В процессе завоевания Пруссии рыцари Тевтонского ордена, отодвигавшие фронтир (то бишь, границу) все дальше на восток, неизбежно должны были столкнуться с Великим княжеством Литовским, у которого в этих местах имелись свои интересы. Войдя, что называется, в непосредственное соприкосновение, ВКЛ и ТО принялись с завидной регулярностью обмениваться набегами.
Очередной налет литвинов летом 1260 года объяснялся еще и желанием поддержать восставших против орденского владычества жителей Жемайтии - есть такой регион на северо-западе современной Литвы. В результате оказался осажден замок Георгенбург. А вот какой именно - у литовского города Юрбаркас или в поселке Маевка Черняховского района Калининградской области - историки не сошлись во мнениях до сих пор. Ну да, в конце концов, это не так уж важно, главное - немецкому гарнизону пришлось туго, особенно страдали братья-рыцари от голода. Тогда Тевтонский орден и его филиал – орден Ливонский сколотили совместное войско, чтобы доставить осажденным провизию.
Тут нужно заметить, что ливонцы притащили с собой не только своих гостей в лице датских и шведских рыцарей, но еще и пехоту, набранную из числа покоренных (во всяком случае, так считалось) прибалтийских народов - эстов и куршей. Последнее обстоятельство в итоге и сыграло для «крестоносцев» роковую роль.
В общем, когда на горизонте уже замаячили башни Георгенбурга (какой бы он ни был), вдруг прискакал гонец, который сообщил, что четыре тысячи литвинов вторглись в Куронию (это уже на западе нынешней Латвии).
- Жгут все подряд и никого не щадят, - живописал посланник ужасы вторжения. - Христианские головы так и летят направо и налево! Поспешайте, а то из наших вообще никого в живых там не останется.
Делать нечего, объединенным силам пришлось разворачиваться и скакать на север, усиленно настегивая коней. К 12 июля тевтонцы, ливонцы и иже с ними достигли небольшой речушки, вытекающей из озера Дурбе, и принялись искать брод для переправы. Быстро выяснилось, что тем же самым занимались и литвины, которые вовсе не поспешили обратиться в бегство при известии об идущих на них рыцарях. Возможно, надеялись на свой численный перевес (как-никак, имели на тысячу воинов больше, чем противник), а может, им было известно что-то, о чем маршал Генрих Ботель не подозревал - как знать. Короче, враждующие стороны договорились подраться на ближайшем удобном поле.
Однако Генрих накануне сражения все же призадумался – как-то уж больно дерзко вели себя литвины. И на оперативном совещании обратился к одному из нобилей (так именовали представителей прусской знати, перешедших на службу к ордену):
- Скажи-ка, Матто, сын Пиппина, ты повадки этих язычников знаешь, как нам лучше изготовиться для предстоящей битвы? Поколотить-то мы их, конечно, поколотим, но желательно, чтобы и нам самим при этом поменьше наваляли.
Пиппинович за словом в карман не полез. Ответил в том смысле, что, дескать, всем надо бы перед битвой спешиться. Чтоб не было ни у кого соблазна драпануть, если вдруг запахнет жареным - на своих-то двоих далеко не убежишь, хочешь - не хочешь, придется драться не на жизнь, а на смерть.
- Мы, пруссы, в подобных случаях так и делаем, - скромно добавил Матто.
Датчанам и шведам речь нобиля не понравилась.
- Это что же, мы презренным смердам уподобиться должны?! - возмущались жлобы-скандинавы. - Да мы от мужичьей вони раньше сдохнем, чем до рубки дойдет! Да и как по кочкам будем ковылять в своих тяжелых доспехах? Не-ет, только конная атака - потопчем этих дикарей к едрене фене.
Тут в шатер вошел офицер охраны:
- Херр маршал, к вам делегация от куршей.
Действительно, снаружи стояли несколько предводителей туземной пехоты.
- Ну, что вам еще? - недовольно спросил Генрих.
