ART1 объясняет, почему постановка обманывает ожидания еще до начала.
В Малом зале Санкт-Петербургской филармонии прошел второй показ спектакля «1926» Валерия Галендеева и Аллы Дамскер. Основой его сюжета стала переписка и отношения Марины Цветаевой, Бориса Пастернака и Райнера Марии Рильке. ART1 посмотрел, как Елизавета Боярская и Анатолий Белый воссоздают на сцене один из самых известных платонических романов Серебряного века, и расстроился.
Для спектакля «1926» выбрано неудачное, проигрышное место, от этого он разочаровывает еще до начала. В качестве декораций используется современная конструкция из белой кирпичной стенки, колонн из калиброванного бруса и нескольких табуреток, и это строение никак не вписываются в ампирный Малый зал филармонии. На одной из табуреток стоит медный таз. В начале представления Цветаева (Елизавета Боярская) яростно стирает в нем рубашку, пока Пастернак (Анатолий Белый) нудит о больном зубе. Возможно, это должно было передать разницу темпераментов героев и «миров», в которых они жили. Однако вышло слишком пространно.
Во время спектакля на стене периодически транслируется видеоряд: сначала нарезка кадров с Троцким, Лениным и Луначарским, затем кроваво-красные разводы поверх рычания Гитлера и марша фашистов. На видеоряд накладывается музыка. Скрипач Дмитрий Синьковский не выглядит третьим лишним в этом представлении. Его лицо полностью загримировано белым, и в течение всего спектакля он перемещается по сцене, поочередно играя Баха, Шостаковича и Бартока.
Музыкант смотрится органично, его положение на сцене ассоциируется с расстоянием, которое разделяет Цветаеву и Пастернака. Но порой музыкальные отрывки коротки, и как только музыка начинает проникать внутрь слушателя, а она тут же заканчивается. Иногда музыка становится резкой и громкой и сильно отвлекает от основного действия. Таким образом, создатели пытаются навязать атмосферу, дух времени, в котором жили Пастернак с Цветаевой.
Название спектакля отражает год, в котором началась и закончилась (из-за смерти Рильке) тройная переписка между Цветаевой, Пастернаком и немецким поэтом Райнером Марией Рильке. В спектакле звучат лишь отрывки писем, в которых к нему обращались Пастернак и Цветаева, сам поэт не появляется. Но уж очень небольшой фрагмент этому уделен, и все становится сумбурным.
Спектакль из-за своей надрывности в некоторые моменты напоминает эротические фантазии режиссера на тему переписки Марины Цветаевой и Бориса Пастернака. Диалоги героев похожи на накал страстей, что ни начало речи — эмоциональный всплеск. Их безусловно соединяли платонические отношения, и переписка «1926» с Елизаветой Боярской — тому подтверждение, в ней много романтики, все знают, что Серебряный век — время развратное и похотливое. Но если говорить об историческом соответствии спектакля переписке между Пастернаком и Цветаевой, то в ней нет ничего о том, что они состояли в сексуальной связи.
Речь Боярской то и дело переходит в крик. Ее игра на любителя. Короткий парик с челкой и платье на манер тех лет не приближают ее к образу Марины Цветаевой. Белый выглядел лучше, но просто потерялся на фоне партнерши по сцене. В какой-то момент он цитирует фразу из переписки, что-то из разряда: «странно, что при всех твоих качествах ты — не мужчина». И Боярская действительно похожа на бой-бабу, которая решила вытянуть все представление на себе. По их письмам, правда, можно сказать, что Цветаева инициативна, стремительна и решительна, в то время как Пастернак более нежен и робок. Но на сцене это выглядело утрировано: она — стервозная истеричка, он — трусливый мямля.
Текст: Алёна Куслина