловьиные трели, завыли где-то над головой снаряды, и земля, приняв в свою грудь тонны смерти, вздрогнула. Тяжелый гул пошел по земле. Он не прекращался, били орудия, гвардейские минометы. Штурмовики стаями пикировали на какие-то им одним ведомые цели. Грохот стоял адский, разрывы снарядов, мин, авиабомб смешались в один страшный грохот и гул. Казалось, что земля дрожит и корчится под ногами, а может она и вправду дрожала.
Семенов сидел за рычагами своей машины и смотрел сквозь смотровую щель механика-водителя на поле впереди себя. Где ещё вчера росла рожь, а на пригорке возвышалась роща, выросли громадные столбы огня и земли. Которые то опускались, то поднимались. Даль не отчищалась от дыма и пыли, казалось, что перед глазами огромное море огня и земли.
Все ждали ракеты – сигнала к атаке. Вот она взметнулась зелёной искрой и крутой пошла к земле. Семёнов вдавил педаль газа, танк резко как ужаленный бросился вперед. На сердце было как-то необычайно спокойно и тихо.
T-III так резко подкинуло, что Гейтель ударился головой о броню и минуту сидел, не понимая где он, а вокруг бушевала смерть. Земля, щепки летели везде, сквозь открытый люк в башню сыпалась земля, летели листья, но никому так и не хватило храбрости встать и закрыть его. Грохот стоял такой, что, казалось, будто Земля разваливается на части. Гул слился в сплошной звон, Гейтель уже ничего не слышал кроме этого звона. Руками зажав уши, он скорчился на полу танка, как и весь его экипаж. Земля была везде, в глазах, ушах, рту, пыль мешала дышать. Грохот кончился так же внезапно, как и начался, наступила звенящая тишина, только пыль всё кружилась вместе с сорванной листвой.
Поднявшись с пола, Гейтель увидел, что танк почти на четверть засыпан землей и кусками деревьев, на зубах скрипел песок, а в ушах продолжался звон, который сводил с ума. Танк перестал быть танком. Близким разрывом ствол погнуло так, что в месте сгиба метал лопнул. С машины снесло брезент и дополнительные баки, всё то, что было на броне сверху. Отто высунулся из люка и в ужасе перекрестился. То, что увидел Гейтель, поразило и ужаснуло его. Земля была перепахана как поле, от берёзовой рощицы остались жалкие кучки деревьев без листвы и веток с посеченными стволами. Рядом горело несколько танков, смрад и гарь не давали спокойно дышать. Шок и озноб колотили Отто, он заметил среди кусков земли и травы бесформенные куски мяса, какие-то тряпки. Прямо около башни, на броне, валялся сапог с куском оторванной ноги. Отто вырвало. Танк был разбит полностью, то, что они выжили, можно было назвать чудом. Кроме орудия, весь корпус был исклеван осколками, были разбиты катки и траки, то есть танк представлял собой груду металла. Обернувшись, Гейтель увидел бегущего к нему офицера, того самого что ещё вчера кричал о непобедимой армии фюрера. Он показывал на что-то чернеющее за пригорком. Отто не слышал слов, в ушах всё ещё звенело, товарищи подхватили его и побежали по направлению к пригорку.
Это оказалась совершенно не тронутая машина, экипаж которой погиб около неё, они, наверное, перед самым налётом вышли из танка покурить.
Их останки были разбросаны вокруг всей машины, а сам T-IV совершенно не пострадал. Забравшись внутрь, Отто показалось, будто он забрался в чужой дом, всё было чужое, не такое как у них. Новый T-IV был явно лучше старого T-III и это немного успокаивало. Звон в ушах стал проходить, но руки всё еще тряслись. Офицер забрался к ним в танк и, видимо, поняв, что механик ничего не слышит, показал пальцем в сторону тыла. Отто завёл танк, зарычав, машина медленно поползла между горящими танками назад.
Гейтель не мог знать о том, что за этот удар русские снаряды уничтожили сотни машин, танков, бронетранспортеров, перемешали с грязью тысячи солдат вермахта. Так началась великая трагедия Курской битвы. Генералы были в шоке и каком-то непонятном бездействии. Командование приказало отвести остатки корпуса в ближний тыл, опасаясь нового удара.
Перед глазами Отто, как призраки, из дыма появились разбитые машины, позиции пехоты больше походившие на разрытые могилы. Танк как споткнулся, Отто смотрел вперед, перед его глазами пылал Тигр без башни. Башня валялась рядом снесённая русским снарядом, из неё торчали ошметки мяса и крошево из костей, тряпок и крови. Офицер толкнул его в спину, показывая, что нужно продолжать ползти в тыл. Танк обогнали три тигра двигающиеся в дыму неуверенно и с опаской. И тут Гейтель увидел русские танки.