- Дык, это самое, - заволновались курши. - Сделай такую божескую милость, коли победим, пусть нам наших баб и детишков, что твои головорезы в плен захватили, вернут. Другой награды не надо!
Генрих задумался. В принципе, предложение выгодное: можно сэкономить на раздаче призовых, а вместо отпущенных пленников новых потом набрать - уж этого добра в случае успеха будет предостаточно.
Но теперь принялись бухтеть уже тевтонские и ливонские кнехты, ставшие свидетелями этого разговора.
- Законы войны священны и неприкосновенны! - орали они. - Никто у нас законную добычу отнять не может, и поступим мы с нею так, как сами захотим.
Открытого конфликта, да еще в такой момент, Генрих не желал, и ему оставалось лишь развести руками. «Вот ведь! - думал он, глядя вслед уходившим понуро туземцам. - И своим толком не угодил, и с куршами как-то неловко получилось...»
Во вторник, 13 июля, построившись своей знаменитой «свиньей», рыцари пошли в атаку на литвинов. Клин легко расколол порядки противника, но едва орденские братья принялись деловито работать мечами, случилось страшное.
«Курши... словно вероотступники, обрушились на христиан с тыла, и поскольку литвины сражались впереди, курши сзади, то почти весь народ обеих земель, бросив там братьев и верных им людей, ушел», - свидетельствует знаменитый хронист Петр из Дусбурга.
Наверняка больше всех в орденском войске досадовали на рыцарскую спесь и жадность кнехтов пресловутые прусские нобили, смекнувшие, что теперь дело швах. Кто-то из них предоставил немцам, датчанам и прочим шведам спасаться самостоятельно, раз уж сами влопались. Однако нашлись и такие, кто, будучи ранее обласканы орденом, горечь неизбежного поражения решили разделить с тевтонцами.
- Помните, братцы, как рыцари дарили нам красивые пурпурные плащи? - обратился к своим сородичам и друзьям некий самб Склодо из Кведенова. - Так пусть в память об их цвете тела ваши обагрятся ныне кровью ран! А не забыли вы, какие сладкие мед и брагу хлестали за одним столом с теми же рыцарями? Что ж, не все коту масленица - пришел вот и постный день, когда придется нам вместе с ними испить горечь зловещей смерти!
Описывавший эту сцену тот же Петр из Дусбурга ввернул еще пассаж насчет «истинной веры вечной Троицы», но думается, что пруссы, бросаясь в последний бой, поминали, все-таки, своих древних богов. Как бы то ни было,
«после этого они мужественно вышли на битву и сражались, словно новые Маккавеи, и свершилась там великая битва, и многие пали с каждой стороны».
Оставшись без поддержки пехоты и в подавляющем меньшинстве, рыцари были обречены на поражение, хотя сражались умело и упорно. Литвины навалились всем скопом и порубили 150 орденских братьев - число для военно-монашеской организации просто огромное. Особенно, если учесть, что среди погибших оказались и ливонский магистр, и прусский маршал. Уничтожив цвет рыцарского войска, литвины принялись за избиение простых воинов, которые в панике стали разбегаться.
«..Враги погнались за людьми, ставшими настолько трусливыми, что три или четыре неприятеля убивали сто христиан» - подтверждает Петр из Дусбурга.
Полтора десятка рыцарей попали в плен и, в принципе, могли бы надеяться на то, что в дальнейшем их выкупят свои. Но литвинам победа досталась столь дорогой ценой, что они рассвирепели донельзя. А потому решили в этот раз наплевать на деньги и сжечь пленников живьем, чтобы страшные вопли несчастных умилостивили слух павших в сражении литовских воинов.
Пожалуй, единственным положительным во всей этой истории моментом для Тевтонского и Ливонского орденов было то, что сильно уменьшившиеся в количестве литвины не решились продолжить разорение Курляндии. И отступили в свои леса, удовольствовавшись уже захваченной добычей - тем паче, она и впрямь была немалой.
