Наташа, с которой познакомил меня Амаду, оказалось из Йошкар-Олы – столицы республики Марий Эл. Девушка небольшого роста, широкое лицо и очень красивые глаза и улыбка. И хотя внешность вполне европейская, что-то было в ней такое не стандартное. Темные волосы и очень светлые глаза? А может виной всему странный язык, на котором она говорила с подружкой или когда сердилась. Марийский язык, таким мне показался нереально красивым из-за своей текучести и переливов, что я даже подозревал, что две подруги сами его придумали.
Еще Наташа всё время говорила то, что думает, прямо в глаза. Она кормила нас вкусным ужином, который, мы, естественно, не заслужили. «Вот скажи, Сергей, ты, я вижу, честный человек, и не солжешь. Были у Амаду на Алтае девушки в этом году?» Смотрю на Амаду, он улыбается. Смотрю в глаза Наташи. Она тоже улыбается, но взгляд такой пронзительный, синий, думаю, она видит малейшие колебания моей мысли. «Вообще, я за личной жизнью друзей не слежу, если она сами мне не рассказывают». «Это не ответ! – говорит Наташа, - Ты его не бойся! – она указывает на Амаду театральным жестом. – Он меня сам боится, ничего тебе не сделает». «Я могу только предполагать, - говорю я, - мужчина в самом расцвете сил, думаю, что девушки у Амаду были, и не одна!» Прости, Амаду, вкусная еда сейчас важнее дружбы.
Амаду смеется. Наташа говорит, что так и знала, что Амаду наглец, лжец и ловелас. «Ситуация, - говорю, - была сложная. Он красавец, актер, да ещё и после Москвы, трудно устоять». «А ты его не защищай!» – притворно сердится Наташа.
В общем, она мне понравилась, как человек очень, но я бы никогда на такой девушке не женился, я не враг себе. Конечно, мне скрывать нечего, но иногда про некоторые вещи лучше умолчать, чем долго объяснять.
Однако, в итоге, Амаду всё равно отправлен ночевать со мной в той же большой комнате, что и вчера. День получился утомительным, ужин прекрасным, ночь теплой (мы даже окно открыли), я заснул мгновенно.
Дверь открылась с треском, расцветая щепками в том месте, где был замок. Я проснулся так же, как и уснул, то есть моментально. В комнате стояли четыре человека в черных костюмах, шляпах и с пижонскими шарфиками. Им не хватало в руках тросточек или автоматов 30-ых годов. Люди в черном молчали. Через несколько секунд в комнату вошел джентльмен в белом костюме, белой шляпе. Он сел на единственный стул, рассматривал свои безупречные ногти на руках. И вдруг вскочил и заорал: «Какого чёрта! Какого чёрта, я вас спрашиваю! На моей территории живут два каких-то дурика, а я ничего не знаю? А самое обидное – живут и нихрена мне не платят! Это же неуважение какое-то!» Последнее предложение он произнес как-то даже растеряно и тихо, и снова присел на стул. Ему явно не хватало дорогой сигары. «Мать вашу! Да что же вы молчите? Платите и можете молчать дальше, а нет так… Ребята, тащите пластиковые пакеты».
Амаду встал в полный рост, он смотрелся настоящим Тарзаном в своих узеньких плавках и кубиками пресса. «Ты кто?» - спросил его человек в белом костюме. «Я Амаду Мамадаков! А ты кто?» Человек в белом костюме снова вскочил. «Амаду! Что же ты молчишь!» Ситуация быстро разрешилась. Амаду помнили, Амаду уважали. Театральная мафия удалилась, оставив нас с раскуроченной дверью и бессонницей.