Семёнов вёл машину спокойно и, как казалось ему, хладнокровно, хотя руки немного подрагивали. Его даже начал заводить азарт, когда на полном ходу его танк вместе с полусотней других понесся через перепаханное снарядами поле. Около вершинки, где когда-то росла берёзовая роща, он впервые увидел горящие немецкие танки и трупы. Андрей почувствовал страх, оглянувшись на друзей, он увидел в их глазах то же самое. Слева и справа Т-34ку Семенова обошли два танк. Андрей старался аккуратно объезжать трупы и то, что от них осталось, но в дыму это было практически невозможно. Командир во все глаза смотрел в перископ, из дыма всё появлялась и появлялась разбитая немецкая техника. Неожиданно Семёнов и командир увидели немецкие танки, отползающие в тыл.
Ужас поразил Отто, он рванул рычаги, танк резко, как подстёгнутый, бросился вперёд к спасительному лесу в тылу. По броне тяжело ударило что-то заставившее танк покачнуться и застонать. T-IV несся через воронки, давя горящие грузовики, ломая деревья. Расширенные глаза Отто искали убежище. Он был в панике. Офицер ударил Гейтеля по спине, Отто обернулся, обер-лейтенант что-то кричал, но Отто всё равно не слышал его слов. Он увидел, как наводчик завертел маховик, и башня стала поворачиваться назад, а заряжающий вогнал в казенник орудия снаряд.
Грохот и лязг затвора, запах горелого тротила вернули Семенова к действительности. Андрей увидел, как оранжевый трассер снаряда чиркнул по броне рванувшуюся с места немецкую машину. Рядом из дыма и пыли выскочил T-III и тут же вспыхнул ярким, оранжевым пламенем густой маслянистый дым. Андрей переглянулся с командиром и повёл танк сквозь дым.
Гейтель развернул танк и стал всматриваться в дым. Он увидел, как из него выскочил русский Т-34 с башней повернутой вправо, и тут же сквозь звон в ушах услышал выстрел орудия своего танка. Тридцатьчетверка вздрогнула и задымилась. За ней выскочила другая, выстрелила в их сторону и скрылась в дыму. Обер-лейтенант показал Отто назад, и танк, набирая скорость, понесся в тыл. Когда он выскочил из полосы дыма, он увидел, что на поле кроме него находятся около 50 – 60 машин, это придало ему силы и спокойствие. Танки медленно сдавали назад, развернув башни в сторону русских.
Танк Семенова выскочил из дыма, и Андрей увидел поле, усыпанное немецкими танками, уползающими в лес. Ему стало не по себе, но тут он заметил, что слева и справа показались другие тридцатьчетверки, которые, не сбавляя скорость, бросились в бой, Семёнов старался не отставать от них. Немцы остановились и стали разворачиваться, тут же несколько их машин задымилось.
Гейтель увидел русскую атаку одновременно с обер-лейтенантом. Обернувшись на офицера, он увидел, как тот смертельно побледнел. Справа вспыхнул танк. Отто стал разворачиваться, пытаясь спрятаться за дым горящего T-III. В это время страшный грохот ударил его по голове, казалось, танк упал с высотного дома, в глазах запрыгали круги, и он потерял сознание.
Семенов вел машину, ориентируясь по соседу слева. Он увидел, как один из танков немцев пытается скрыться в дыму. Это увидел и наводчик, пушка рявкнула, и Андрей увидел, как снаряд ударил в борт немца, рассыпав по броне дождь из огненных брызг. Боковым зрением он увидел, как выскочил из леса пятнистый Тигр, на конце его орудия появился огненный шар. В тот же момент что-то ударило его по голове, и Андрей потерял сознание.
Отто и Андрей пришли в себя, когда до столкновения машин остались лишь метры. Андрей обернулся и почувствовал резкую боль, правая рука болталась как плеть, кисть была размозжена и сквозь кожу торчали обломки кости. Он не слышал ничего, ни звуков боя, ни двигателя, ничего. Всё внутри башни было забрызгано кровью, и никто не подавал признаков жизни. В правом борту брони зияла рваная пробоина, он снова повернул голову и увидел немецкий танк несущийся прямо на него. Единственное что он успел сделать, это закрыть глаза, перед тем как огромная, тяжелая, пышущая жаром броня рухнула на него.
Отто очнулся и не увидел ничего, рой осколков обезобразил его лицо, он не слышал грохота, лязга гусениц, он чувствовал боль, адскую боль, которая оборвалась вместе со страшным ударом.
Весной земля не хотела принимать в себя зерно, слишком много металла, соляры и крови взяла она тем летом. Что могли люди стащили к краю леса руками, некоторые крупные обломки оттащили трофейным танком без башни. Водил его парнишка в не по размеру большом шлемофоне. Но остались на поле ещё несколько тяжелых танков, которые тягач не смог осилить. Среди них около пригорка, где до войны росли берёзы, стояли сцепившиеся в смертельной схватке Т-34 и T-IV, искорёженные, почерневшие и кое-где уже покрытые ржавчиной.
Бабы и девки, проходя мимо, качали головой, а парнишка водитель старался не смотреть в эту сторону. Танкистов из этих машин так и не достали аж до сорок пятого года, уж слишком сильно сцепились танки, уж слишком сильно покорёжило их корпуса. Так велика была эта груда металла, что только в сорок пятом году её растащили двумя тягачами.
А роща снова появилась на пригорке, и где-то высоко – высоко в голубом небе, в невообразимой выси каждое лето звенит жаворонок.