1.
Пока в наших храмах остаются музеи, библиотеки, картинные галереи, и даже, кое-где еще клубы, пока все наши храмы не стали вновь тем, чем они и должны быть – домом Божьим, пока не звучит в них молитва, мы все, вслед за Николаем Рубцовым можем повторить: «Живу вблизи пустого храма».
И мысль эта, давно уж в голове крутившаяся, оформилась для меня именно в Тотьме, где проходили традиционные «Рубцовские чтения», собравшие «рубцововедов» и просто почитателей поэзии из Вологды, Москвы, Санкт-Петербурга, из Архангельской и Мурманской областей.
«Город зеленый и тихий», - написал о Тотьме Николай Рубцов. Я, впервые, оказавшийся в Тотьме, могу сказать – и сегодня Тотьма зеленый, тихий, уютный городок… Волнующие догадками о былой, ушедшей, но все-таки нашей жизни, старые домики; великолепные храмы, зеленые парки… Купола церквей выглядывали из зеленых листвяных шапок тут и там – куда ни поверни голову, да и жили мы в гостинице под названием «Монастырские кельи», расположенной на территории Спасо-Суморина монастыря. Возможно, это и было когда-то здание монастырской гостиницы, надеюсь, что не кельи, потому что – убежден – не место нам, нынешним, пусть и в бывших, но кельях.
В первый день в гостиницу мы попали лишь поздно вечером. А на следующее утро, встав пораньше, я прошел по монастырскому двору, вышел на полуразрушенную стену, с которой открывался весь город и окрестности… Дух захватывает от наших просторов! Желтые в это время поля, зелень лугов, мягкие листвяные подушки ивняка в низинках, серые горбатые дома деревень, купола, просверк реки, уходящие, кажется, в бескрайность заречные леса, низкое, хмурое в тот день небо… Один из монастырских храмов полуразрушен, второй в лучшем состоянии, похоже, что в нем ведутся восстановительные работы. Я брел по росистой травяной тропке мимо этих храмов, могильных плит… Покой, безлюдье, врачующая душу тишина. И шелест берез не нарушал, а лишь подчеркивал эту тишину… «Я люблю, когда шумят березы, // Когда листья падают с берез. // Слушаю – и набегают слезы // На глаза, отвыкшие от слез»… Так все и было. И даже оторвавшийся лист, покружив, будто раздумывая, лег мне под ноги.
2.
Но начиналось все еще в Вологде, где у вокзала стоял автобус с надписью «Рубцовские чтения». И в автобусе, когда я подошел, уже сидели старые знакомые: Юрий Малоземов, известный в Вологде издатель и краевед; Михаил Иванов из Москвы – просто любитель поэзии (особенно, как я понял, вологодских поэтов). Чуть позже подошла и Татьяна Бычкова, в стихи которой я влюблен с давнишней, начала 90-х годов, совместной нашей публикации в альманахе «Соборная горка». Большинства же из собравшихся я не знал. Но вскоре ощутил особый настрой людей, объединенных общим делом – здоровались (некоторые и обнимались), сразу начинали о чем-то оживленно говорить, обменивались книгами, дисками, кассетами, кто-то уже энергично спорил…
Я люблю дорогу, идти по ней, к какой-нибудь дальней и хорошей цели. Но больше приходится ездить – поезда, машины, автобусы. Случайные разговоры со случайным соседом; вглядывание в окно на пролетающие по всей, кажется, Руси одинаковые, но нет – всегда разные виды: леса, поля, деревеньки, речки и снова леса… Задремлешь, вскинешься от легкого сна, а за окном все то же, но уже неуловимо другое… И так хочется, чтобы все это продолжалось еще долго-долго, всегда…
Впрочем, дорога от Вологды до Тотьмы в наше время не такая уж и долгая, даже неторопливый автобус проезжает ее часа за три.
В Тотьме быстро (уже почему-то опаздывали) пообедалиоТотьме, быстрог______________________________________________________________________________________________________________ в пельменной, чем-то напоминающей деревенские из старых советских фильмов «чайные». (Так и верилось, пока стоял в очереди, сидел за шатким столом, что войдет сейчас в эту «чайную» скуластый мужик в кепке и кирзовых сапогах...) Наконец, все собрались в краеведческом музее, расположенном в здании бывшего духовного училища, в одном из залов, где и начались «Рубцовские чтения»…
Доклады, в основном, были мало понятные, странные какие-то, то и дело возникали споры… И мне, вообще, показалось, что многие сюда приехали не Рубцова вспомнить, а о себе рассказать, себя показать. Например, заспорили, когда и какой вариант стихотворения «Букет» («Я буду долго гнать велосипед…») был написан. «Рубцововед» из Вологды утверждал, что велосипед в этом стихотворении мог появиться не ранее чем, кажется, в конце пятидесятых годов, и даже говорил, где, в каком доме тот велосипед мог взять Рубцов, какие именно и какой девушке дарил цветы. А до этого, мол, он, детдомовец, на велосипеде не мог ездить. (И все это с апломбом, с претензией на единственно верные знания). Ему возражал докладчик, настаивая на более ранней дате. Точку в этом споре должна была поставить женщина, приехавшая из Мурманской области, учившаяся в одно с Рубцовым время (самое начало 50-х годов) в Кировском техникуме и лично видевшая это стихотворение, написанное рукой Рубцова, да и велосипеды в техникуме, по ее словам были, и свободно выдавались любому студенту… Думаете убедил этот простой рассказ «рубцововеда-всезнайку»? Нисколько. Он слушал только себя… Тут же, в зале скромно сидела и дочь поэта Елена Николаевна, так за все «чтения» и не сказавшая, кажется, ни единого официального слова.
