В квартире у нее часто компании собирались.
Большие. Шумные.
Наверное, поводы были. Даты.
Юбилеи. Профессиональные праздники.
День работников торговли. Ежегодно.
Летом.
Пирушка. Так Лизонька называла это сборище.
Столы ломились. Жрачки полно. Невиданной.
Напитков много. Разных. Ящиками.
У нас на балконе стояли. До времени.
В нашем холодильнике охлаждалось. Томилось.
Лизонькин не справлялся.
Все масштабно. Как свадьба.
Свадьбы даже поскромнее бывают. Попроще.
Лизонька сама не готовила. Не утруждалась.
Все заказывала в ресторане «Сказка». Знаменитом своей кухней.
И ценами.
Привозилилось все лотках и судочках. Под белоснежными салфетками.
Пьянящие запахи. Пирамиды из еды.
Подарки. Вереницы гостей. Машины. С магнитолами. С музыкой.
Цветы. Корзинами и ведрами.
В целлофане.
Мужики гладкие. Пузатые. Лысые. Громкие.
Состоявшиеся. Значительные.
С загривками и брылями.
Таких сразу видно.
В детстве я думала - старые.
А теперь понимаю - лет по 40-50 им было.
В самом расцвете.
Бабы - грудастые. Гладкие. Холеные.
Мясистые.
Ручки пухлые. Кольца с розовыми камнями.
Тени на глазах голубые.
Модные. Нарядные. Все в кримплене.
Подмышки потные.
Хохотали.
Коллеги, видимо.
Курили на площадке. Громкие разговоры.
Здравицы. Пожелания. Здоровья и всего-всего хорошего.
Чтобы все было. И ничего за это не было.
С подтекстом. Со смыслом. Многозначительно.
С подмигиванием. Как заговорщики.
Веселил всех этот тост.
После пятой рюмки включали Лизонькин магнитофон. Бобинный.
Музыкальная часть пирушки начиналась всегда с аргентинского танго. Традиционно.
Страстного и захватывающего.
Была у Лизоньки такая кассета. Заветная. Всегда была заправлена.
Так, чтобы пальчиком кнопочку нажать. И сразу страсть в воздухе.
Девушка из сибирской советской провинции любила южно-американские ритмы.
Подогретая публика начинала водить плечами. Вихлять бедрами. Вскидывать пухлые руки.
Стрелять страстно глазами. Томно закатывать.
Темпераментные танцы плавно переходили в народные пляски.
Отчаянные и бесноватые.
Потом в песни. Застольные.
Тягучие и печальные.
Горестные и одинокие.
Тут и кавалеры пригождались. С романсами.
Гвоздь программы.
Расходились поздно ночью.
Под "Листья желтые над городом кружатся".
Прослушав весь репертуар, наш дом засыпал.
Советское купечество гуляло.
Соседям не скучно было.
Иногда нас, детей, звали.
Развлекать публику.
Мы с сестрой стихи читали. С табуреточки шаткой.
Патриотичные. Пафосные.
Про Родину.
Потом про маму.
С праздником 8 Марта хорошо принимались.
Хоть и не сезон.
Военная тематика. Вообще на ура.
До сих пор тексты всех песен помню. Самой нравятся.
Слушатели слезу смахивали. Украдкой.
Уходили курить.
Им это близко было. Война каждого зацепила.
В разной степени.
Потом всё подряд уже шло.
Я - из школьной программы. Начальной.
Басни. В лицах.
Сестра воспроизводила репертуар утренников детского сада.
Лепетала. С выражением.
Трогательно.
Ручками водила. Ножку выставляла. Толстенькую
Народ умилялся. Ржал.
Поднимал тосты.
За Родину. И маму.
Дети. Не умели мы еще подбирать репертуар, согласно повода и момента.
Хотя...
Я и сейчас стихов про торговлю и торговых работников не знаю...
Потом песни пели. Даже танцевали.
Полноценный концерт давали.
В два отделения. С антрактом.
Всегда уходили со сцены с дарами. Щедрыми.
Карманов и горстей не хватало. Сыпали в подолы.
Кланялись.
Лизонька нами гордилась.
Как внучками. Славные.
Хорошенькие. Нарядные.
Актрисули малолетние.
Подвижные и живые, как ртуть.
Умненькие. Обаятельные.
С профессорской генетикой.
Откуда что взялось. Ведь нас никто не учил. Не подучивал. Выступать.
Никогда мы больше не имели такого успеха у публики.
Таких восторгов и оваций!
За всю жизнь.
На одной такой пирушке я упала с табуретки.
Перевозбудилась. Вошла в раж.
Творческий.
Потеряла баланс. Равновесие.
И слетела. В оркестровую яму. Такое бывает.
В моем случае упала под стол. Башкой белокурой об угол.
Об мебелЯ. ГДР. 39 предметов.
Расшибла лоб. Ближе к виску. Кровь.
По щеке. Через глаз.
Напугалась. Ревела, как резаная.
Актриса. Погорелого театра.
Не столько от боли. Сколько от неожиданности.
Страха. И позора.
Стишок опять же не дочитала до конца.
Табуреточку Лизоньке вот еще сломала.
А-а-а-а-!
Лизонька побелела.
Народ вскочил. Бегали. Суетились. Успокаивали.
Ранку на лбу обработали. Голову забинтовали.
Вернули родителям.
С обмотанной головой, как раненого бойца.
Боец сопротивлялся. Желал стихи. До конца. До оваций.
Еле увели. Вытолкали, можно сказать.
Мать, открыв дверь, сползла по стене.
Отпоили коньяком. Успокоили.
Пирушка продолжилась.
Как потом выяснилось, подломилась ножка табуреточки.
Маленькой. Той самой, для уставших ног.
Изящной. Придуманной мастерами-краснодеревщиками.
Там. В ГДР.
Расщепилось дерево. Не выдержало силы моего таланта. Экспрессии.
Остался еле видный белый шрамик на границе роста волос.
У виска. Над бровью.
На всю жизнь. На память. Как знак. Ко дню работника торговли.
Табуреточку Лизонька закинула на антресоли. От греха подальше.
Даже ремонтировать не стала. Просто убрала с глаз долой.
Чувствовала она свою вину.
Каждый раз, когда мы встречались.
А встречались мы часто.
Лизонька подходила, поднимала волосы.
Рассматривала мое лицо.
Пристально. Даже спустя много лет.
А злосчастную табуреточку, колченогую, я еще увижу.
Через 35 лет. В пустой Лизонькиной квартире.
На похоронах.
См. Продолжение. Лизонька. Часть 8. Кавалеры.
Всем спасибо за лайки! За поддержку! За комментарии!
Здоровья! Всех благ!