А утром я уходил на экзамен во ВГИК. Причем мне надо было выйти, по-моему, в шесть утра. А общежитие открывалось, если не вру, в семь. Вахтера, разумеется, мы разбудить не хотели, он ведь не знал, что я ночую в общежитии. Пришлось придумывать другой способ покинуть общежитие Щепки. Амаду снял шторы в коридоре, связал их вместе, мы прошли к самому дальнему окну третьего этажа. Оно как раз выходило на стройку, она же бордель. Амаду попытался открыть окно, но оно было заклеено намертво. Но силы у начинающей звезды немерено, он выломал раму, правда и стекла не удержались, полетели вниз. Грохот был страшный, я думал мы побежим прятаться. Но Амаду сбросил конец шторы за окно и сказал: «Полезай». Я стал спускаться вниз. Высота небольшая, но попробуйте сами, перебирая ногами по стене и держась за штору, которую наверху держит ваш друг. При этом пониматью, что на звук разбитого окна неумолимо приближается вахтер. Я еще не успел добраться до асфальта. Амаду крикнул: «Атас». Я спрыгнул вниз, отпустив штору. Штора мгновенно втянулась наверх. Приземляясь, я ладонями коснулся асфальта, покрытого осколками стекла. Вскочил и скрылся за углом.
Иду к Белорусскому вокзалу. Сжимаю ладонь. Кровь капает на московскую землю. Навстречу милиционеры. Вид у меня совершенно безмятежный. Актерище!
Метро. Память ищет знакомые лица. Находит похожие, ошибается. Вероятность встретить кого-то из Горно-Алтайска почти равна нулю. Ботанический сад. Выхожу из метро. Вдали видна Останкинская телебашня.
И тут, я замечаю, как ко мне бегут дети. Причем не просто так бегут, а называя меня по имени и распахнув объятья. Я узнаю Лену, она занимается у Галины Ивановны, моего хореографа, в детском коллективе «Прелестинка». Узнаю Машу, чья мама работала со мной в центре детского творчества. Каким образом они здесь? Приехали с детской делегацией на что-то там такое, уже не помню что. И живут они в гостинице «Байкал». Вот так совпадение! Договариваемся, что вечером я приду к ним в гости. Запоминаю номер. Они уходят в метро, а я иду дальше на экзамен по литературе.
Экзамен принимает Валерий Ильич Мильдон. Экзамен устный. Сначала мне очень страшно, но скоро я начинаю прислушиваться к ответам и комментариям Валерия Ильича. Это седой человек, с такой тонкой иронией, и так выстроенной речью, что хочется слушать и слушать. И он говорит о литературе. Я не зря приехал! Только ради того, чтобы послушать Мильдона и стоило. Жаль, что мне надо выходить отвечать, я бы с удовольствием просидел до конца экзамена. Мы беседуем о русском романе! Конечно, мы в разных категориях, между нами пропасть, интеллектуальная, географическая, возрастная, но это не мешает мне оценить нашу беседу, почувствовать удовольствие от неё. Я не думал, что так бывает. До этого я такие разговоры читал только в книгах. И, мне казалось, в жизни так и на такие темы люди говорить не могут.
О чём я беседовал всю жизнь до этого? О чувствах, о ситуациях, о том, что происходит в жизни, в лучшем случае о переживаниях. В школе? Ну, там другой формат, там, даже если говорил о литературе, скорее надо было угадать, что нужно говорить и угодить своими рассуждениями. Именно в эти минуты мне захотелось попасть во ВГИК. Почти все идут туда к определенному мастеру, который набирает курс, абитуриенты заранее знают, чего они хотят. Я же шел наугад, я не знал, кто набирает курс, а когда узнал, простите, имя Натали Борисовны Рязанцевой мне ничего не говорило. Такое вот невежество. Сейчас, конечно, стыдно.
На экзамене я получил десять баллов из десяти, то есть пятерку. Ни одна оценка не приносила мне большего удовлетворения, чем эта. Я не знал, где буду ночевать, не знал, где бы помыться, у меня располосована рука, но всё это - не важно, а важно, что я поверил в себя.
Сергей Решетнев ©