К счастью, с прекрасным докладом выступила Марина Кошелева. Как замечательно, что вспомнила она в связи с Рубцовым и Бунина. И я верю, что Бунин оказал влияние (как и вся русская классика) на Николая Рубцова, душа у него была отзывчивая, чуткая, как же мог он Бунина пропустить…
Наконец, «чтения» закончились и все переместились в соседний зал, где открывалась фотовыставка той же Марины Кошелевой и ее мужа Андрея. Замечательные работы Кошелевых, ежегодно приезжающих на Вологодчину из Москвы, давно известны вологжанам по выставкам, альбомам, по публикациям в журнале «Лад вологодский». Каждая фоторабота сопровождалась строчками Николая Рубцова, а сокольский коллектив «Доверие», исполнявший песни на стихи Рубцова и других вологодских поэтов, еще усиливал впечатление от выставки. Хотя, трудно сказать, песни ли усиливали впечатление от фотографий или наоборот…
И завершался этот день у памятника Рубцову на берегу Сухоны. Опять были официальные речи, приветствия… Не буду об этом, не хочу… А место, где стоит памятник – славное, высокий берег, березы, река, домишки на другом пологом берегу, одинокая лодка на воде… Рассказывают, что на месте памятника стояла раньше пивнушка под названием почему-то «Дунай», и выпивали в ней и пассажиры приставших здесь судов, и тотьмичи, и Рубцов, конечно, часто сиживал… Я ушел по берегу подальше от речей… Я думал – а что бы сказал Рубцов, зайди он сегодня на «чтения»?.. Он бы сказал, пожалуй… Да и пошел бы вот сюда, «на ветер на откос», винца выпить… И я сам себя поймал: а почему обязательно выпить? Если бы он только и делал, что пил, как и пытаются, и даже не безуспешно, убедить всех некоторые «рубцововеды» и многие вдруг объявившиеся друзья и знакомые Рубцова, если бы он только пил, как и когда он написал бы, ну, например:
Когда душе моей
Земная веет святость,
И полная река
Несет небесный свет, -
Мне грустно оттого,
Что знаю эту радость
Лишь только я один:
Друзей со мною нет…
Сухона спокойно несла свои воды, отражала низкое небо… Я курил, смотрел на небо, на воду… Да какая мне разница, на каком велосипеде он ездил! Какая разница – пил или не пил! Важно то, что каждый может теперь прошептать его строчки, переживая их, как свои.
3.
Второй день «чтений» проходил в городской библиотеке, расположенной в одном из храмов на берегу Сухоны, неподалеку от памятника. И опять было чувство, вернее, вопрос – а что бы сказал об этом Рубцов? Ничего хорошего, пожалуй, не сказал бы… Ну и я не буду… Буду о хорошем. «Чтения» закончились в этот день быстро и, сев в автобус, мы поехали в село Никольское. В ту самую «деревню Николу, где кончил начальную школу». Не только школу там закончил, но и жил, писал стихи, туда вез из Москвы в обшарпанном чемоданчике удивительно-красивую, хлопающую глазами куклу для дочки Лены…
Когда-то в Николу перевозили паромом, многократно воспетым Рубцовым, теперь мы въезжали по мосту… И вот автобус встал над обрывом, под которым пологий спуск к неширокой реке… Я не стал сразу глядеть туда, пошел в дом, когда-то хозяйственный корпус детского дома, а ныне музей Николая Рубцова. Фотографии, гармошка, шарфик… Из всех экспонатов музея меня более всего привлек, даже поразил, предмет, не имеющий отношения к этому дому – письменный стол, за которым работал уже поэт Николай Рубцов. Вся его земная судьба в этом столе, все его бездомье и бродяжничество. Мог ли стоять такой несуразный, синей краской выкрашенный стол в обжитой квартире устроенного в жизни человека… Даже выдвижные ящики этого стола, какие-то сиротливые…
Я вышел на улицу, встал над откосом – весь горизонт от плеча до плеча распахнут… «О, сельские виды! О, дивное счастье родиться // В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!» - и дальше шепчу, сквозь горловой спазм: «Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица, // Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!»
Я спустился к реке… К его реке…
Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела,
Пронзает водное стекло.
О, вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм.
О, Русь – великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты,
Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты,
Как будто древний этот вид
Раз навсегда запечатлен
В душе, которая хранит
Всю красоту былых времен…
Нет… Так можно читать и переписывать все стихи Рубцова…
Потом было выступление ансамбля «Доверие» на крыльце Дома культуры, уха на берегу, гармонь, пляски… Все было очень хорошо. И все это было уже не важно…