Сахибджамал Гиззатуллина родилась в Казани 14 (28) мая 1892 года. Ей было шесть лет, когда умерла мать. Девочку отдали в услужение казанским баям Апанаевым. Два года в их доме в Татарской слободе были очень похожи на жизнь чеховского Ваньки Жукова у сапожника Аляхина.
Из воспоминаний Халита Лотфулловича Кумысникова (1926 - 2008) - театроведа, педагога, заслуженного деятеля искусств Татарстана.
Я – дочь крестьянина Гиззатуллы из деревни Эрэ (ныне Зеленодольский район Татарстана - прим. ред.), что под Казанью. Отец приехал в Казань и устроился стрелочником в трамвайном парке, и сколько бы он там ни работал, выше кондуктора в трамвае он не поднялся. Матушка нанялась на пошив меха на фабрике Соколова. Детей много, жизнь была тяжелая, поэтому моя старшая сестра устроилась в клинику присматривать за больными. Моего восьмилетнего брата отец отдал на службу флажником на железную дорогу. В лютые морозы он стоял на улице и держал флаг. В итоге брат умер от обморожения на зимнем холоде.
Несмотря на то, что матушка работала на фабрике с пяти часов утра до семи часов вечера за двадцать копеек в день, зарплаты едва хватало на пропитание. Когда она собиралась с утра на работу, мы просыпались, подходили к ней, прижимались и просили поесть. А есть было нечего. Мама обнимала и целовала то одного из нас, то другого, а горячие слезы из ее глаз капали нам на лица...
Полуголодная мама, целыми днями работавшая в вони меховой фабрики долго не прожила. Эта проклятая жизнь ее сломала... Когда она умерла, ей не было и сорока пяти! Ее смерть еще больше осложнила наше положение. От безысходности меня отвели в Новую татарскую слободу в услужение богачам Апанаевым, чтобы хотя бы одним голодным ртом в семье было меньше. В ту пору мне было всего шесть лет.
В первый день новые хозяева меня угощали белым хлебом и разными вкусностями. А на второй – спустили меня в подвальное помещение к прислуге. Провожать коров на выпас, присматривать за гусями, чистить сарай, бегать в магазины, чистить обувь – всё это взвалили на меня. Ранним утром, вручив мне краюху хлеба, отправляли меня на пастбище. Скотина меня не слушалась: коровы бодались, гуси шипели. Я плакала, отбиваясь от них. Что делать? Сколько бы слез я ни проливала, помощи ждать было не от кого. Прослужив таким образом один год, я немного повысилась в статусе: меня поставили служанкой на верхние этажи. Но там оказалось еще хуже. У барыни была очень злая дочь по имени Фатыма. Если она хотела дать мне какое-то поручение, она сначала меня щипала, как гусыня.
Однажды, когда вытирала пыль, я случайно разбила ее пузырек с духами. И, пока я в страхе вытирала пролитые духи, Фатыма это заметила и избила меня до крови. На мне не было живого места. Я не знала, что мне делать. Ушла бы домой, да дороги не знала. А оставаться было уже невозможно - уж очень крепко мне доставалось. Еще дня через три Фатыме не понравилось, как я чиню ее туфли, и она снова стала избивать меня своим башмаком. Тут вошла соседская старушка-коробейница, увидела драку и сказала Фатыме: "Чу, чу, доченька, что ты делаешь?! Почему так обижаешь сироту? Нельзя же так". А Фатыма ей: "А какое твое дело? Зачем пришла?"
"Бабушка, скажи моему отцу, чтобы забрал меня отсюда, я не буду у него просить еды", - умоляла я. Старушка в гневе, даже не показав свои товары, ушла.
Прошла еще неделя. Когда я мыла полы, снова на меня налетела Фатыма. Ей на понравилось, как я орудую тряпкой, она стала меня осыпать бранными словами. И в момент, когда она уже собиралась вцепиться в мои волосы, чтобы хорошенько оттаскать, в комнату вошла моя сестра. Она обругала злобную богачку и хотела увести меня домой. Тут вошла барыня и поднялся скандал. Когда сестра собиралась меня забрать, она потребовала вернуть рваные башмаки, в которых я была. Сестра взяла мои башмаки, закинула их в глубину комнаты:
- На! В этом старье еще какую-нибудь сироту заставишь работать тут! Прибери, может, дочери твоей пригодится!
- Да, дорого обходятся бедняцкие дети, – с издевкой сказала барыня.
- Мы бедны… Но мы не пьём чужую кровь… А вы на чужой крови богатеете, – ответила сестра, а богачка почернела от злости.
Сестра увела меня домой босую.
(продолжение следует).